Магистраль вечности (сборник) - Клиффорд Саймак

Тропинка поднялась на холм, к небольшому полю, где в снопах стояла кукуруза и на земле еще лежали тыквы. Через день-два роботы уберут тыкву, а кукуруза, вероятно, так и останется в снопах, пока не закончатся другие осенние работы. Ее можно будет свезти в хранилище позже или лущить прямо в поле уже после того, как выпадет снег.

Снопы в тусклом лунном свете походили на индейские вигвамы. Отнесли ли роботы в лагерь Горация Красное Облако пшеничную и кукурузную муку, ветчину и все, что Джейсон распорядился туда доставить? Скорее всего, да. Роботы чрезвычайно аккуратны во всем, и он в который раз уже задал себе вопрос, что же они находят в том, чтобы заботиться о нем и о Марте, работать по дому и на ферме. И, коли на то пошло, что вообще важно для роботов? Езекия и прочие, что живут в монастыре, роботы, которые строят нечто непонятное выше по течению реки… Этот вопрос, как он понимал, восходит к древним соображениям выгоды, которые в свое время безраздельно владели человечеством. Не стоит ничего делать, если от этого нет материальной отдачи. Старая привычка, старый образ мыслей, и Джейсон слегка его устыдился.

Если люди опять завладеют Землей, снова утвердятся соображения выгоды и основывающиеся на ней философские концепции. Земля, если не считать пользы, извлеченной из пяти тысяч лет свободы от человеческой чумы, окажется не в лучшем положении, чем прежде. Наверняка люди, которые сюда явятся, пожелают завладеть ею вновь. Они, конечно, поймут, что основные ресурсы Земли исчерпаны, но могут отбросить даже это соображение. Может быть (Джон ничего об этом не говорил), многие из них испытывают страстное желание вернуться на планету своих предков. Пять тысяч лет – достаточный срок, чтобы они стали считать планеты, на которых сейчас живут, своим домом, но кто их знает? В лучшем случае на Землю хлынут потоки туристов и паломников, жаждущих поклониться родине человечества.

Джейсон миновал кукурузное поле и пошел вдоль узкого гребня туда, где утес нависал над местом слияния рек. В лунном свете две реки казались дорогами из сияющего серебра, проложенными сквозь темные леса долины. Он уселся на большой камень, на котором сидел всегда, закутался в свой плотный тяжелый плащ. Сидя в тишине, в полном одиночестве, он подивился тому, что одиночество его не гнетет. Ибо здесь мой дом, сказал он себе, а в стенах собственного дома никто не может быть одинок.

Потому-то он и ждал прибытия людей с ужасом. Они вторгнутся в его дом, на землю, которую он сделал своей; своей настолько же, насколько все остальные животные считают своей территорию, где обитают. Не на основании человеческого права, не в силу какого-либо чувства собственности, но просто по праву жизни.

Этого нельзя допустить, сказал он себе. Нельзя позволить им вернуться и снова изгадить Землю. Нельзя, чтобы они опять отравили ее своими машинами. Он должен найти способ, как их остановить, – но он знал, что такого способа нет. Один-единственный и очень старый человек не может противостоять человечеству; может, и права не имеет. У них всего три планеты, и Земля станет четвертой, а у тех, кто не попал в унесшую остальных сеть, в распоряжении целая Галактика, даже, может быть, вся Вселенная.

Сам он Галактику не освоил: ни он, ни Марта. Здесь их дом, не эти несколько акров, но вся Земля. А индейцы с озера Лич? Что будет с ними? С ними и с их образом жизни? Еще одна резервация? Новая тюрьма?

У него за спиной из-под чьей-то ноги покатился вниз по склону камень. Джейсон вскочил.

– Кто там? – громко спросил он.

Это мог быть медведь, мог быть олень.

– Езекия, сэр, – раздался голос. – Я увидел, что вы вышли из дому, и пошел следом.

– Ну, иди сюда, – сказал Джейсон. – Зачем ты пошел за мной?

– Чтобы выразить благодарность, – ответил робот. – Свою самую сердечную благодарность.

Шумно ступая, он появился из темноты.

– Садись, – сказал Джейсон. – Вон на тот камень. На нем удобно.

– Я не нуждаюсь в удобстве. Мне не обязательно сидеть.

– И однако ты сидишь. Я часто вижу, как ты сидишь на скамье под ивой.

– Это всего лишь притворство, – сказал Езекия. – Подражание тем, кто стоит выше меня, и совершенно недостойное поведение. Я этого стыжусь.

– Стыдись дальше, если хочешь, – проговорил Джейсон, – но, пожалуйста, доставь мне удовольствие. Я предпочитаю сидеть и буду чувствовать себя неудобно, если ты останешься на ногах.

– Если вы настаиваете, – сказал Езекия.

– Настаиваю, – ответил Джейсон. – И что же это за доброе дело, за которое ты хочешь меня поблагодарить?

