Пятница, тринадцатое - Марина Серова

Сначала она долго стучала, с каждым разом все настойчивее и настойчивее, пока Меньшикова не подошла наконец к двери.

Я уже улеглась в постель, но звуковой фон в коридоре не давал мне заснуть, и я поневоле слышала все происходящее на площадке.

— Мой у тебя? — решительно вопрошала Милена. — Говори как есть!

— Кто там? — в третий раз осведомлялась Меньшикова. — Вы знаете, который сейчас час?!

— Открывай, а то дверь сломаю! — грозила ей Милена. — Весь пансионат перебужу!

И Антонина Платоновна сдалась. Судя по торжествующему восклицанию Милены, Сема действительно был у Меньшиковой, и теперь Милена имела полное моральное право устраивать скандал.

Судя по доносящимся до меня звукам, Милена предпочла перенести разбираловку на дневное время, а покамест, то ли плача, то ли бранясь себе под нос, собрала разбросанную по полу одежду. Потом она с трудом растолкала спящего мужа и буквально на себе отволокла в номер.

Как ей это удалось — одному богу ведомо. Ведь грузный и рыхлый Сема весил как минимум в два раза больше своей жены.

Наверное, включились специальные резервы ее организма, которые и помогли Милене осилить поднятие и перемещение такой громоздкой тяжести.

Хотя не исключено, что Волкова делала это не в первый раз и просто привыкла.

При этом Милена еще и умудрялась по дороге отчитывать мужа за «блядство», как она выражалась, хотя в ответ ей раздавалось лишь нечленораздельное глухое мычание — Милена могла бы не тратить свой пыл понапрасну, Сема все равно сейчас был неадекватен и не смог бы сказать ни слова в свое оправдание.

Впрочем, я с трудом представляю себе, что такой тип, как Сема Волков, стал бы оправдываться или что-то объяснять своей жене…

На какое-то время снова воцарилась тишина. Впрочем, изредка сквозь сон — теперь уже не такой глубокий — я слышала, как скрипят двери.

Наверное, еще кто-то бродил по этажам, где-то внизу. Но я уже не в состоянии была различить, где именно. Да не очень-то и хотелось.

Как ни странно, мне в очередной раз приснился все тот же сон — как будто крутили во сне одну и ту же киноленту, которую я уже знала наизусть.

Дорога. Камни, падающие с неба. Жильцы первого корпуса, прикрывающие головы руками. Кто-то отсутствующий. И ощущение неминуемой катастрофы.

Глава 6

Понедельник, 16 сентября

Утром я поднялась около семи, сделала зарядку, приняла душ и, накинув спортивный костюм, отправилась на воздушные и водные процедуры — пробежку и купанье. Обжигаясь холодной водой озера, я откровенно кайфовала — кругом небо, деревья, ни одного человека, благодать, да и только. А ведь для кого-то понедельник — начало новой тяжелой рабочей недели!

Я вернулась в корпус бодрая и умиротворенная. Заказав в баре чашечку кофе, я вдруг заметила в глубине полутемной столовой плачущую Милену.

Пока я раздумывала, стоит ли подходить к ней, узнавать, в чем дело, и утешать, я заметила еще одну деталь, которая мигом сбила меня с оптимистического утреннего настроя, — кругом стояла тишина.

Тишина бывает разной — спокойной, тревожной и роковой. То ощущение, которое я сразу же «схватила», сидя на высокой табуретке возле стойки бара, относилось к третьей разновидности.

Так бывает тихо, когда в доме находится мертвый человек. Я повернулась к бармену и спросила у него, что произошло, и он поведал мне, что сегодня ночью скончался один из постояльцев.

— Кто именно, — продолжал бармен, — я не в курсе. «Скорая» уже приезжала, и труп увезли. Была и милиция, впрочем, совсем недолго. Говорят, вроде бы сердечный приступ. Что ж, дело житейское…

«Вот тебе и отпуск! — сокрушенно подумала я. — Неужели Сема перепил, и его сердце не выдержало? Бедная Милена, надо подойти и пожалеть ее».

Я решительно допила кофе и направилась к безутешно плачущей Волковой. Не успела я сделать и двух шагов, как дверь корпуса с натугой отворилась, и в холл ввалился Семен собственной персоной.

Под глазами у него были мешки, вид Волков имел довольно потасканный и пребывал в мрачном настроении. Он хмуро поздоровался со мной, потом подошел к стойке и потребовал сто грамм водки.

Бесстрастный бармен налил ему желаемую дозу. Семен выпил водку залпом, прислушался к тому, как теплая жидкость лечит его организм, и решил повторить, заказав на этот раз на закусь ломтик лимона.

