Николай Бердяев - С. Шевчук

После Ренессанса установившаяся эра новой истории по своей сути была нехристианской. Человек встал в центр Вселенной. Он стал свободен внешне, но потерял духовность, и перестал зависеть от высшего, а значит, стремиться к сверхчеловеческому. К XIX веку гуманизм практически исчерпал себя, дав человеку простор, он использовал его возможности, истратил веру в сверхзадачу, накопленную в предыдущие века, лишил его смысла человеческого существования. Последовала эпоха разочарования. Рыцаря и монаха вытеснили торгаш и шофер, уступившие место комиссару, тиранящему народ во имя блага народа. Человек забыл о своих самых гордых и смелых мечтах. Гуманизм, отделенный от религии, обернулся своей противоположностью, дал путь развитию мещанской цивилизации. Бердяев считал, что буржуазная цивилизация не является формой культуры, – лишь затянувшимся переходом от старого Средневековья, которое все же было освещено христианским светом, к новому состоянию общества, когда религия займет должное место. Выход философ видел во вступлении человечества в эпоху, которую и назвал «Новым средневековьем». Идея «Нового средневековья», по мнению Бердяева, должна была указать человеку пути выхода цивилизации из кризисного состояния. Несмотря на многие отрицательные стороны, средневековое общество в сравнении с современным, благодаря христианству было единым, устремленным не к материальному, а к духовному. В «Новом средневековье» человек вновь должен обратиться к высшему началу, чтобы окончательно не погибнуть. Мыслитель сравнивал состояние современного общества с падением Римской империи – именно христианство духовно спасло мир от окончательного нравственного падения. Призывая к «Новому средневековью», Бердяев обращался к новому христианскому сознанию, к религиозной революции духа. Концепция «Нового средневековья» стала продолжением русского религиозного ренессанса начала века, не достигшего своей конечной цели. Николай Александрович был убежден, что в обществе «Нового средневековья» большую роль будет играть женщина. Прежняя культура с ее преимущественным господством мужского начала, считал он, исчерпала себя. Именно мужское начало, руководящее жизнью общества, привело к мировым войнам. Поэтому будущее человечества связано с ростом женского влияния на культуру и общественную жизнь. По мнению философа, женщина лучше понимает душевные процессы жизни, она стоит ближе к первичным стихиям мироздания, именно она должна сыграть огромную роль в религиозном пробуждении человечества. Вместе с тем Бердяев однозначно давал понять, что его отношение к женщине ни в коем случае не подразумевало женской эмансипации нового времени.

«Новое средневековье» виделось философу началом новой религиозной эпохи. Во второй половине XIX века среди русской интеллигенции атеизм стал общепринятой нормой. Однажды, тогда еще молодой марксист Бердяев, встретив в ссылке С. Булгакова, рассказывал о нем А. Луначарскому: «Смелый человек! Даже в Бога верит!» А в Советской России веру вообще не считали личным делом каждого – борьба с религией после революции достигла колоссального размаха. Николай Александрович понимал, что и марксизм можно рассматривать, как религию, а не как философскую теорию. Поэтому он пытался показать отличие общества «Нового средневековья» от коммунистического, подчеркивая, что в наступающую эпоху не обязательно единомыслие. Эпоха «Нового средневековья» не обещала, что в большинстве своем победит религия истинного Бога, Христа, но это значит, что в этот период вся жизнь во всех своих проявлениях поднимается на религиозную борьбу, идет к четкому определению религиозной стороны, божественного начала. Эпоха обостренной борьбы религии Бога и религии Дьявола, противостояния начал Христовых и начал Антихристовых будет уже священной эпохой по своему типу, даже если верх будет брать религия дьявола и дух антихриста. Поэтому русский коммунизм с разворачивающейся в нем религиозной драмой Бердяев считал принадлежащим к «Новому средневековью».

У книги был шумный успех. «Новое средневековье» было переведено на четырнадцать языков и обеспечило Николаю Бердяеву европейскую славу.

* * *

В 1924 году Николай Бердяев переехал из Берлина в Париж. Город показался ему гораздо более оживленнее и красивее, чем Берлин, лишенный, как он считал, всякого стиля. Но в Париже Бердяева, остро чувствовавшего переломы истории, не покидало чувство обреченности, надвигающейся катастрофы, умирания великой культуры, уходящей в прошлое.

Вместе с женой, свояченицей и их матерью Ириной Васильевной Трушевой Николай Александрович поселился в пригороде Парижа, в Кламаре, в наемной квартире. У него появляются привычки, например, он всегда покупает книги в книжном магазине «Vrin». Он всегда с нетерпением ждал дня, когда получал каталог антикварных книг. Просмотрев его, Николай Александрович отмечал все интересующее его, затем отбирал из своих книг уже не нужные ему, чтобы обменять их с доплатой на другие.

Бердяев почти всегда испытывал тоску летом в сумерках на улице большого города. Особенно часто это случалось с ним в Париже. Бердяев вообще плохо переносил сумерки. Они казались ему переходным состоянием между светом и тьмой, добром и злом. Дневной свет уже погас, а звезды еще не выступили на небосводе, и не горит огонь в окнах – свет человеческого очага. В сумерках у Бердяева обострялась тоска по свету, вечность заглядывала ему в глаза. Тоска ночи казалась ему еще глубже тоски сумерек. С возрастом у него это прошло. Раньше он засыпал при свете, боялся ночных кошмаров. Во время сна он испытывал присутствие кого-то постороннего. Он читал работы по психиатрии, объяснявшей его состояния подсознательным, но это мало что говорило ему. Он относился к тоске иначе, переживал ее мистически, чувствовал притяжение бездны вечности. В существовании самой жизни Бердяев обнаруживал тоску, – он плохо переносил обыденность, повседневные заботы. Над обыденностью поднималось лишь творческое познание. Он говорил, что стал философом, чтобы отрешиться от тоски обыденной жизни. Он противопоставлял ей творчество.

В ноябре того же, 1924 года, в Париже открылась Религиозно-философская академия, где Николай Александрович читал лекции («О проблемах христианства», «Об основных темах русской мысли XIX века», «Судьба культуры», «Человек, мир и Бог» и др.), проводил семинары. Для чтения лекций он выезжал в Англию, Австрию, Италию, Латвию, Польшу, Бельгию, Швейцарию, Эстонию, Чехословакию. Выступления давались ему легко, он часто импровизировал, чего нельзя сказать о самих поездках.

Николаю Александровичу всегда было трудно решиться уехать из дома. Перед отъездом он всегда нервничал, начинал укладывать вещи с утра, волновался, суетился. Философ был мало приспособлен к жизни, мог растеряться из-за любой мелочи, как ребенок. У него никогда не было неприятностей на таможнях, его багаж редко досматривали, но на границе он испытывал необъяснимое беспокойство. Вместе с тем поездки придавали его жизни чувство новизны. Бердяеву не нравилось уезжать, он почти заболевал на вокзале, но нравилось приезжать в новые места – исчезала обыденность, так гнетущая его. И конечно же, его привлекали встречи с новыми людьми. Впечатления от поездок были довольно противоречивыми. С одной стороны, Бердяеву в большинстве своем были симпатичны люди, с которыми он встречался, но с другой – его отталкивал национализм, распространившийся в то время в Европе. Философу, например, приходилось слышать от венгерцев и эстонцев о «великой и исключительной роли» Венгрии и Эстонии. Его поражала взаимная национальная ненависть, особенно к соседям. Причину же национализма Николай Александрович видел в том, что национальность в сознании людей заменила Бога.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});