Ликвидатор - Сергей Беляков

А вот "вторички" при этом ты хватал на полную - с пылью, с грязью, с дождем... Маленькие подлые радиоизотопы, исправно фильтруемые из воздуха организмом, оседали в легких, накапливались в стенках желудка, почках, печени...

Мина замедленного действия - вот что такое "вторичка".

Кто знает, скольким из нас она уже икнулась, и скольким она еще отрыгнется?

Куда лучше работать на прямой - проникающей - радиации, например, на крыше "тройки". Тот самый мужик, выпускающий в мою первую ходку на крыше, работал с нами и во вторую; тогда он сказал мне:

- Люди боятся радиации хуже огня. Может, и правильно. Только вот проникающая радиация - "чистая"... Ну, просветило тебя на 30-40 рентген, отлежался, отъелся, кровь в порядок пришла - и снова вперед... Я пару раз получал по 50-70 рентген, может, и поболе - живу, как видишь. Самое хреновое - работать на радиоактивно зараженной местности, когда ты глотаешь или вдыхаешь радионуклиды, которые накапливаются в твоем организме, как в банке. Ты на крышу раз сходил, пару-тройку минут отработал - и чеши на мойку, чистый-блистый... А там, - он кивнул вниз, в сторону Промплощадки - глотаешь изотопы на дезактивации территории, и сидят они, голуби, у тебя в почках, легких или печенке, и светят себе потихоньку с периодом полураспада в сотни лет...

Хороший был мужик, толковый. Жаль, не помню его фамилии. Свириденко? Самойленко?..

Ходки на крышу добавили новую деталь к странной реакции моего организма на радиационные поля различной мощности. После каждой из шести ходок на крышу у меня с похвальным постоянством закладывало нос - так, что приходилось снимать лепесток, потому что дышать я мог только ртом. Через три-четыре часа после ходки насморк бесследно проходил: открывались клапаны в носу, проходила головная боль - и все.

Дрюня назвал это аллергией на супервысокие радиационные поля.

...Я пытаюсь прикурить новую сигарету. Не успев "растянуться", она тут же ломается в трясущихся мокрых руках. Першение в горле усиливается. Хреново. Простуда обеспечена.

Консилиум у "тела" автокрана состоит из четырех офицеров - двух проверяющих из штаба бригады (новый комбриг сделал подобные ежедневные проверки "на местах" обязоном. Кроме того, так штабные набирали себе рентгены на замену - естественно, на крышу они не совались...), какого-то капитана из Опергруппы, приехавшего на БРДМе вместе с ними - чекист? - и меня. Рядом робко прячет промокшую голову в воротник крановщик, уронивший плиту. Начальство дает ему хорошего раздолбая, поскольку грязь, обильно плеснувшая из-под оброненной плиты, забрызгала вылезающих из БРДМа чинов. За набором крутых и емких армейских пожеланий в адрес крановщика следует бессмысленная перепалка между чинами по поводу того, что делать с плитой. Я благоразумно молчу. Самым толковым из их "мозгового штурма" было предложение навалиться всем на повисший в воздухе край крана и "гойдануть" его вниз - авось опустится.

Моя команда, сгрудившаяся неподалеку - стропальщики и "щебенщики" - судя по их хмурым взглядам, такую идею явно не оценила. Чины взъерошились. У меня засосало под ложечкой. Быть буре. Сволочная плита в это время потихоньку сползала по откосу в громадную лужу, и натянутые стропы стрелы издавали неприятные стонущие звуки, увлекая кран за собой.

Кольцевая дорога вокруг станции - если разбитую, в рытвинах и промоинах, грунтовку все еще можно было называть дорогой - была в эти дождливые дни малонаселенной, все старались срезать напрямик через станцию, часто не осознавая, к каким последствиям это приведет. За нашу смену по ней проехало от силы три-четыре борта, если не считать тех, что привозили нам плиты и подвозили щебенку на подсыпку.

Словно в плохом кино, раздался шум мотора, и через минуту-две на кольцевой дороге появился еще один автокран. Почему бедолага-водитель выбрал объездную дорогу и куда он направлялся - до того обрадованным чинам дела не было; остановив его, они дружно, в три горла, стали напихивать ему, что от него потребуется.

Я не был строителем, но по моему скудному разумению выходило, что новый кран плиту тоже не потянет - несмотря на то, что он был более мощным, с телескопической стрелой.

Решение пришло неожиданно - рапределить нагрузку между обоими кранами. Чины, почесав репы, согласились на эксперимент.

Минут двадцать ущло на перепалки, ЦУ полканов, бессмысленную суету... Наконец, когда более мощный кран подхватил страдальца под край стрелы, тот выровнялся, и в итоге им вдвоем кое-как удалось плюхнуть злосчастную плиту на "подушку" щебенки.

В запаре мы и не заметили, как вышло время нашей смены. Обрадованные бойцы пошлепали по лужам на АБК-2. Я сказал им, чтобы меня не ждали - у меня было персональное приглашение "на баню" в АБК-1, где сервисовался гражданский состав ЧАЭС и чины из Опергруппы. Простому смертному "партизану" дорога туда была заказана, но меня зазвал мой новый начальник, командир РАСТа, чья прачечная располагалась в АБК-1.

"Некто Федорчак", приехавший на смену Игорю, оказался коренастым, круглолицым партизанским старлеем, почти моим ровесником, родом из Трускавца. Характер у него оказался покладистый. По профессии он тоже был химиком, работал в Северодонецке, "варил" индигоидные красители. Звали Федорчака Женей, или "Геныком", по-западноукраински. Генык быстро сошелся с шахтерами. Он занял койку рядом, и перед сном часто развлекал меня сочными байками из своей гражданской жизни, пересыпая рассказы междометием "О-о-от" - украинский аналог русского "вот" - что придавало его повествованиям характерный шарм. ("Я тогда йому и кажу, о-о-от, серная кислота прийшла из Березников, о-о-от, и сертификат у ней другой, о-о-от...")

...Генык одет в синий костюм, что-то вроде больничной пижамы, с традиционной белой шапочкой ядерщика на голове. "Жарко в прачечной. Хоть и переодеваемся в легкое, но все равно пот прошибает..." - говорит он, ведя меня по лестнице на третий этаж. Пересменка закончилась, и в здании пустынно. После почти восьми часов на дожде мое продрогшее тело отогревается. Наваливается усталость.

В бытовке никого нет. Я сбрасываю промокшие ватник, гимнастерку, рубаху и брюки. С трудом стаскиваю сапоги и носки. Ноги гудят. Генык снабжает меня куском туалетного мыла и - во буржуи! - вьетнамками. Я иду в душ.

Блаженство. Горячая вода. Обжигающие сильные струи. Ароматное - земляничное - мыло. Я чувствую себя сибаритом.

После душа наваливается голод. Пока я одеваюсь в чистое - здесь, на АБК-1, в ходу только белые или темно-синие робы и обрезанные по щиколотки белые же бахилы - Генык курит, выпуская дым в форточку.

- Пошли, перекусим в столовой, в мене зайвый талон есть. - Его радушие не имеет пределов. Партизанам не разрешалось есть в станционной столовой, но я знал от Игоря, что там кормили клево, повара были штатные, а значит, борщ был борщом, а не бурдой из подгнивающей капусты со слоем топленого жира на поверхности, как в родной бригаде.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});