Сажайте, и вырастет. Роман - Андрей Рубанов

Взглядом я выразил свою честность и открытость, сообщил положительную энергетику, попытался послать глазами прямо в лоб своему клетчатому земляку заряд веселой силы и уверенности в собственной правоте.

Нельзя обмануть человека, сидя к нему боком. Позавчера, на первом допросе, мне пришлось тяжело. Но сейчас я обнаружил между стенкой стола и моим, привинченным к полу, табуретом узкую, чуть шире сигаретной пачки, щель и в эту щель просунул свою правую ногу, ниже колена. Благодаря при этом Бога за то, что все мужчины в моем роду – худые, сухощавые, с минимумом твердого мяса на тонких костях. Теперь нижняя часть моего тела располагалась на табурете уже никак не боком, а вполоборота. Оставалось повернуться в поясе еще на пол-оборота вправо, чтобы достичь своей цели: утвердиться фронтом к собеседнику. Так сидит перед объективом телевизионный диктор.

Устроившись как следует, я мог исполнять обман со всеми удобствами: развернуть плечи в позицию «мне нечего скрывать», а также положить на стол ладони – следователь обязательно должен их видеть. Ладонями удобно посылать скрытые сигналы. Для этого нужно держать их на ребре, перпендикулярно поверхности стола, все время разворачивая наружу и продвигая их в сторону собеседника, как бы загребая воздух, как бы толкая большой шар. Пропихивая свой обман в пространство, посылая своим речам, звукам своего голоса дополнительный импульс. При этом я не забывал делать нажим не только руками, но и верхней частью корпуса, – наклоняясь к Хватову, приближая к нему свое лицо.

Изо рта у него не пахло. Это явно говорило о том, что умный дядя никогда не забывает вовремя позавтракать и пообедать. Следовательно, он человек спокойный, во всем знает меру, тяготеет к порядку, и мозг его такой же – действует четко, не отклоняясь в стороны от поставленной основной задачи.

И этот мозг – признался я себе, внутренне поеживаясь, – опасен. Он изобличит меня, отчаянного лгуна, как только я допущу малейшую ошибку.

– Скажите тому, кто решает, – хрипло продолжил я, под напряженным взглядом рыжего адвоката, – что подследственный Рубанов – уже созрел. Хочет чистосердечное признание написать, по факту неуплаты налогов в царев карман. И готов все немедленно выплатить, даже если ему придется стать нищим. Но – только тогда, когда окажется на свободе! Хватов официально кивнул.

– А припутать меня к краже из казны нельзя, – сказал я твердо, в очередной раз загребая ладонями и наклоняясь, просверливая следователя взглядом, слегка улыбаясь, гипнотизируя, внушая, вталкивая в его сознание свои слова. – Я ничего не знал. Меня подставили, и точка!

ДЕЛО, лежащее на столе, выглядело заманчиво.

Я сразу же попытался вспомнить, сколько именно долларов содержала пухлая пачка, оставленная жене. Пожалуй, тысяч десять там будет. Если рыжий адвокат сегодня же встретится с Ирмой, и возьмет у нее деньги, и отдаст их Хватову, то завтра я прочту все, что мне надо. Не предложить ли близорукому рязанскому флегматику этот план прямо сейчас? Простая сделка: сегодня вечером – пять тысяч долларов наличными, завтра днем – пять минут наедине с документами…

Нет, решил я, мне надо выбираться самому, а не тащить из семьи последнее. Босс выйдет через двадцать семь дней – и тогда я не буду испытывать недостатка в долларах.

– Будешь давать показания? – осторожно осведомился Клетчатый.

– Показаний не будет, – сказал я. – Это твердо решено. Трясите тех, кто меня подставил. Министра, аптекаря, кого хотите. А я – пас.

Хватов помедлил.

– Ты, Андрей, крутой, это самое, парень. Мы посмотрели твои выписки, это самое… документы изучили. Через тебя каждый день проходили миллиарды. Как же тогда тебя не побоялись подставить? Немного непонятно. С хозяином таких миллиардов я бы побоялся, это самое… конфликтовать…

Вопрос получился острый, плохой, и я опять оценил трезвый и рациональный разум милицейского функционера – в общем, далекий от нравов столичного бизнеса, он правильно думал о нем, как о стае хищников, где сильных все боятся, а слабых – рвут на куски.

– Не надо преувеличивать, – поспешно ответил я. – Мои миллиарды – не мои, а чужие. Моя работа – их таскать, туда-сюда ловко перекладывать. Инвестиции, валюта, депозиты, государственные ценные бумаги и так далее. Деньги любят обращаться. Один прибежит – купи вексель. Другой – обменяй марки на фунты. Третий хочет перечислить дочке в Англию, на карманные расходы. Четвертый – разругался с компаньоном, желает всю долю живыми деньгами, наличными в карман.

