Оловянное царство - Элииса

тощая, с целой копной спутанных иссиня-черных волос, она вжималась в спинку стула, точно загнанный зверек, но лицо ее, обращенное к окну, было, спокойным, расслабленным и безразличным. Возле нее на полу, к изумлению центуриона, сидел тот самый дерзкий слуга, которого он прогнал из своих покоев несколько дней назад. Уголком рта он пережевывал длинную сухую травинку и бормотал под нос что-то бессмысленное и певучее. Девочка на него не глядела. Казалось, каждый из них был сам по себе. Амброзий бросил на Вортигерна вопросительный взгляд.

— Это моя дочь, — ответил император и притворил дверь так, чтобы его не услышали. — Моргауза.

— Я смотрю, за девять лет ты не терял время даром. Ты был женат? Иначе ты бы вряд ли оставил ребенка себе.

— Да, наверное, был. Моргауза сейчас сирота, как ты понял.

Амброзий замялся.

— Мне… жаль, — по привычке ответил он.

— Не стоит, Полу-бритт, — отмахнулся император. — Прошло много лет, но я понимаю, что дочери нужен хоть кто-то, похожий на мать. Если эта Ровена будет изредка подле Моргаузы, она разрешит еще одну из моих проблем. Признаю, я не умею общаться с детьми. Должно быть, ей одиноко.

Взгляд этой маленькой девочки не походил на взгляд одинокой, заморенной сироты, но Амброзий не произнес этого вслух.

— Почему этот юноша рядом с ней? Один из самых отвратительных твоих слуг, Вортигерн. И да, я помню про твоих саксов.

Вортигерн расхохотался и поспешно отошел от двери, чтобы дочь не заметила, что за ней наблюдают. На его лице не было недовольства и гнева, что немало удивляло Амброзия. Всего неделю назад бывший солдат и нынешний император предстал перед ним, как могущественнейший из местных владык, весь в шелке и золоте, с дорогими маслами в набитых доверху кладовых и сокровищницах — а теперь он оставляет свою дочь, наследницу, которую он признал, не в окружении верных слуг и охраны, а в компании самого бестолкового и глупого из юнцов. Вдобавок раба. Может, он раб этой девочки? Может, он просто подарок запутавшегося отца, хотя та предпочла бы расшитую куклу и новое платье?

— Он не так плох, — наконец объявил ему Вортигерн, когда они отошли в конец коридора. — Да, он дерзкий мальчишка, но он не дурак. Как ты помнишь, я ценю это в людях.

— Дерзость?

— Нет. То, что они не полные идиоты. Считай меня старомодным, но мне это нравится, — император явно насмехался над ним, но беззлобно. — Именно поэтому и твоя дружба мне была интересна, Амброзий.

— Кто он?

— Раб. Год назад его прислали мне в дар Хенгист и Хорса. Надо сказать, с мальчишкой они хорошо обращались, лучше все прочих хозяев, лучше, чем, скажем, трижды обращались со мной… За последнее время он единственный, кто поладил с Моргаузой. Придумал, как сохранить посевы, когда в прошлом мае лед сковал землю. Если он будет мне исправно служить, лет через пять я может даже дам ему вольную. За весь год он ни разу не пытался бежать. Да и с подарком бретвальд следует обращаться… с почтением, Полу-бритт.

Амброзий все еще недоверчиво смотрел на него и чувствовал в улыбке Вортигерна спокойную снисходительность к его римскому прошлому. Где-то в закоулке сознания еще жила мысль, что раб — это вовсе не человек. Даром, что в рабах может оказаться любой, даже он сам.

— Я не стал его бить, когда он был дерзок со мной, — проговорил он наконец. — Можешь не сомневаться, твоим саксам будет не в чем меня упрекнуть.

— Я скажу ему, чтобы не докучал тебе больше. Но я уверен, что вам удастся поладить.

Он рассеянно кивнул на слова Вортигерна, но знал, что даже не будет думать о них. Рабы саксов и чьи-то забытые дочери. Его жизнь начинала походить на очень дурную трагедию с пропитыми актерами-попрошайками. Он долгое время и не чувствовал ее даже своей.

— Помни, — повторил Вортигерн, когда он уже уходил. — Они приедут под вечер. Выполни свою часть нашего плана, Амброзий. И нам обоим станет чуть проще жить.

Амброзий ему не ответил. Нынешнее бриттско-саксонское царство Повис, в которое теперь входили Дивед и северный Гвинедд, схваченные крепкой рукой императора, представляло собой диковинного и нереального зверя. Там была жестокость и кровожадность разбойных отрядов нанятых саксов и рядом же люди доброго царя Вортигерна, выходца из низов, испытавшего на себе все тяготы жизни простого народа, строили безопасные охраняемые дороги, прокладывали мосты и настилы через болота, прогоняли с западного побережья пиратов и назначали не самую высокую дань. В тех деревнях и домах, что он был, Амброзий не видел той всепоглощающей и одичавшей нищеты, что встречала его каждый раз в родных деревнях возле стены Адриана. У них была крепкая одежда, чтобы трудиться. У девиц — красивое платье для праздника, пусть и от матери и десять раз перешитое. Теплая обувь на долгую зиму. Связка поленьев у очага, тюк шерсти, зерно для себя и зерно для посевов. Хмельное пиво и лошадь одна на два дома. В эту эпоху междуцарствия и вседозволенности, что так прославлял их собственный господин им повезло значительно больше, чем соседним землям, утонувшим в голоде и печалях. И все же Вортигерн был его недругом. И Амброзий не видел пути примирения. Предательство незнакомца перенести было проще, чем предательство того, кого хотел назвать своим другом. И все же от него сегодня ждали лишь одного: хвалебной песни, лжи, лести, заступничества, называние императора преемником Рима и поручительства. По словам Вортигерна, ему это было под силу. Амброзий же колебался.

Хотел он или же нет, его дом был теперь здесь. Все тот же Повис. Он оглядел двор, дал пару мелких распоряжений — Вортигерн дошел до того, что во всеуслышанье объявил, будто бывший пленник и воин стены — теперь его главный поверенный. Пятая часть людей возмущаться не стала. Это были все еще люди его легиона.

— Знатный господин чем-то обеспокоен? — послышался над ним насмешливый голос. — Господин не знает, как еще себя пожалеть?

Амброзий скрипнул зубами и поднял голову вверх. На повороте каменной лестницы свесив вниз ноги сидел тот же юноша, которого он видел в комнате дочери Вортигерна. Центурион промолчал. Спорить с дерзким рабом было дурацкой затеей.

— Ладно Вортигерн думал, что его не заметят, — лениво продолжил мальчишка. — Он слишком заигрался в царя. Но ты-то, центурион. Ты вроде воин. Вас заметила даже молодая царевна, не говоря уже обо мне.

— А ты, я смотрю, как верный пес, встречаешь и ждешь своих прошлых хозяев. Сделай милость, забрось свой длинный язык себе на плечо.