Брат Солнца - Сергей Черняев

  - Ваше здоровье, Валентин Захарыч!

  Они выпили. Анатолий Михайлович откусил кусочек конфеты и пожевал. Глаза у обоих сначала заслезились, а потом потеплели.

  - Спасибо, Анатолий, - сказал Уткин. - Коньячок, конечно, резковат, но свое дело знает… Ну, что там у тебя?

 Бусыгин посмотрел на него и начал издалека:

  - Знаете, кто я раньше был?

  - Нет.

  - Следователь.

  - Ну-у!

  - Да. И вот понимаете, Валентин Захарыч, жизнь меня вроде как назад на эту дорожку завернула. Я теперь вроде как частным образом… Детектив, вроде того…

  - Ну что ж, дело понятное…  Платят хорошо? …Ну, лишь бы с законом все в порядке было, соответствовало, так сказать…

  - Да с законом-то… В порядке… Чего ему будет…

  - Так ко мне-то что за дело?

  - Вы про Брезгунова слышали?

  - Ну как не слышать, - слышал.

  - Вот этим случаем я и занимаюсь.

  - И как успехи?

  - Собираю информацию потихоньку. Поэтому к вам и пришел.

  - Понятно.

  - Серега Вальков, сменщик мой, сказал, что вы Брезгунова хорошо знали.

  - Знал, - вздохнул Уткин.

  - А что вздыхаете-то, Валентин Захарыч?

  - Не хотелось бы старое ворошить…

  - Что, было что-то?

  - Да как сказать… Тут не в Брезгунове дело, – Уткин взял коньяк и налил еще по пол-рюмки.

  - А в ком?

  - Как и везде у нас, Толя, - в системе.

  - Ну, расскажите про систему, Валентин Захарыч.

  - Погоди. Давай.

 Он звякнул рюмкой о рюмку Бусыгина, и они выпили.

  - Только конфиденциально, – сказал, продышавшись, инженер.

  - Баш на баш, - ответил Бусыгин, - вы о нашем разговоре тоже особо не рассказывайте.

  - Даже не знаю, с чего начать… Вот как ты думаешь, почему нашу «Фанерку» не закрывают?

  - Градообразующее предприятие?

  - Вроде того… Одно из… Если газеты почитать, то ее спасать надо все время, деньги в нее вкладывать, занятость у нас поддерживать и тэдэ и тэпэ…

  - А на самом деле?

  - На самом деле – кормушка это.

  - То есть?

  - То есть при Советской власти на ней двести человек работало, с ночными сменами и в праздники, бывало, выходили. Фанеру, ДСП-ДВП, массив сами делали! А теперь что?

  - Что?

  - Погляди вокруг, Толя. Главный инженер перед тобой, Вальков – сборщик неплохой был, - тоже в охране работает. Так поглядишь вокруг – чуть не через одного на этой фабрике работали. А теперь – что? Дай бог, там человек шестьдесят или семьдесят есть, моделей новых нет, качество низкое, материалы закупаем, сбыт – еле-еле… Можно ведь менеджеров нормальных найти, дизайнеров, конструкторов, рабочих обучить, - и все бы в гору пошло. Но это никому не нужно. А знаешь, что нужно?

  - Что?

   - Вот тут Брезгунов – типичный пример. Был он мастером на распиловке. Ну так… - работал – зарплату получал. С задержками, конечно. И вот подфартило ему. Понадобился этим… депутат от рабочего класса. Или там – наблюдатель на выборах – для начала. Он ведь как пластилин, - Брезгунов-то. Скажи ему – «белое» – ясно, белое. Скажи «черное» – чего там, отродясь черное было. И совести никакой. Нет, если бы его в депутаты не дергали, - никаких вопросов. Работает человек, делает, что говорят. А в депутатах своя голова нужна, а не чужая… По идее-то. А этот – ходит на поводке – и доволен, кость свою грызет… Так… Кость… На поводке… О чем это я? – захлопал глазами Уткин. – Слушай, что-то повело меня, - открой-ка форточку, надо коньяк из башки выветрить.

 Бусыгин встал и открыл форточку. Ему тоже стало не очень хорошо. В комнатке было душновато, несмотря на открытую дверь. Через форточку потянуло сырым, но свежим воздухом. В головах у них постепенно прояснилось. Уткин взял бутылку, завинтил крышку и посмотрел на Бусыгина:

  - Ну так… Даришь, что ли?

  - Дарю.

 Захарыч убрал коньяк в шкафчик и развалился в своем кресле. Бусыгин выдержал паузу и напомнил:

  - Значит, Брезгунов – типичный пример…

  - Да… Как сделали его депутатом от партии с рабочим происхождением, так, наверное, задумались: «Депутат – наш человек. А работает простым мастером. Наши люди на таком уровне работать не должны». И назначили его замдиректора.

  - Оклад другой положили, премии, бонусы…

  - Вот-вот. А у рабочих – наоборот, поурезали – кризис, все-таки, а кое-кого практически сократили. То есть меня.