Я не врал. Все так и было. Глупо отрицать очевидное. О деталях работы я мог трепаться часами. Обман заключался в самой теме разговора. Темы должен был подбрасывать я – одну за другой, без пауз. Иначе Хватов наконец догадается спросить у меня напрямик, работал ли я один или с кем-то в команде.

– Не надо думать о моей крутизне, – я улыбнулся. – Таких как я, в городе несколько сотен. Я, может, и крутой, но не незаменимый. За мной никого нет. Такого дешевле и проще – завалить.

Хватов серьезно кивнул и стал собирать свои вещи.

– Вот ты и ответил на свой вопрос, – вдруг сказал он.

– На какой именно?

– Зачем тебя – сажать. Может, это самое, тут тебе безопаснее? Ты об этом не думал?

Озадаченный, я отрицательно качнул головой. Адвокат быстро спросил:

– У вас есть конкретная информация?

Следователь осторожно взял двумя руками ДЕЛО и аккуратно, углом вперед, стал засовывать в свой дерматиновый полупортфель-полубаул.

– Нет, конечно. Но на месте Андрея я бы остерегся… Все, господа! Оставляю вас, это самое, одних. Десяти минут хватит?

Я и Рыжий одинаково нетерпеливо кивнули.

3

Размышляя о том, как бы получше обмануть человека и стоящую за ним государственную машину, защищающую, по идее, всех честных людей, я вовсе не ощущал себя подонком, расчетливым мерзавцем. У меня хотят отобрать мою свободу – я буду защищаться изо всех сил. А чего вы ожидали, ребята? – спрашивал я мысленно своего оппонента, простоватого, озабоченно прищуренного, наблюдающего через свои очки. Чего вы ждали от человека, которого швырнули в каземат просто так, без обвинения? Он никого не убил, не ограбил, не изнасиловал – он всего лишь слишком молод для своих денег. Такой человек станет обороняться. Руками, ногами, зубами и ногтями. Будет рычать, как пес, и постарается ужалить, как змея. Он применит ловкость и использует логику. Такой мобилизует всего себя, чтобы спастись.

Не ждите от меня легкой жизни, не ждите.

4

Оставшись вдвоем, мы с лоером улыбнулись друг другу: я – криво, он – излишне жизнерадостно.

– Как дела?

– В тюрьме сижу, – в тон ответил я.

Рыжий улыбнулся еще раз. Действительно, какие могут быть дела в тюрьме?

Максим Штейн понравился мне с самой первой минуты знакомства. С моей точки зрения, этот умный и довольно решительный молодой человек имел лишь один серьезный недостаток: московскую прописку. Коренной житель десятимиллионной, сытой, чисто выметенной, ярко освещенной, хорошо охраняемой столицы, он не мог до конца понять кровожадной страсти к деньгам и лучшей жизни, испытываемой мною, его подзащитным.

Он с детства жил в богатом европейском городе. Об этом говорил весь его облик. Одежда, манеры и выражение лица. А я приехал из сонного и пыльного провинциального местечка, где основными молодежными развлечениями на протяжении сотен лет считались самогон, мордобой и семечки. Рыжий Максим не был беглецом из захолустья. Он не прибыл в центр государства с сумкой, где две-три пары носков и трусов были переложены двумя-тремя умными книжечками. Он не голодал, не обещал себе, стискивая зубы, сделать все для того, чтобы утвердиться на новом месте.

Глядя на Рыжего, я видел перед собой как бы вариант самого себя – только не бросившего, из-за безденежья, учебу, а спокойно получившего диплом и пошедшего работать по специальности. Если бы пять лет назад я не ушел из университета, то теперь, может быть, продвинулся бы в солидные авторы и тоже одевался бы в такие же, как у рыжего адвоката, неброские, однако совершенно незаношенные костюмчики. Носил бы японские наручные часы и смотрел в будущее с хладнокровным оптимизмом.

Да, в начале девяностых годов, когда я, и шеф Михаил, и еще десять тысяч молодых людей приехали сюда, в столицу, рабочие места для них нашлись; неглупый и отважный пришелец всегда мог, после некоторых ухищрений, найти себе приличную работу. Но платили всегда помесячно, неофициально, «черным налом». Этих денег хватало в обрез на то, чтобы снимать жилье. Вилка установилась сама собой. Как будто хозяева квартир и работодатели сговорились. Хочешь жить в отдельной квартире – отдай ее хозяину все свои деньги. Москва платит, но сразу отбирает всю наличность!