— Женечка! — безудержно рыдала Милена. — Вот ведь как бывает-то! Жил-жил человек — и нет его. Прям в одночасье ушел…

— Да кто умер? — спросила я, подсаживаясь рядом и тронув ее за плечо.

— Алексей Данилыч померли, — со слезами на глазах ответила мне Милена. — Профессор наш старенький. Он, конечно, в летах, но ведь в таком возрасте каждый день — как год. Жалко…

— Конечно, жалко, — согласилась я. — Ну, что же делать… Сердце, да?

Милена кивнула.

— Я обычно рано встаю, — объяснила она. — А Сема после вчерашнего тоже проснулся ни свет ни заря и пошел шататься по округе. Он всегда так — сначала погуляет, потом похмеляется.

Волкова смачно высморкалась в скомканный платок и спрятала его в рукав.

— А я, еще когда в селе жила, засветло подымалась, — продолжала Милена. — Это мы уже потом в город переехали, Сема на алюминиевый завод устроился. Ну вот, вышла я воздухом подышать, а тут «карета» при входе и машина милицейская. Смотрю — Алексей Данилыча выносят. Я к носилкам — что? как?

Милена настолько разволновалась, пересказывая эту сцену, что прижала руки к груди, стараясь восстановить участившееся дыхание.

— Всё, говорят, — дрогнувшим голосом проговорила она. — Скончался посреди ночи от острой сердечной недостаточности.

— Вы вроде знали его раньше? — спросила я на всякий случай.

— Ну да, — подтвердила Милена. — Лет пятнадцать назад он моего брата из тюрьмы вытащил. Тогда Шмаков главным судьей работал, или как это у них там называется… Короче, корова в колхозе пала, а председатель на моего брата это дело свалить решил. А Шмаков говорит на заседании: нет, невиновен, мол, он в падеже скотины, и срок ему давать не надо. Уж я так ему благодарна была! Без денег, конечно, не обошлось — а как же иначе?

— Понятно, — кивнула я. — Значит, ваш старый знакомый?

— Вот-вот, — снова высморкалась Милена. — Когда въехал, я так обрадовалась, так обрадовалась! Яблочек ему носила. Хотелось бы что побогаче, да зарплаты сейчас сами знаете какие…

«При чем тут зарплаты?» — машинально подумала я, глядя на стриженого Сему, который обсасывал ломтик лимона возле стойки бара.

— И что вы думаете? — всплеснула руками Милена. — Узнал меня Алексей Данилыч, вспомнил. Посидели мы с ним, чайку попили. Он ведь мемуары сюда писать приехал. Большой, надо сказать, человек был!

Завтрак прошел в молчании — всем казалось неуместным шуметь в такой ситуации, и присутствующие то и дело посматривали на дверь номера, за которой еще вчера раздавался стук пишущей машинки. Впрочем, к обеду все вошло в привычную колею.

Разве что Антонина Платоновна Меньшикова выглядела чересчур уж огорченной. Но ее подавленное состояние носило какой-то иной оттенок, я бы даже сказала — деловой. Так бывает огорчен предприниматель, когда вдруг по форс-мажорным обстоятельствам срывается крупная сделка, которая сулила громадный куш.

После прогулки перед обедом я вернулась к себе в номер и…

И застала там незнакомого человека. Мужчина лет тридцати стоял спиной к окну, опираясь на подоконник и скрестив руки на груди.

— А вот и вы, Евгения Максимовна, — поприветствовал он меня. — Разрешите представиться — Михайленко Юрий Григорьевич…

* * *

То, что рассказал мне Михайленко, не укладывалось в рамки нормального сознания.

Оказывается, профессор умер не совсем обычной смертью пожилого человека.

Алексей Данилович Шмаков действительно был крупной шишкой — старым работником органов, который с середины пятидесятых перешел на работу в суд, а в последние годы перед пенсией преподавал в областном юридическом институте.

«Выходит, его знала тетушка Мила, — мигом сообразила я. — Ведь она проработала там всю жизнь и должна иметь кое-какую информацию об одном из своих коллег. Надо срочно ей позвонить!»

— Сами понимаете, что смерть подобного человека, даже при, казалось бы, естественных обстоятельствах, требует более углубленного расследования, — неторопливо говорил мне Михайленко.

И это расследование кое-что показало. Михайленко поведал мне такие подробности, что я невольно вздрогнула, представив себе эту картину.

Профессор Алексей Данилович Шмаков действительно скончался в результате сердечного приступа. Но, похоже, кто-то всерьез постарался помочь персональному пенсионеру отправиться в мир иной.

Возле рта и на щеках покойного были обнаружены следы скотча, эта же субстанция находилась на рукавах пижамы и на ручках кресла, в котором Шмаков был найден мертвым — кто-то примотал его скотчем к подлокотникам, а потом залепил ему рот липкой лентой.