  - Вас сократили из-за Брезгунова?

  - Да я им давно надоел. Производственный цикл нарушен, технологии не соблюдаются, - и так на каждом совещании. А они в этом понимают разве чего? Они только за опозданиями следить умеют. Все летит в тартарары, а они смотрят, кто во сколько на работу приходит, не опоздал ли на три или, Спаси Бог, на пять минут. Или кто сколько раз покурить или в туалет сходил. Вот это – любимое дело. Я им про производство, а у них-то другое на уме! Своих на деньги рассадить и кричать, что какой-нибудь Петров-Сидоров опоздал три раза на пять минут. Да если этот Сидоров вовремя на работу придет – он потом два часа будет в пространство глядеть, а не на станок. И выгодно им, чтоб разруха была! Фабрика-то градообразующая – правильно ты сказал, - а под это дело, палец о палец не ударяя, можно денежки из бюджета доить. А, представь себе, она заработает? Тогда на «Фанерке» не эти сидельцы нужны будут, а нормальное руководство. Им это надо? – Уткин махнул рукой, что означало «нет». - А Брезгунов-то – последняя капля… Он теперь, фактически, на моей зарплате сидит. С доплатами. Только называется по-другому и другими делами занимается.

  - А кто же главный инженер?

 Уткин ядовито усмехнулся:

  - А на хрена им нужен главный инженер? Кто он такой вообще? Он что, торгует чем-то? Или у него тесть – глава администрации? Нет, Толя, от главного инженера – одни убытки… Ему зарплату платить надо и слушать, что он говорит. Хотя бы иногда.

  - Да не может быть, чтоб фабрика без главного инженера работала!

  - У нас все может… Четыре раза уже реорганизовывали, измудрялись – как я слышал… И.О. делали – так тоже ушел человек – зарплата-то никак не соответствовала. Так что… у нас как скажут – так и будет работать.

  - М-да… Я так понимаю ситуацию, Валентин Захарыч, что по линии пролетариата вы – самый пострадавший от Брезгунова человек…

  - Выходит так.

 Бусыгин посмотрел на него, будто намекая на что-то. Уткин покачал головой.

  - Думаешь, я в вашу деревню ездил Брезгунова стрелять? Ты на меня посмотри! Представляешь, я там с ружьем на четвереньках ползаю?

 Бусыгин засмеялся:

  - Нет, не представляю.

  - А что же спрашиваешь? На фиг он мне не сдался, этот Иван Николаевич! Если б только в нем дело было… Тут такая проблема – атомной бомбой не решишь, не то что ружьем или, там, винтовкой…

  - Насчет атомной бомбы я с вами согласен… Не решишь… Так, значит, личной обиды нет?

  - Нет.

 Они оба замолчали и какое-то время думали – каждый о своем. Наконец Бусыгин будто очнулся.

 - Ну спасибо, Валентин Захарыч, до свидания. Телефончик ваш можно на всякий случай?

 Автобус был только через час. Бусыгин неторопливо прогулялся до автостанции, купил билет и прикорнул ненадолго на скамейке. Когда он открыл глаза, автобус уже стоял. Двери были открыты, и в него заходили пассажиры. Бусыгин подошел к автобусу и закурил. Прямо напротив входа сидели баба Маша и так называемая Нинка Киселева. Еще было трое солдат из части, остальные пассажиры – из Лугового. «Сяду к Трешкинским бабушкам, может, расскажут чего», - решил Анатолий Михайлович. Он докурил, вошел в автобус и сел за бабой Машей, у окна.

 Минут через пять на дороге рядом с автобусом остановилась патрульная машина. Из нее появился один милиционер, потом второй, а потом – участковый, Бондарев. Он был пьян. Коллеги помогли ему выбраться с заднего сиденья, подали его полиэтиленовый пакет и беспрерывно поправляли фуражку у него на голове – каждый на свой лад. Они долго прощались, собирались добавить еще по одной, на что Бондарев вполне резонно возражал, что автобус уедет. После долгих объяснений и заверений в дружбе и взаимном уважении коллеги похлопали его по плечам, сели в машину и уехали.

 Участковый нетвердой походкой подошел к автобусу, влез на подножку и повис на поручнях.

  - Что, бабульки, не завалили еще депутата своего? – обратился он к Трешкинским старушкам.

  - Чего ему сделатца? – ответила Нинка, протянула руку через проход между сиденьями, и шлепнула Бондарева по круглому брюшку. - Ты, начальничек, когда мужика моего заарестуешь?

  - Ой, баб Нин, только не начинай!

  - Чего не начинай? Чего не начинай? Надоел он мне! Еще и прибьет того гляди…

  - Или ты его.

  - Ах ты… Вот вы, алкаши, все такие… Все друг за дружку стоите…

  - Ну какой я алкаш, баб Нин? – обиделся милиционер, тряхнул головой и уронил фуражку, – у меня праздник, День Рожденья, выходной мне дали… Ну, налил я маленько пацанам в отделе… Отметили… Теперь домой – и на боковую, все путем…