На руинах пирамид - Екатерина Николаевна Островская

кивнула и дернула поводок.

— Пойдем, — сказала она собаке, а потом взглянула на участкового, собираясь прощаться.

Но участковый опередил ее.

— А с бывшей женой какие у Эдуарда Ивановича были отношения?

— Да никаких. Она звонила иногда. Однажды позвонила и что-то начала требовать, а Эдик ей ответил, что у тебя, Ларочка, теперь другой муж: выноси мозг ему.

— Чего требовала бывшая жена, не знаете?

— Денег, вероятно. Она вдруг стала считать, что Эдуард ее обманул при разделе имущества, хотя это они сами предложили ему загородный дом в обмен на его долю акций.

— Половину загородного дома в обмен на акции, — поправил Францев, — и, насколько мне известно, ей досталась еще и квартира в городе. То есть половина квартиры.

— Эдик признался мне, что с самого начала знал, что его дурят, но не стал связываться. А по поводу Ларочки пошутил как-то, что никогда не думал, что из симпатичной девушки может получиться страшная хабалка.

— Как вы думаете, могли ли бывшая жена и бывший деловой партнер быть причастными к его убийству?

Романова пожала плечами.

— Я могу думать все, что угодно, но кого это интересует: доказательств все равно нет. Партнер выжал из успешного предприятия все, что можно, и теперь того предприятия нет. Ларочку он бросил, но вы про это и сами уже знаете.

— Если вспомните что-либо или узнаете что-то новое, сообщите мне, — попросил Николай.

Он открыл калитку и посмотрел во двор. На освещенном крыльце стояла Лена.

— Идите, — сказала Елизавета, — вас жена ждет.

Францев поднялся на крыльцо, обнял и поцеловал Лену. Вдохнул глубоко и выдохнул резко, надеясь оставить все тяжелое и мутное за порогом. Но, войдя в дом, он все же не выдержал и набрал номер телефона подполковника юстиции Егорова. Гудки шли долго, а потом хриплый спросонья голос спросил:

— Кто это в такую рань?

— Сейчас семь вечера. Это участковый Францев из Ветрогорска. Хотел спросить только: есть ли новости какие по убийству Дробышева?

Пауза длилась долго, после чего следователь прохрипел:

— Ты нормальный? Я после суток на ногах весь день, еле до кровати добрался, а ты… Звони утром, я и сам ничего не знаю.

— Утром так утром, — согласился Николай, — извините.

Глава восьмая

Утром сквозь сон Николай услышал знакомый и почти забытый звук. На какой-то момент показалось, что он вернулся непонятно как в старую советскую, пропахшую столовской кашей школу — в тот самый день, когда он, третьеклассник, специально пропустил урок и, дождавшись, когда школьный коридор опустеет, открыл линейкой замок рассохшейся двери пионерской комнаты, прокрался туда и увидел предмет своего вожделения — барабан. Пионерский барабан лежал на шкафу, и, чтобы достать его, пришлось подвинуть стол и залезть на него. Там же лежали палочки. Коля аккуратно снял пыльный инструмент, посмотрел на него с любовью, и тут же сердце едва не остановилось от горя: в барабане была дырка. Но все равно он перевернул барабан и осторожно коснулся палочкой ударной поверхности. Звук был — не такой звонкий, но все же. Тогда Колька перебросил ремень барабана через плечо и осторожно начал отстукивать походный марш, нашептывая ритм:

Раз-два-три-четыре, бей, барабанщик, в барабан.

Раз-два-три-четыре, бей, барабанщик, в барабан.

Бей, барабанщик, бей, барабанщик,

Бей, барабанщик, в барабан!

Бей, барабанщик, бей, барабанщик,

Бей, барабанщик, в старый барабан…

И вдруг острая боль пронзила ухо. Коля понял, что кто-то ухватил его за ухо и пытается оттащить от инструмента, он хотел обернуться, но это не вышло — вернее, получилось, но лишь на долю секунды, и даже за это короткое мгновение он увидел, кто напал на него: женщина лет сорока — школьная уборщица, которая жила в соседнем доме и которую он часто встречал в овощном магазине и в булочной.

— Ну что, попался? — прошептала уборщица с ненавистью. — Попался, ментовский выродок? Сейчас я тебе ухи-то поотрываю. Была бы моя воля, я бы тебя сейчас в окошко выбросила за папашку твоего поганого. А то чего удумал — трех пацанов положил. Я мальчиков полтора года готовила…

— Что тут происходит? — прозвучал громкий женский голос.

На пороге стояла молодая женщина — заведующая учебной частью.

— Воришку поймала, — объяснила ей уборщица, — забрался сюда, украсть чего задумал. Но я проявила бдительность. Надо к нему меры принимать… А то в гардеробе кто-то мелочь по карманам тырит, но теперь ясно, кто это…

— Идите к себе! — приказала завуч.

Она протянула Кольке руку.

— Пойдем ко мне: чаем угощу.

Он пил чай с печеньем «Мария», а завуч смотрела на него.

— Пенсии за отца хватает? — спросила завуч.

Колька кивнул, хотя это была неправда.

Она молча смотрела на него, а он, растерянный и смущенный от такого внимания, прятал взгляд.

— Ты кем хочешь быть, когда вырастешь? Милиционером, как папа?

Коля кивнул, хотя он не хотел быть милиционером. Да и мама сразу после похорон отца сказала ему и младшему брату, который еще вряд ли что понимал: «Дайте мне слово оба, что никогда, никогда вы не будете работать в милиции. Где угодно, кем угодно, но только не милиционерами».

— Твой папа герой, — сказала завуч, — помни о нем всегда.

И после ее слов Коля заплакал. Не заплакал, а разрыдался, потому что она спокойно говорила о том, о чем он сам старался не вспоминать.

Потом через несколько дней завуч подарила ему отремонтированный пионерский барабан и палочки, но не кленовые, а самые крутые — дубовые. Но Коля никогда не прикасался к этому барабану. Барабан пылился на антресолях, забитых всяким хламом, а потом пропал, очевидно, жена выбросила его на помойку. А может быть, и не выбросила. Скорее всего, она продала его какому-нибудь бойскауту.

Капель продолжала выбивать дробь по оцинкованной стали оконных сливов, рассвет едва пробивался сквозь занавески. Николай осторожно начал подниматься.

— Рано еще, — шепнула Лена.

— Я в кабинете посижу, — ответил он, — может, найду что-нибудь в соцсетях.

Но что искать, Францев не знал. Зашел на страничку бывшей жены Дробышева и начал рассматривать фотографии молодящейся блондинки. На большинстве снимков она была запечатлена на пляжах, чтобы все желающие смогли полюбоваться ее фигурой. Нашелся снимок, на котором она была рядом с Эдуардом. Эдик обнимал жену за талию и улыбался, глядя в сторону. Лариса на каблуках-шпильках была выше его почти на полголовы.

Друзья. Вчера пришла печальная и страшная весть. Мой первый муж, замечательный человек, которому я практически безвозмездно отдала лучшие годы своей жизни, трагически погиб. Я не смогла сдержать слез. А ведь я предупреждала его! Я говорила ему: «Моложе —