Шорох сухих листьев - Федор Кнорре

Наверное, загадочные, жгучие красавицы, которые пьянили миллионные толпы зрителей в то годы, теперь ходят, опираясь на палочки, пряча морщинистые, увядшие лица от любопытных. А сегодняшние роковые красавицы с трагическими глазами и знаменитыми улыбками и знаменитыми ногами в те годы еще лежали, выпятив голые пузенки, и весело поквакивали, хватаясь за мамин палец, в своих постельках!

Платонов, тихо улыбаясь, сидел у окошка автобуса, и деревья Набережного бульвара мчались, убегая назад. Ему даже досадно было, что так скоро подошла его остановка.

Он сошел и, когда автобус уехал, увидел знакомые очертания своего дома. Довольно нелепые очертания, если говорить правду, старого деревянного дома с разными пристройками. Только его знаменитое окно, под которым помещалась его постель, действительно довольно удачно глядело прямо на реку, точно повиснув над крутым скатом.

Окно было темное, но в доме шла жизнь, светились другие окна, мелькали тени; наверное, тетя Люся с Казимирой готовились садиться ужинать.

Чуть в стороне от тротуара была голая площадка, на которой стояла будка с прилавком, называемая "палаткой", где торговали днем всякой всячиной, чаще всего как-то невпопад: пивом - зимой, а летом - размякшей от жары колбасой. У палатки всегда громоздилась целая гора ящиков из-под овощных консервов. Теперь в ящиках что-то хрустнуло, и оттуда послышалось хриплое рычание. Платонов подошел поближе, нагнулся и в одном из ящиков разглядел мальчика, который, стоя на четвереньках, опять хищно зарычал и оскалил зубы. Мальчик был очень маленький, и Платонов, нагнувшись, участливо спросил:

- Это что? Лев?

Мальчик подумал и кивнул:

- Ага. Тигр.

- Что же ты тут сидишь, домой не идешь? Поздно.

- Бабушка не пришла, - сказал мальчик, вылезая из ящиков.

- Куда же она ушла так поздно?

- Моя бабушка водитель. На автобусе ездит. А я жить приехал...

- То-то я тебя не знаю. Значит, ты приехал? А звать как?

- Митя... Мамка чего-то все болеет-болеет, я пока у бабушки поживу... А ты не уходи, - требовательно попросил мальчик.

Платонов уже припомнил, в каком доме живет женщина - водитель автобуса и что у нее с дочкой беда, и весело сказал:

- Пошли ко мне, посидим пока вместе... - Мальчик торопливо проговорил "ага" и уцепился ему за руку. - А ты зачем же тут в ящиках по-тигриному рычишь, людей пугаешь?

- Не в ящиках, а тут пещера, - говорил Митя, торопливо поспевая за Платоновым и с каждым шагом успокаиваясь и приходя в хорошее настроение. А то знаешь, как страшно, один мальчишка во-он оттуда, из-за забора волчиными глазами смотрел...

Платонов постучал в дверь, и Митя, повернувшись спиной, тоже стукнул раза два каблуком. Миша залился лаем за дверью, послышались торопливые шаги, и за мгновение до того, как дверь отворилась, Митя разразился ужасающим, пронзительным, визгливым хохотом.

- Что это такое? - изумилась Казимира, открывая дверь.

- Кло-ван хохочет! - объяснил Митя и тихонько засмеялся от удовольствия.

- Приехали?.. А кого это вы привели? - волнуясь, спрашивала тетя Люся, заглядывая в сени из комнаты, где виден был стол, накрытый парадной скатертью.

- Да вот тигр какой-то, ничего, он посидит с нами, пока его бабушка не вернется.

Митя пододвинул себе стул и сел, ничего не трогая, только деликатно уставясь и не отрывая глаз от колбасы.

Когда уже все сидели за столом и пили чай, Платонов на жадные вопросы потихоньку начал рассказывать о поездке, еще сам не зная, что ответить на вопрос, хорошо ли он съездил.

Больше всего спрашивала Казимира Войцеховна, она знала Наташу, даже преподавала когда-то ей гимнастику и теперь беспощадно гордилась этим своим преимуществом перед бедной тетей Люсей.

Митя доел свою порцию колбасы и, задумчиво глядя в потолок, ни к кому не обращаясь, проговорил с угрозой в голосе:

- Бабка бесится!

Казимира предложила проводить его до дому, но Митя сказал:

- Нет, я с этой теткой не пойду. Пойдем ты со мной.

Они с Платоновым прошлись до ящиков в сопровождении Миши. Бабки все еще не было, и они вернулись опять за стол, и Митя сказал, что в таком случае он может съесть еще колбасы.

- Но вы заметили, Николай Платонович, Наташа сохранила фигуру? озабоченно спросила Казимира, и, когда Платонов, подумав, подтвердил, что сохранила, она удовлетворенно сказала: - У нее была превосходная фигура и хорошие данные. Если бы она занималась со мной и дальше, я бы выработала из нее незаурядное явление в области художественной гимнастики.

