Держава - Олег Валентинович Ковальчук

Но вы поймите. Мне не доставит радости осознание, что вы будете до конца дней гнить в казематах. Мн енужна правда. Какие цели вы преследовали? Для чего всё это нужно? Какова истинная цель эти статей?

На какой-то миг мне показалось, что мужчина сейчас упадёт без сознания, но пока что он держался, глядя на меня и слегка пошатываясь. Главное, чтобы его удар сейчас не хватил.

— Почему эти статьи должны выйти именно через два месяца? Это ведь уже не просто клевета, Роман Владиславович, это государственное преступление. Вторая статья, проплаченная вами, ни много ни мало посвящена моему прямому участию в убийстве несчастного Федышина. Будто я собственноручно, как какой-то душегуб, убил его в общественном месте, совершенно не беспокоясь о том, что день на дворе. Такой вот жуткий император у страны, который совсем распоясался и не видит берегов, готов убивать своих подданных прямо на глазах публики, совершенно не боясь, что за этим последует правосудие. С какой целью вы хотели обставить подобную ситуацию? Чем быстрее вы начнёте говорить, тем меньшие меры пресечения будут применены к вам. Говорите, Сангушко, я жду.

— Здесь мне тоже вам нечего сказать, — проговорил он едва шевеля губами.

Я сделал глубокий вдох. Не знаю чего я ожидал, но предполагал большего содействия. Сейчас же не чувствовал ничего кроме усталости.

— А что по поводу французского посла и ваших с ним связей? — продолжил я. — У нас есть фотографии, где вы с ним на охоте и с другими представителями французской диаспоры. Вы планируете свергнуть царскую семью или поспособствовать этому? По всей видимости, готовится какое-то восстание или революция. Может, решили Польшу отделить? — хмыкнув, спросил я. — Это французы деньги от нас получают? А потом, на эти деньги они и на нас нападут после Германии. Так вы планировали?

— Я… Я не понимаю откуда вы взяли всё это, но смею заверить вас что это…

Он даже договорить не успел, а меня уже ощутимо укололо в груди. Меня это так разозлило, будто Сангушко собственноручно сейчас стоял рядом и вонзал в меня иглу. Во мне поднялась волна гнева, которая была направлена, как на нежелание Сангушко сотрудничать, так и на все эти уколы. Если бы эта волна была пламенем, то от бывшего управляющего кабинетом не осталось бы и пепла.

Я вдруг заметил как мужчина покачнулся, будто и правда что-то ощутил, но мне было уже всё равно. Я решил не тратить больше времени. Однако сдержать всех эмоций не смог, поэтому сказал так:

— Ваши предки, князь, служили империи не один год верой и правдой. А вы просто вор, убийца и государственный преступник. — каждое слово было подобно толстому гвоздю, прошивающему его тело, душу и совесть.

Я вдруг почувствовал, что что-то изменилось. Будто скорлупа за которой прятался поляк, дала трещину, а потом он заговорил?

— В том-то всё и дело, что прислуживали, а мы не слуги. Мои предки должны были служить не вам. Они должны были сами править. Служить на благо польского народа.

— Чем это править? Великой Польшей сейчас вполне сносно управляет наместник.

— Семья Сангушко, в числе многих, должна править наравне с королями и императорами, типа вас. А сейчас я лишь чиновник, — заявил он.

— Так я не понимаю вас, вы думаете о себе или Польше, Роман Владиславович,?

— Я не разделяю фамилию Сангушко и Польшу. Каждый в своём имении должен быть королём. Король, а не слуга на службе у соседа. Мы, Сангушко, Гедиминовичи, от корней владетелей Литовских происходим, не чета каким-то там Романовым, потомкам Кобылы, — горделиво произнес князь. — Предки мои, мечники да каштеляны, но они сами в своих владениях королями были. А княжеский титул, что Россия нам утвердила, тьфу… Сангушко и без всяких титулов славны!

— Ага, — кивнул я. — И предок ваш, моего предка предал, да в армии Наполеона генералом стал.

— То не предательство! Евстафий Сангушко, генерал польский, во французской армии за вольности польские и шляхетские сражался.

Эх, и зачем Александр Первый простил поляков? А ведь половину польских офицеров, служивших у Наполеона, можно было смело расстреливать. Они же присяге изменили…И пришлось потом Варшаву брать.

— Одного не пойму — на что вы рассчитывали? Вы думали, что это выбьет почву у меня из-под ног и я опущу руки? Или на помощь ваших союзников французов?

— Союзниками против России — этой тюрьмы народов, будут все страны. Любая страна, куда ни глянь, вас ненавидит. Вы, Романовы има всем мозоли отдавили.

— А можно поконкретнее? Французский посол вам помощь оказывал, это уже очевидно. А кто ещё вам помогал?

В этот момент Сангушко понял, что разговор пошёл совсем в невыгодном ключе.

— Я не намерен больше с вами говорить, — тщательно выговаривая слова, произнёс он.

— А больше и не надо. Вы уже достаточно наговорили. Дальше с вами будут общаться дознаватели. Полковник Мезенцев! — позвал я.

В этот момент в одной из стен открылась незаметная панель, скрывающая проход в соседнее помещение, специально оборудованное для таких случаев. В мой кабинет вошли четверо гвардейцев в сопровождении полковника Мезенцева.

Полковник, кажется, был доволен и довольно улыбался, потирая руки. В глубине небольшой комнатки раздавались приглушённые щелчки — там работала за печатной машинкой машинистка, записывая каждое слово нашего разговора.

— Владимир Викторович, уведите, пожалуйста, бывшего главу императорского кабинета, — попросил я.

План беседы мы с Мезенцевым проговорили задолго до встречи с Сангушко, разве что я не ожидал, что так устану. Моя задача была разговорить, а Мезенцев и его коллеги должны были всё тщательно зафиксировать, запротоколировать и, уже на основании неосторожно сказанных слов, дальше вести допрос. Не скажу, что я хорошо справился со своей задачей, но чем смог, тем помог следствию.

Остался теперь самый главный вопрос: кого поставить на должность управляющего кабинетом. Хоть бы кто совет дал.

Глава 7. Ностальгия

Перед отъездом в город я долго изучал лицо своего слуги Трофима, решая, подходит ли он на роль важного чиновника. Наверное, тут помогли бы лихо закрученные усы и более густые брови. Я несколько часов крутился перед зеркалом, и так, и эдак, принимая разные обличия, и обнаружил следующее: я могу не только принимать облик любого человека, но при этом изменять прическу, усы, бороду и другие важные элементы на свое усмотрение. То есть, захочу я быть женщиной