Время олимпийских рекордов (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович

— О! — тут же обрадовался я, — думаешь, наконец-то и у меня карьера попрёт в гору! Ура!

На меня уставились на секунду ошеломлённые карие глаза, все красные, в слезах, затем она снова закатилась в истерике.

— Эй, стой! Брэйк! — замахал я руками перед её лицом, — я шучу Аня! Я шучу! Мне не нужны никакие должности, тем более от неё.

Мне с трудом удалось её успокоить.

— Какая же ты скотина Ваня, — подняла она на меня заплаканные глаза, — тебя у меня уводят, а тебе лишь бы хихоньки и хаханьки.

— Так давай для начала встанем с холодного пола, — я поднял её на руках и помог раздеться, затем отвёл в ванну и поухаживал за ней, вернув на кухню и сделав нам чай с бутербродами.

— Слушай, а у ней есть такая же колбаса, как у тебя? — я держал стакан в руке, и откусил кусочек от бутерброда.

Девушка, уже отошла немного от случившегося, злобно на меня посмотрела.

— У меня в руках кипяток, Ваня, — предупредила она.

— Ну нет, так нет, — тут же я покладисто согласился, доедая своей кусок и забирая с её тарелки новый, к которому она даже не притронулась.

— Нет колбасы, нет секса, — заключил я.

Было видно, что девушка приходит в себя, поскольку вместо отступившей паники, она стала придумывать варианты.

— Давай поженимся завтра? Хотя нет, она и женатых уводит. О, давай уедем! Далеко, так чтобы она нас не нашла?

— Аня, — я помахал рукой, останавливая перебор гениальных идей, — я никуда не поеду, у меня Олимпиада осенью следующего года. Мне готовиться нужно!

Эта новость её только опечалила. На глазах появились слёзы.

— Я думаю, нам лучше расстаться, сейчас, — сквозь силу, наконец сказала она, — я не хочу, чтобы она разлучила нас.

— Ой, ну наконец-то, — обрадовался я, ставя стакан и поднимаясь со стула, — свобода!

— А ну стоять!

— Аня, давай ты определись сначала, мне идти или стоять? — я с недовольным лицом повернулся к ней.

Она задумчиво намотала локон волос на палец и мстительно заявила.

— Хотя, знаешь, чего это я волнуюсь, у меня ведь есть Вадим рядом.

— Этот тот самый старый друг? С которым ты ездишь в командировки? — решил уточнить я.

— Иван ты невозможен, я прошу тебя уйти.

Собрав вещи, я быстро, пока она не передумала, ретировался из её квартиры.

«Как это не противно признавать самому, — думал я, идя один по ночному городу, — но вот у тебя дорогая моя Аня, появилась эта мысль в голове, даже особо и без моей помощи».

***

Утром, ко мне после пробежки подошёл военный в звании полковника и молча протянул красный футляр.

— Вам просили передать, подарок, — сквозь зубы процедил он.

— Кто? И что за подарок?

— Даритель просил себя не называть, — ответил он, затем открыв футляр, показал золотые часы, усыпанные бриллиантами.

— Товарищ полковник, а вам самому не противно? — я кинул безразличный взгляд на украшение, — всем этим заниматься?

Он стиснул зубы.

— Что мне передать?

— Что у меня уже есть девушка и я не собираюсь её менять на часы.

Тут он кивнул и повернувшись, зашагал обратно к КПП.

День мой после этого прошёл спокойно, но тут под вечер появился Щитов, красный словно рак.

— Что и вас заставили? — удивился я, — с чем прислали?

— Ваня, ну что за бл…во! — не выдержал фронтовик, — за что мы кровь проливали? А? За это что ли?

Он достал из кармана ключи.

— Я на «Волгу» стою уже пять лет в очереди, а тут, пожалуйста, новенькую с завода! Тьфу!

— Меня за машину хотят купить что ли? — удивился я, присвистнув, — что думаете? Пора соглашаться или ещё поломаться и брать вместе с квартирой в центре?

Он ещё больше покраснел и собрался меня обматерить, но затем понял по моему виду, что я над ним прикалываюсь.

