Человек со свинцовым чревом - Жан-Франсуа Паро

Треуголка съехала на глаза Николя, он вздохнул и погрузился в сон. Бурдо, искавший его, чтобы вместе отправиться к Сансону, нашел его крепко спящим и не стал сразу будить. Николя почувствовал на себе взгляд инспектора и, вздрогнув, проснулся.

— Николя, вы как кошка: спите только одним глазом!

— Может, когда-нибудь это спасет нам жизнь, мой друг. Но сейчас я спал как убитый!

Николя в подробностях рассказал Бурдо о последних событиях. Лицо инспектора напряглось от размышлений.

— Вот этот непонятно откуда взявшийся билет в Комедию, и, зная вас, я решил…

— Что завтра мы отправимся в Итальянскую Комедию. В склепах наших монастырей такие бумажки просто так не валяются.

Николя снова погрузился в неясные размышления. Этот билет в Комедию что-то смутно ему напоминал. Однако необходимо было на время прерваться, ответ, если он есть, придет к нему позже.

Николя и Бурдо спустились в подземелье старой крепости. Зал допросов, соседствующий с канцелярией суда, по обыкновению служил для осмотра и вскрытия тел. Каждый раз, когда Николя приближался к этому многострадальному месту, он чувствовал прилив грусти, но преодолевал себя, убежденный в том, что его ремесло обязывало его заглушать в себе чувство сострадания.

Бурдо вытащил трубку и полез в карман за табакеркой. Прохладный воздух и хлорка, которой посыпали тела, не могли помешать работе природы и скрыть ужасные запахи разложения, пота и крови тех, кого здесь пытали, влага и плесень на каменных стенах навсегда впитали эти зловонные испарения.

Николя и Бурдо поскорее спустились в зал допросов, освещенный светом факелов. Там их уже ждали два человека, их подвижные тени плясали на стенах. Тот, что помоложе — вечно одетый в сюртук красновато-бурого цвета, в белом парике, — что-то показывал пальцем другому, постарше и более грузному, сидевшему, сложив руки на коленях. Это были Шарль-Анри Сансон, палач, и доктор Семакгюс. Последний, корабельный хирург и большой любитель путешествий, был другом и должником Николя — однажды тот вытащил Семакгюса из очень скверной ситуации и доказал его невиновность в деле об убийстве, в котором все было подстроено так, чтобы обвинить его, враги использовали его нерешительность и слабость к прекрасному полу. Сейчас объект внимания Сансона и Семакгюса лежал на огромном столе.

— Вот картина из анатомического театра медицинского факультета! — сказал Николя.

Отрешенный и ироничный тон был традицией, принятой на этих встречах со смертью. Он создавал отстраненность, необходимую для свидетелей этих жестоких сцен. Склонившиеся над столом обернулись. Сансон узнал пришедших, и его лицо оживилось улыбкой. Он протянул Николя руку для рукопожатия. Здороваться с палачами за руку было не принято, но взаимное расположение, возникшее между ними со дня первой встречи, оправдывало этот жест. Круглое и всегда раскрасневшееся лицо доктора Семакгюса расцвело при виде друга.

— Доктор, — продолжил Николя, — вас всегда можно застать в подземельях Шатле!

— Месье Николя, — вмешался Сансон, — не скрою от вас, именно я позвал нашего друга ассистировать мне в этом деле, когда передо мной, скромным ремесленником, возникло несколько проблем.

— Николя, — сказал Семакгюс, — вы же не будете настаивать на том, что не заметили здесь ничего необычного?

Его карие глаза довольно и насмешливо сияли. Он вытащил из кармана пенковую трубку и попросил у Бурдо табаку.

— Здесь то, что мы можем назвать «тяжелый случай», — добавил он, раскатисто смеясь.

Видя озадаченные лица Николя и Бурдо, Сансон, до того занятый изучением своих ногтей на пальцах правой руки, принялся объяснять то, что имел в виду доктор.

— Месье Семакгюс желает, чтобы вы поняли, — продолжил он, — что в лежащем перед нами трупе содержится некая масса, не имеющая никакого отношения к человеческой природе. Мы вдвоем приступили к вскрытию, вернее попытались это сделать. Потребовалось неимоверно много усилий, чтобы поднять сюда тело, с таким мне еще не приходилось сталкиваться в своей практике. Впрочем, меня предупредили мои помощники.

Сансон ухватился за лацканы своего сюртука, как будто хотел спрятать за ними свой черный жилет с гагатовыми пуговицами, и сделал шаг назад, отступая в тень.

— И чем же вы объясните этот феномен? — спросил Николя. — На трупе не было кирасы, а вся его одежда вряд ли столь тяжела.

Сансон подался вперед, кивнул головой и указал на Семакгюса, возившегося с трубкой.

— Николя, вы видели лицо мертвеца?

