Пионерский гамбит 2 - Саша Фишер

А там куча ковров, а три ковра на полу лежат, и в каждый завернуто по девушке. Ну, милиция и баба Миля давай ковры раскручивать. А девушки там ещё живые, только без сознания. На них водой побрызгали, они пришли в себя и говорят, что тот мужик — маньяк. Заманил их к себе домой, коллекцию ковров посмотреть. А потом в чай что-то подмешивал и заворачивал в ковры. И каждый день затягивал все туже. И когда одна девушка умирала, он ее уносил вместе с ковром на помойку.

— А его так и бросили там в прихожей лежать? — спросил чернявый.

— Они тоже про это вспомнили и побежали туда, — ответил Семён. — А там врачи скорой в дверь заходят, а мужика того нет. Он прикинулся, что сознание потерял и сбежал. И его до сих пор не нашли! Так что теперь он где-то бродит и ищет новые ковры и новых жертв! И может быть он даже где-то здесь и только и ждет, чтобы схватить кого-то из нас!

— Свистишь, — лениво сказал Мамонов. — Об этом бы в газетах написали.

— А вот и не свищу! — Семен даже привстал с кровати. — Баба Миля — это подруга моей бабушки, я ее лично знаю и сам слышал, как она эту историю рассказывала!

— Ну тогда конечно, тогда никаких сомнений быть не может, — Мамонов ухмыльнулся. Марчуков заржал. А я подумал, что эффект от истории был бы лучше, если бы этот Семен немного потерпел и рассказал бы ее после отбоя. В темноте байки про маньяков как-то весомее звучат что ли, чем посреди тихого часа, когда лучи солнца пробиваются сквозь сосновые лапы и рисуют яркие узоры на морщинистой коре.

Семен обиженно замолк и отвернулся к стене. Его сосед взялся что-то шепотом ему втолоквывать. Очевидно, что-то о том, чтобы он не слушал всяких дураков, отличная история. Ну или выспрашивать подробности про этого маньяка, чтобы случайно не пойти за незнакомым дядькой смотреть коллекцию ковров.

— Вон те точно приехали из Москвы, — Мамонов кивнул на шумную компашку ребят, сидящих на камчатке.

— Ага, — кивнул я, болтая ногами. Сами мы заняли место на подоконнике. Хе-хе, вьетнамские флэшбэки. Видимо заранее подготовили себе путь к отступлению на случай, если кто-то еще припас серные шашки.

К середине я заскучал от номеров художественной самодеятельности и подумал, что наша сценка будет очень даже ничего на общем фоне.

К моему удивлению, Марчуков на сцене внезапно засмущался. Его инопланетянин сбивался на этом странном наречии, которое я вроде бы начал даже понимать, как образуется, но на слух воспринимал все равно пока что плоховато.

Но все наше шоу вытянул флегматичный голос Друпи-Анастасии. Зал покатывался со смеху от ее перевода. Особенно громко ржали те, кто понимал, о чем говорят космонавты и инопланетный пришелец.

— Какая она… необычная, — сказал Марчуков, когда представление закончилось, и на сцену снова вышла Марина Климовна.

— Старшая пионервожатая? — спросил я и посмотрел на сцену. Она была одета в красное платье в белый горох, на фоне которого красного галстука было не видно, а ее и так внушительная фигура стала еще шире.

— Да не, — отмахнулся Марчуков. — Наш переводчик.

Щеки его порозовели. Ах вот в чем дело! Я косо глянул на своего рыжего приятеля. Похоже, что он наконец-то начал обращать внимание на девушек. Точнее, на конкретно одну девушку. Ну что ж, она и правда довольно забавная, что уж. Я даже ее сразу запомнил, в отличие от всех остальных.

— Прикольная, ага, — ухмыльнулся я, — Смеялись все так, что чуть потолок не обвалился. Пригласи ее танцевать сегодня.

— О, точно, сегодня же еще танцы! — Марчуков повеселел еще больше.

— Ты давай не хлопай ушами, а то вокруг нее уже смотри сколько народу увивается, — Мамонов незаметно подмигнул мне.

— Может ей цветы подарить? — задумчиво проговорил Марчуков. — А то она сегодня звезда, а никто не додумался.

— Идея — огонь, — кивнул я. — Все девушки любят цветы.

— Я счас, — Марчуков соскочил с подоконника и стал пробираться к выходу. Марина Климовна, как раз вещавшая со сцены о том, что если кто-то говорит, что ему скучно, то это значит, что он сам скучный и просто не ждет, чтобы его развлекли. И чтобы мы все не были как этот гипотетический Вася, а вели активную и интересную жизнь, чтобы на скуку просто не осталось времени. Она проводила выскочившего за дверь зала Марчукова цепким взглядом, но с речи своей на сбилась.

Тут кто-то ткнул меня в бок.

— Чего тебе? — нахмурившись, спросил я.

— Мне сказали, что это ты Крамской, — сказал незнакомый долговязый парень с узким лошадиным лицом.

Глава 8,

про профпригодность, пионерское вуду и танцы

Незнакомого парня звали Алик. Именно так он представился, хотя имя это не сочеталось с его унылой протокольной физиономией от слова «совсем». Он был длинный, выше даже Мамонова, худой и сутулый. Одет в брюки типа школьных, которые болтались на нем мешком и держались только на туго затянутом ремне. Полосатая футболка, тоже не особенно подходящая по размеру, заправлена в брюки. На ногах — изрядно стоптанные сандалии на босу ногу. На боку у него в черном кожаном чехлу болтался фотоаппарат «Зенит».

— Я сегодня еще поснимаю на танцах, а завтра проявлю пленку, — сказал он. — И фотокарточки напечатаю, а вы там сами выбирайте, которые вам нужны.

— Договорились, — сказал я.

— А когда у вас заседание редколлегии? И где? — спросил Алик.

— Э-э… — я посмотрел на Мамонова. Хм, а я ведь даже не подумал что-то, когда его устроить. — Завтра после завтрака сможешь? Илюха, где можно устроить заседание? На веранде как-то не очень, там же остальные ребята будут…

— Можно в библиотеке, там обычно никого нет, — пожал плечами Мамонов.

— О, в библиотеке, отлично! — я посмотрел на Алика. Тот оттопырил губу и кивнул. — Тогда до завтра, ага?

— Только я не сразу приду, а только когда пленка проявится, — сказал Алик, развернулся и походкой уставшего Буратино двинулся к выходу из клуба, где уже собралась небольшая куча-мала из желающих выйти.