Нечаянная для волка-одиночки - Ирина Александровна Зайцева

мира. — Он задумался. Как и я, не очень верит в возможность подобного или не верит мне? — Буду задавать вопросы, если не пойму о чем речь из-за языкового барьера. Так подойдет?

— Да. — Сбитая с толку его действиями и реакцией на мои признания, я растеряла всю свою решимость и замолчала. Пауза затягивалась. Но наличие той самой пленки, что выглядела не намного прочнее мыльного пузыря, успокоило меня окончательно. И дало надежду, что мне поверили.

— Если не знаешь, с чего начать, объясни причину твоей особенности. По поводу всех мужчин.

Глава 15.

— Если не знаешь, с чего начать, объясни причину твоей особенности. По поводу всех мужчин. — Силуэт мужчины на фоне едва светящихся красным углей в печи оставался неподвижным, но голос снова потерял краски и стал каким-то деревянным.

— Мой психолог сказала, что это результат сильного стресса, перенесенного в детстве.

— Кто? Пси..

— Психолог… А, поняла. Врач, доктор, лекарь… — Начала перечислять я, но понимала, что аналога в этом языке найти пока не могу. Пока жила среди людей, разговора о лечении не было. Слышала о травниках. Но последнее прозвучавшее «лекарь» видимо было более понятно оборотню.

— Хилер? Тот, кто помогает справиться с недугом?

— Да. Но психолог лечит не тело, скорее душу. — Интересное слово он использовал. До этого здесь такого не слышала.

— Интересный у вас мир. Продолжай. — И опять тем же деревянным голосом.

— Я не могу спокойно находиться близко с мужчиной один на один. Начинается паника, спазм в горле не дает дышать, как результат, теряю сознание. Близко — это когда ближе трех-четырех метров. — Сделала пару глубоких вдохов. Сидящий за столом — несколько ближе. Напомнила себе о черте. Голова кружиться перестала. — Если в этой ситуации мужчина прикоснется к участку открытой кожи — на месте прикосновения остается ожог. Сильное покраснение и острая боль. Заживает долго. — Добавила для большего эффекта. На самом деле, краснота держалась до трех дней. Боль проходила почти сразу после разрыва контакта, но напоминала о себе при любом прикосновении. Как крапивный ожог.

Я опять замолчала, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Тогда в больнице мне повезло. Доктор-мужчина имел привычку вести осмотр пациентов в перчатках, а когда я пришла в сознание, вместе с нами в палате уже была медсестра. Парень, что меня туда привез, клялся и божился, что пытался помочь мне уже после того, как я потеряла сознание. И представления не имеет, откуда у меня ожоги на запястьях, шее и щеках. Этому парню с тем доктором повезло не меньше. В результате парню выдали перчатки и попросили показать, как он меня приводил в чувство.  Вот тогда-то я и узнала все стороны проявления моей фобии. Так появился тот жирный крест на моей личной жизни и на возможности иметь детей и семью в перспективе.

Почувствовав, что пауза затягивается, торопливо добавила.

— В толпе или во время работы я — обычный человек. Без комплексов и закидонов.

— А волчица?

— На Земле. Прости, в моем мире нет магии. Драконы, оборотни, эльфы — герои сказок, легенд. Оборотни даже в сказках превращаются в волка только под влиянием полной луны. Это агрессивные и опасные существа. Почему я здесь вдруг стала волчицей, не знаю. Как это произошло, не поняла, да и обратное превращение тоже пропустила. — И ведь не солгала ни полслова.

— Первый оборот без боли? — единственная яркая эмоция за весь разговор. А должна была быть боль? И насколько сильная? Но спросить язык не повернулся.

— Я же говорю, что не поняла как. Да, боли не почувствовала. Но, может быть, это из-за печати проклятья на моей руке. — Уже в конце моей смены в зале один из посетителей, которому я принесла ужин, заметил край тату, когда я потянулась за довольно далеко отставленной опустевшей кружкой, и, вызвав к столику асью Ниссэ, отказался от принесенных мной блюд. После этого асья Ниссэ объяснила мне, что любой рисунок на коже воспринимается людьми, как след от проклятья. Она считает это суеверием, но на всякий случай посоветовала завязывать руку тряпицей. — Знающий… человек сказал, что так могли запечатать мою сущность.

— Ты сделала паузу. Почему?

— Ты обещал не прерывать мой рассказ вопросами. Но отвечу. Здесь я не всегда знаю, человек ли со мной разговаривает. — Это объяснение показалось мне наиболее правдоподобным. На самом деле я запнулась на упоминании о демоне. В этом мире тоже не было такого слова или аналога. Мне это казалось несколько странным. Боги были. А о храмах я не слышала. Люди не любили и боялись оборотней. Но как выяснилось, здесь — это магическая раса, ничего не имеющая общего с земными чудовищами из легенд и мифов. И объяснять снова значение непонятного для мужчины слова… Собственно, я и сама уже не понимала кто такой этот Демон.

— Пока я тебе верил, но пауза на раздумье без видимой причины указывает на попытку скрыть истину. Если бы не спросил, стал бы подозревать в каждом следующем слове ложь. — Да. В логике ему не откажешь. Но слова, что мне верят, были приятны. Но как? Как он смог углядеть в темноте едва приподнявшиеся в улыбке уголки губ? Следующая фраза прозвучала почти мягко, без металла в голосе. И с привкусом доброжелательности. — Ты впервые улыбаешься. Тебе очень подходит улыбка.

Дальше разговор пошел легче. Я учла ошибку и не торопилась с ответами, тщательнее подбирая слова, сваливая на то, что некоторые вещи мне непонятны до конца. Юлить было неприятно, но лучше я расскажу позднее, чем потеряю сейчас ту ниточку доверия, которая паутинкой удерживает наш разговор от перехода к допросу с пристрастием. Этой же паутинкой спокойствия постепенно оплело мои страхи. Я незаметно для самой себя снова стала такой, какой меня знали мои друзья по техникуму, по работе. Я ведь никогда не была замкнутой