Племенной скот - Наталья Лебедева

– Итак, Андрей Дмитриевич… – начал министр, отправив в рот первую ложку душистого супа, – как поживаете?

– Хорошо. Отменный суп, – поддержал разговор Андрей, последовавший примеру министра.

– И что же происходит в жизни?

– Да ничего особенного…

– Так ли уж? – Министр прищурился, улыбаясь. – А с чего тогда рассеянность? Эти странные улыбки, которыми вы зазывали нашего дорогого Василь Васильича. Он уже интересовался. Говорил: «Я, конечно, президент, но так со мной заигрывать, пожалуй, не стоит…»

Министр засмеялся, а Андрей, похолодев, замер. Он даже и представить не мог, что улыбался президенту на заседании. Он вообще не помнил, что обсуждалось и за каким чертом он сам должен был там присутствовать.

– Так что? – Министр съел еще ложку супа. Сейчас, за обеденным столом, между дымками, поднимающимися от горячих ароматных блюд, он казался Андрею удивительно домашним, словно и впрямь был отцом или дядюшкой.

– Лариса хочет ребенка, – начал он. А потом, постепенно, взял и рассказал все, совершенно все, вплоть до своего желания забрать Алену в Москву. Министр слушал, улыбаясь и подбадривая, а потом сложил под подбородком ухоженные руки, и Андрей неприятно удивился красному оттенку их кожи.

– Подумай, – напевно начал министр, – ну что она тебе даст? Секс с ней скоро надоест. Трогательные истории навязнут в зубах – месяца через три ты будешь знать их наизусть. И что останется? Сожаление и ощущение сродни тому, которое бывает во рту по утрам. Не обижай Ларису – мой тебе совет. Дай ей то, чего она хочет, и сам увидишь: она затмит твою деревенскую дурочку. Женщина должна быть счастлива, тогда она божественна. Алена счастлива, Лариса – нет. Когда изменится положение вещей, ты увидишь, как изменится и твое отношение к ним. Если же ты бросишь жену, то и та, другая, вскоре станет несчастна: в чужом мире, который покажется ей страшным, без родных, без друзей, без вещей, к которым она привыкла. И даже без тебя, потому что ты живешь здесь, в здании правительства, и дома бываешь лишь поздно ночью. Лариса хотя бы умеет ходить по магазинам. Алена не сможет и того. Придется тебе тогда достать прялку и ткацкий станок, чтобы придать хоть какой-то смысл ее существованию… Страсть – она проходит, как бы ни была сильна в начале. И если женщина после угасания чувств не сможет стать тебе другом, жизнь твоя превратится в ад! Эта дикарка сможет стать твоим другом? Поддерживать тебя, выслушивать, понимать?

Андрею казалось, что он слушает министра из вежливости: он поддакивал, кивал, медленно ел бульон и думал скорее о вкусе блюда, чем о смысле слов…

Он стремился к Алене, и вот наконец пришла ночь, и он, разгоряченный полетом, опять приземлился под ее окнами. Дворовый пес снова приветствовал его, радостно поскуливая. Андрей погладил собаку по холке и подумал, что завтра, когда он прилетит за Аленой на вертолете, надо будет забрать и эту замечательную псину с умными глазами.

Когда Алена, усыпленная паутинкой, уснула, Андрей долго не мог уйти: все гладил и гладил ее лицо, целовал губы. Он представлял себе их будущую жизнь: спокойную, тихую, наполненную любовью – такую, как сейчас, только в Москве…

Потом стал тихонько попискивать диагност за окном. Он был настойчив, как комар, и Андрею пришлось встать. Он выполнил привычную последовательность движений: оделся, сменил простыни, отключил жучков, которые тут же убрались в пазы диагноста, и, прихватив орнитоптер, вскочил на подоконник. Тут он замер на секунду, протянул ладонь, и диагност выплюнул ему на ладонь листочек с медицинским заключением и запаянную пробирку с отработанной Алениной кровью.

Андрей спрыгнул на землю и, включив фонарик на шлеме навигатора, пробежался глазами по справке. «Ребенок зачат», – было написано там.

Андрей замер, и сердце его испуганно забилось. Он знал, что так должно было произойти, но совсем этого не ожидал. Почему-то вдруг стало очевидным, что беременность все меняет. По крайней мере, потому, что требует вдумчивых решений и окончательных ответов. Андрей представил себе ребенка: маленького, беленького и в складочках, как на рекламе детского питания. Рядом с ним он представил себе его маму. Сначала она казалась смутным безликим пятном, но потом приняла отчетливые очертания Ларисы. И Андрей задался вопросом: не предатель ли он по отношению к жене? Ему казалось само собой разумеющимся, что мужчина и женщина могут развестись. Он полагал, что поступит честно, если все расскажет Ларисе, прежде чем привезти в город Алену… Однако ребенок добавил в его рассуждения новых красок. Здесь, на темном дворе, возле поленницы дров, слушая звуки сонной деревни, Андрей понял, что не знает, чей это должен быть ребенок.