— Я никогда еще не видел зрелища столь ужасного. Оно показалось мне похожим на рисунок, изображавший людей с крошечными головами, из книги одного отца-иезуита о диких племенах Ост-Индии, которую я нашел однажды в библиотеке месье де Сартина, сидя в прихожей у его кабинета.

— Наш друг Николя не теряет времени даже в ожидании приема у Сартина и изучает там сочинения Лойолы, — улыбнулся Семакгюс. — Мы тоже ужаснулись при виде этой дьявольской маски.

Он исчез в тени и появился снова, с ланцетом в руке, и осторожно опустил его в рот трупа. Все склонились над телом и услышали, как инструмент зазвенел, натолкнувшись на металлическую поверхность. Семакгюс вынул ланцет, затем опустил руку в карман сюртука и вытащил из него небольшие щипцы, которые также засунул в рот трупа. Все задрожали, услышав, как металл заскрипел о зубы мертвеца. Доктор долго возился, пытаясь что-то ухватить. Когда он вытащил щипцы, в них оказался какой-то кусочек серо-черного цвета. Он поднял его над головой.

— Тяжелый и ковкий! Это свинец, господа. Свинец.

Свободной рукой он похлопал тело по груди.

— Этот человек полон свинца. Он был крайне жестоко убит… Его напоили расплавленным свинцом. Его внутренние органы лопнули, а голова уменьшилась в размере!

Воцарилось тяжкое молчание, Николя прервал его наконец немного дрожащим голосом:

— А пуля? — спросил он. — А как же выстрел из пистолета?

Как в хорошо отрепетированном балете, Семакгюс отступил на шаг и предоставил возможность Сансону выйти вперед и взять слово.

— В самом деле, мы нашли след от выстрела. Мы с доктором прозондировали рану. Пуля застряла между позвонками, но не она стала причиной смерти, а то, о чем мы только что рассказали.

— Но все же… — проговорил Николя.

— Теперь ваша очередь зачитать нам свои записи.

Николя вытащил свою записную книжку, перелистал несколько страниц и начал читать: «Лицо уменьшено в размерах, в конвульсиях, вид пугающий. След от выстрела в упор. Ткань галстука и рубашки обожжена. Рана почернела. Место входа пули наполовину прикрыто кожей. Небольшое количество спекшейся крови, но только на мышечных тканях».

Семакгюс зааплодировал:

— Отлично. Беру вас в ассистенты. Какой зоркий глаз! Мэтр Сансон, ваши выводы?

Палач снова принялся разглядывать свою левую руку и через некоторое время выдал приговор:

— Дорогой месье Николя, я разделяю мнение своего собрата… то есть доктора Семакгюса. Его работа заслуживает всякого уважения, он мастер своего дела…

Он покраснел. Николя почувствовал его затруднение. У «парижского месье» не было других «собратьев», кроме «месье» из других больших городов, состоящих на одной и той же мрачной службе и приговоренных к одному и тому же одиночеству…

— Ваши столь существенные замечания облегчили нам работу, — продолжил Сансон. — Почти невозможно спутать предсмертные раны с теми, что нанесены несколькими часами позже.

Он снова склонился над трупом.

— Взгляните на это отверстие от пули. Вы верно заметили запекшуюся кровь на мышечных тканях, и это доказывает, что выстрел был сделан через некоторое время после смерти.

— Можно ли уточнить время выстрела?

— Выстрел был сделан спустя несколько часов, но не более шести. Еще я хотел бы добавить то, что мы уже знаем, — что эту рану не мог нанести себе самоубийца. Выстрел в упор был сделан в труп, в человека, ранее задохнувшегося от расплавленного свинца. На службе у короля я видел всякое, но это превосходит все…

Он оборвал свою речь, побледнел и вытер со лба пот. Николя вспомнил страшный рассказ Шарля-Анри Сансона о казни Дамьена, покушавшегося на жизнь короля, рассказ из первых уст. Этот человек, со своей добротой и чувствительностью, был настоящей загадкой. Бурдо нетерпеливо ждал, когда Николя начнет говорить.

— Я вижу, что мой друг Бурдо хочет, чтобы я изложил вам свои догадки, которые он, несомненно, разделяет. Итак, слушайте.

Он оглядел комнату, дабы убедиться, что никто их не подслушивает в темных коридорах огромного Шатле, и начал:

— Когда, войдя в комнату виконта, я осмотрел тело, кроме ужасной деформации лица я тут же заметил, что выстрел был сделан в шею с левой стороны. Сначала я не придал этому особого значения. Затем я нашел записку, все слова в которой были написаны заглавными буквами — я подчеркиваю — заглавными. Расположение бумаги на столе, лампы и пера, лежащего слева от записки, также сначала меня не насторожили. Но все изменилось после того, как я зашел в туалетную комнату. Я долго стоял перед элегантным несессером из серебра и перламутра. Что-то меня озадачило, и я позволил мыслям идти своим чередом. Я думал, что поражен только красотой этого предмета…