- Но она очень рада была вас увидеть? Николай Платоныч? Очень рада? коротко спрашивала тетя Люся. - Ну, скажите, это же так важно... Она заплакала?

И Платонов, чувствуя, что уже рождается и начинает создаваться легенда, которая, наверное, украсит жизнь в этом доме двум старым женщинам, покладисто пошел навстречу:

- По правде говоря? Она плакала, да... Это было в кухне, около холодильника, у окна, из которого видна была вся Москва в огнях...

И тетя Люся просто расцветала, укрепляясь в своей жизненной воре в то, что доброта, верность и любовь всегда оказываются победителями в жизни.

- Она не говорила, что собирается приехать? - вся подтянувшись, строго спросила Казимира.

- Я сам еле отговорил ее ехать сейчас же, - устало улыбаясь, сказал Платонов. - Но она все равно приедет, обязательно, она очень хочет вас обеих повидать, я правду говорю.

- Ну вот теперь, наверно, бесится! - уверенно сказал Митя и зевнул. И действительно, в дверь тотчас же постучали, и это оказалась Митина бабушка, которая вернулась с работы и теперь бегала, обстукивая все соседские дома.

- Ну, какой сатаненок мальчишка, - говорила она, - на час одного оставить нельзя, то волчиные глаза увидит, то со двора прочь сбежит...

Митя, выворачиваясь винтом в ее руках, на прощанье крикнул, когда его уводили, Платонову:

- Я к тебе теперь часто приходить буду!

Казимира Войцеховна заметила, какой усталый и тревожный вид у Платонова, и прекратила сама и тете Люсе не позволила продолжать разговоры. На этот раз Платонов был ей благодарен. Он потихоньку разделся и лег прямо под раскрытым окном, спеша приготовиться к тому, что будет попозже ночью. По долгому опыту он знал, что будет обязательно.

Он лег, устроившись как можно поудобнее, поставил около себя воду, разложил лекарства, обыкновенные и самые аварийные, и так, заняв оборону, стал ждать приближения противника.

Прощаясь с ним на ночь, тетя Люся положила на стул, под ночную лампу, конверт. Немного погодя Платонову надоел его загадочный нераспечатанный вид, и он потихоньку вскрыл конверт и, сразу улыбнувшись от удовольствия, стал читать.

Писала Вика.

"Мы не хотим написать Вам, Николай Платонович, "уважаемый", потому что это пустая форма, а мы против всех пустых форм. Поэтому мы к Вам обращаемся так: дорогой Николай Платонович! Мы, трое, приходим к Вам каждый день и ждем Вашего возвращения, потому что пронесся слух, будто Вы уехали и не вернетесь. Мы знаем, что это неправда, - Вы бы с нами хоть попрощались, но все-таки на всех наших трех душах - неспокойно, и мы оставляем это письмишко, цель которого сообщить для Вашего сведения о том, что мы трое окончательно выбрали себе будущую жизненную профессию.

Твердо обдумав и проверив себя, мы скромно решили выбрать профессию номер ОДИН. Самую ВАЖНУЮ в мире профессию. ПЕРВУЮ полезную человеческую профессию, без которой люди не отучились бы даже бегать на четвереньках и кусать друг друга.

Итак, Вам уже ясно, что мы выбрали себе профессию учителей, первую в мире и необходимейшую для человечества.

Как-то один человек в разговоре сказал нам, что ведь это учителя готовят будущих руководителей земного шара, что это профессия переднего края. Что они готовят команды космических кораблей, которые уйдут на просторы вселенной. А эти команды должны формироваться из самых великолепных, передовых и свободных людей!..

Вы знаете, кто это сказал, но не знаете, какое сильное впечатление и сколько мыслей родили в нас эти Ваши слова.

УЧИТЕЛЬ - бедное, забитое, иногда гордое, но всегда несчастное, недокормленное существо! Сутулое, полуголодное, в очках и в страхе перед начальством. Или отупевший чиновник. Мы читали у Чехова о таких, сжимая кулаки от жалости и злости.

Недалеко ушел папа одной Вашей ученицы (понятно? - В.), который топает на нее ногами и кричит, что она хочет себя сгубить, если решит идти в педагогический! Он смотрит на это как на дурь, которая пройдет с возрастом. А мы не верим, что человек "отдает все силы на борьбу за освобождение всего угнетенного человечества", а сам груб и не любит, не сочувствует и не жалеет ни одного живого существа из тех, кто его окружает.

И мы себе рисуем такой разговор при приеме в будущий Всемирный Институт.

"С таким умом, талантом, с такой прекрасной внешностью, спортивными данными, с его музыкальностью и голосом просто жалко будет, если он не станет учителем!" - вот как будет разговаривать приемная комиссия когда-нибудь, в скором будущем.