Он вспомнил растерянную и несчастную Ларису после выкидыша, и его охватила острая жалость. Показалось нечестным отнять у нее не только себя, но и надежду на ребенка: на такого, какого она хотела. Появилась в голове странная мысль: жить с Аленой, а ребенка отдать Ларисе, но было в этой мысли что-то странное и даже отвратительное – а что именно, он сформулировать не мог.

И Андрей в отчаянии подумал, что единственное, что остается ему, – вернуть все назад, вернуться к жене, оставить Алену и, дождавшись положенного срока, забрать у нее ребенка так, чтобы она не знала, кто и почему его забрал.

В бешенстве он размахнулся и швырнул об стену дома пробирку. Стекло разлетелось на десяток окровавленных осколков.

Финист раскрыл крылья орнитоптера и, взлетев, резко дернул коробочку диагноста. Что-то хрустнуло, прибор упал ему в руки, а на бревне осталась сиротливым кружком присоска, на которой он держался. Но Финисту было все равно.

Лариса проснулась, когда он вошел в квартиру. Она лежала и напряженно прислушивалась, куда он отправится: к ней или в гостиную. Но он пришел к ней. В неплотной городской темноте она видела его силуэт и блеск его глаз. Что-то настораживало Ларису в том, как Андрей стоит, как безвольно опущены его руки, как повернута голова: он стоял так, словно извинялся.

– Ты чего не ложишься? – спросила она, и голос спросонья прозвучал хрипловато.

– Вот. – Андрей наклонился и протянул ей маленький белый квадрат.

– Что это? – Лариса приподнялась на локте, включила ночник на тумбочке и стала рассматривать листок. Он был мятый, со смазанными буквами, со следами пота, словно всю дорогу Андрей нес его в руке. В углу темнело похожее на кровь пятнышко.

– У нас будет ребенок? – спросила она, и глаза ее блеснули слезами.

Андрей кивнул, не в силах говорить. Он вдруг увидел, как расцвело счастьем ее лицо, и вдруг оказалось, что у нее ярко-алые губы, что кожа мерцает, как бледный камень старинной камеи, что глаза – ярко-синие, глубокого, умопомрачительного цвета. Андрей не удержался и поцеловал свою жену.

3. Баба-яга

Дом спал, наполненный рассеянным предутренним светом. Мычала вдалеке чья-то корова. Шуршала под полом мышь, да Лиза за стеной тихонько вздыхала во сне.

Алена кралась по коридору, стараясь избегать скрипучих половиц. Она надела рубаху и брюки поплотнее, взяла с собой свитер и шапку. Путь предстоял неблизкий, она не знала, успеет ли вернуться домой до холодов. Ей было страшно, тоска по непокинутому еще дому заползала в сердце, и, чтобы не плакать, Алена прикусила губу – но слеза все равно собралась в уголке глаза, потекла и повисла на длинной реснице.

Коридора впереди оставалось всего ничего, но вдруг выступил из своей комнаты, преграждая ей дорогу, отец. Он был в исподнем, только рубашку накинул на плечи.

– Куда? – спросил он, хмуря брови.

Алена упрямо насупилась. Отец стоял, выжидательно глядя на нее.

– Ты прости меня, – проговорила она наконец. – Просто мне надо уйти.

– И далеко ли?

– За счастьем пойду… Улетело от меня счастье. Беда случилась.

Говорить было трудно, стыдно, но, слово за слово, Алена рассказала отцу все. Желваки ходили у него под скулами, он смотрел в пол и то и дело поднимал руку – так, словно хотел положить ее Алене на плечо, прижать ее к полу, чтобы не улетела.

– Так что нельзя мне теперь не идти, – Алена просительно заглянула в отцовские глаза.

– Нельзя, – отозвался он глухо, словно говорил из-под земли. – Нельзя. Не выдать мне тебя теперь замуж, а в девках ходить – радости мало. Только что ж я теряю вас, любимые мои? – Он застонал, раскачиваясь. – Матушку твою, тебя теперь…

Слезы покатились у него из глаз. Алена рванулась было к нему, но он замахал рукой, чтобы шла, чтобы не смотрела.

И Алена вышла из дома. Идти пришлось задами, потому что деревня уже просыпалась. Перебежками, пригибаясь, достигла она околицы, а там уже, поняв, что никто ее не видит, распрямилась и пошла по полю.

Она шла и шла, поначалу стремясь уйти от деревни подальше. Но когда солнце стояло уже высоко, и туман почти рассеялся, Алена вдруг поняла, что не знает, где искать Финиста и где тот Ирий-сад, райское место, куда улетают на зиму птицы и где живут Гамаюн и Сирин.