– Это касается паломника.

– Да, я знаю. Тэтчер мне о нем говорил.

– Я совершенно уверен, – продолжал робот, – что он не паломник. Паломником его назвал Никодемус. Однако он не в меру замечтался. Так легко, сэр, замечтаться, когда чего-то очень хочешь.

– Могу понять, – сказал Джейсон.

– Было бы чудесно, если бы он оказался паломником. Это значило бы, что разнеслась молва о деле, которому мы себя посвятили. Вы понимаете, не робот-паломник, а паломник-человек.

Джейсон промолчал. Поднявшийся ветер шевелил рясу, в которую был одет робот; Езекия подобрал ее концы, плотнее в нее завернулся.

– Гордыня, – повторил он. – Вот с чем нужно бороться. С тем, что сидишь, когда нет нужды сидеть. Что носишь одежду, когда в ней не нуждаешься. А размышляя, расхаживаешь по саду, когда с тем же успехом можно думать, стоя на месте.

Джейсон плотно сжал губы, хотя с языка так и рвались вопросы: что там с этим паломником? кто он? откуда? что он делал все эти годы? Хотя еще несколько мгновений назад он и думать не думал о пришельце в монастыре, занятый тревожными мыслями о возвращении людей на Землю.

– Я вот что хочу сказать, – продолжал Езекия. – Я знаю, как долго люди, живущие в доме, пытались отыскать других людей. Доходили слухи, и, слух за слухом, вас постигало разочарование. Теперь человек в самом деле появился, и вы имеете полное право поспешить за ним. Но вы этого не сделали. Вы не пришли. Вы оставили его нам. Подарили нам наш звездный час.

– Мы посчитали, что это ваш шанс, – ответил Джейсон. – Мы все обсудили и решили пока остаться в стороне. Мы можем поговорить с этим человеком позже. Маловероятно, чтобы он убежал; он, должно быть, пришел издалека.

– Наш звездный час, и час безотрадный, ибо теперь мы знаем, что обманулись. Порой я спрашиваю себя, не является ли вся наша жизнь заблуждением.

– Я не стану вместе с тобой кататься по земле, изображая мученика, – сказал Джейсон. – Я знаю, вы тут годами терзались мыслями, не поразит ли вас гром за вашу самонадеянность. Ну, гром вас не поразил…

– Вы хотите сказать, что одобряете. Что вы, человек…

– Нет, – сказал Джейсон. – Не одобряю и не осуждаю.

– Но когда-то…

– Да, знаю. Когда-то давно человек из палок и глины делал идолов и им поклонялся. Когда-то давно он считал Богом солнце. Сколько раз человек должен ошибиться, прежде чем познает истину?

– Я понимаю вашу мысль, – сказал Езекия. – Вы думаете, мы сможем познать истину?

– Вам неймется ее познать?

– Мы ищем ее изо всех сил. Таково наше предназначение, не так ли?

– Не знаю, – проговорил Джейсон. – Самому хотелось бы знать.

До чего же нелепо, подумал он, сидеть здесь, на вершине утеса, на ветру, в глухую полночь, и обсуждать возможность постижения истины – любой истины – с фанатичным роботом. Он мог бы рассказать Езекии о Принципе, который обнаружил Джон. Мог бы рассказать про инопланетянина, явившегося искать душу. И что из этого?

– Я рассказываю вам о своих тревогах, – сказал Езекия. – Но у вас есть собственные. Вы гуляете ночью, размышляя о своих заботах.

Джейсон буркнул в ответ нечто неопределенное. Он мог бы заподозрить это раньше. Роботам порой становится известно о происходящем чуть ли не раньше тебя самого. Они, при желании, умеют ходить тихо-тихо и слушают, а услышанная новость передается от одного к другому со скоростью света. Тэтчер наверняка слышал разговоры за обедом и потом, когда они сидели во дворике и наслаждались концертом, а вечер был такой замечательный и чистый после прошедшего дождя (и помнится, во время концерта произошло нечто весьма странное). Но не только Тэтчер. Роботы всегда рядом. Подслушивают и подсматривают, а затем до бесконечности обсуждают это между собой. Конечно, ничего плохого в этом нет, людям нечего скрывать. Однако то, как их интересует каждая подробность человеческой жизни, порой приводит в смущение.

– Я разделяю вашу великую тревогу, – сказал Езекия.

– То есть? – удивился Джейсон.

– Я понимаю, что вы должны чувствовать, – отвечал робот. – Возможно, не все, кто находится среди звезд. Но вы и мисс Марта, вы двое, конечно…

– Не только мы, – сказал Джейсон. – А индейские племена? Уклад жизни их предков уже был однажды нарушен. Это должно повториться? Они создали себе новую жизнь. Отказаться от нее теперь? А как насчет твоего народа? Вы стали бы счастливее, будь здесь больше людей? Иногда я думаю, что да.