— Тьфу ты Ваня, опять со своими шуточками, — облегчённо он вытер лоб, — чего передать? Дальше я так понял угрозы пойдут, слышал я, как осаждают такие крепости, Москва слухами полнится.

— Да что и сами знаете, не надь нам их ахтомобилей, — сделал я придурошное лицо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ох Ваня, — он покачал головой, уходя с поля.

И что самое интересное, он оказался прав. Уже завтра вышел приказ, исключающий меня из всех сборных, и ближайших соревнований на закрытых стадионах, где платили за забеги деньги, которых у меня и так не было, а моя зарплата упала до двадцати пяти рублей, самым минимум из возможного на моей позиции, правда без учёта доплат за мастера спорта и преподавания в школе КГБ, но меня это не сильно теперь спасало, денег практически не стало. Из-за этого пришлось распрощаться с профессором и его уроками, так как бесплатно заниматься, как он просил меня делать в благодарность за поправившегося сына, мне не позволяла совесть. Вскоре после этого, по словам матерящегося на все лады Щитова, теперь ещё у руководства было под вопросом и моё участие в летней спартакиаде СССР. Пожав плечами и похлопав его по спине, я отправился тренироваться.

Глава 11

Осада продолжалась по всем фронтам и направлениям, меня стращали кто только мог, угрожали даже сгноить семью в Магадане, на что я тут же конечно согласился, чем вызвал изумление у говорившего.

Чем ближе был ноябрь, тем больше, как мне рассказывали разом постаревшие тренера, Галина Брежнева закусила удила. Никто и никогда не отказывал ей так нагло и дерзко, как я и это её бесило. Ещё больше её раздражало, что я был лишь условно эмансипированный, но не достиг восемнадцати лет, а это сковывало ей руки во многих вещах. Я не был в армии, а, следовательно, меня нельзя было отправить в далёкий гарнизон, у меня не было имущества, которое можно было отнять, не было денег, семьи, так что нельзя, как она не изгалялась, как не изощрялась, что-то у меня забрать. Я находился за забором воинской части ЦСКА, не выходя оттуда никуда, кроме школы КГБ, где продолжал трудиться, как и было прописано в контакте, и сделать со мной Галина не могла ничего. Причём инструкторы школы, зная ситуацию и плюясь от этого на все лады, сделали моё пребывание у них максимально комфортным: учили драться, действовать моей титановой яварой, цинки с патронами таскали десятками, уча стрелять из всего, что у них было в тире. Отказа от них мне не было ни в чём и, хотя бы это скрашивало мне весьма печальную действительность и слабеющее душевное равновесие. Министерство обороны и Третье управление КГБ тоже мне помогали, не давая совсем уж в обиду. Они делали вид, что ничего не понимают, когда им предлагали расторгнуть со мной трудовой договор, спуская директивы об этом из самого ЦК. Эти формуляры постоянно терялись, приказы не доходили до исполнителей, а когда доходили, те оказывались в отпусках, а я жил, как жил, и продолжал тренироваться, ведь с Аней мы после того дня рождения так больше и не виделись.

***

— Плавнее дави на курок, что ты его дёргаешь всё время, — стоящий инструктор рядом со мной поднял наган и три выстрела положил в десятку, — видишь? А ты дёргаешь курок и у тебя всё время влево уходят выстрелы.

— Ну я могу тогда же ствол доворачивать? — удивился я, прицелившись и выстрелив, как и сказал. Получилось лучше.

— Можешь ты всё что угодно, но заставлю отжиматься сто раз, если ещё так сделаешь.

— Хорошо, — уныло произнёс я, стараясь действовать, как он показывал.

— И хватит наверно тебе с таким кислым лицом у нас по школе ходить, — внезапно решил он, — у нас новое направление в школе открыли благодаря новому председателю КГБ, повышение профессионализма у действующих сотрудников, инструкторов не хватает пока, так что включу тебя в группу вероятного противника которого будут штурмовать на знакомом тебе полигоне.

— Товарищ Эчеберрияменди, — возмутился я, — мне это зачем? Я простой бегун, не хочу я на себе всякие железки таскать и тем более, чтобы на меня действующие сотрудники нападали, вдруг травму получу.