Наследники - Олег Юрьевич Рой

хороший мальчик, но малость…

– Не в себе, что ли?

– Да не то чтоб прямо не в себе, но… Его ж сам Шумилин тогда похвалил! А Колька, глупый, не понимает, что Михал Михалыч всех подряд хвалил, и кого есть за что, и кто вовсе брось. Как девка на выданье, ей-богу. Еще приговорку приговаривал: пчелы, дескать, летят на мед, а не на уксус. Типа если ты к людям с добрым словом, они к тебе хорошо будут относиться.

– Разве это неправда?

– Правда-то правда, только недорого те добрые слова-то стоили. Он и мне мог сказать: ах, Лия, вы сегодня ослепительны – ну и всякое такое. Кольку он тогда похвалил, чтоб ободрить, на сцену-то страшно выходить, чтоб он не застыл там, как камень. Кабы один спектакль, а Редькин-то долго в больничке мурыжился, Коле за него дважды выходить пришлось. Михал Михалыч и нахваливал, а мальчишка все взаправду принял.

– А потом?

– А потом Михал Михалыч, царство ему небесное, преставился. И Колька так ничего и не понял. Я ему уж и говорить перестала. Пока маленький был, еще слушал меня, а сейчас… – она махнула «лапой утопленника».

– Глеб Измайлович говорил, что вы родственники.

– Тетка я ему. Валюшка. сестренка моя младшая, померла, ему четырнадцать было.

– Вы его не усыновляли?

– Что ты! А! – воскликнула она с интонацией «эврика». – Он Клюев, а я Антонова? Валюшка по мужу Клюева была, сам-то вахтовиком все ездил, там как-то и сгинул. Колька все надеялся, что папаша объявится – и непременно олигарх окажется, раз в нефтянке работал. Какое уж там усыновление, спасибо, опеку дали оформить, не то в детдом бы определили. Он и так орал, что я с ним вожусь, чтоб Валюшкину квартиру себе захапать.

– Вам не обидно?

– На обиженных воду возят, – беззлобно буркнула Лия Сергеевна. – Чего обижаться, досталось пацану. Вот он-то как раз на весь мир обижается: в театральное не берут, папаши, чтоб купил, кого надо, тоже не обнаруживается, вот и бунтует. Но, чтоб не врать, нечасто, обычно-то тихий, так, иногда… – она, кажется, хотела еще что-то добавить, но не стала.

Даже губы поджала, чтоб лишнего не наговорить, подумала вдруг Арина и сама же себя мысленно выругала: какое тебе дело до семейных дрязг этой милой – ведь милой же! – дамы и ее племянника, пусть он сто раз бунтует, тебе-то что? Не он же с костюмершей скандалил. И могилу не он же раскопал.

– У меня создалось впечатление, что он Марата очень не любит.

– Ну а ты как думаешь? Убедил себя, что… – она вдруг замолкла, уставившись за Аринину спину.

Та обернулась – а уборщица меж тем затараторила радостно:

– Маратик! Душенька! Как ты здесь?

– Лия Сергеевна, я тут служу, ничего? – парень развернул оливковую бейсболку козырьком назад, выпучил глаза, опустил подбородок – у Крамарова подобная гримаса полного изумления лучше всех получалась – и засмеялся. – Неожиданно, да?

– Так ты ж вроде не занят сейчас, и репетиций нет… – Лия Сергеевна нахмурилась, словно что-то прикидывала и высчитывала.

На ловца и зверь бежит, обрадовалась Арина, тут же выбросив из головы обиженного на весь мир уборщицына племянника.

– Дошло до меня, – тоном Шехерезады завел Марат, – что Глеб Измайлович на тот сезон «Мудреца» запланировал. Только тс-с! – он прижал палец к губам. – Никому! – уборщица, усмехнувшись, кивнула. – Вот я и явился насчет как и что. Мимо «Дамы»-то я пролетел.

– Пролетел он, видите ли! А нечего по съемкам шастать! Тебя ж вечно нет. Кино-то – дело хорошее, да только что там у тебя за кино, а? Тьфу!

Гусев вовсе не обиделся на такую оценку:

– Москва не сразу строилась, Лия Сергеевна.

– Тоже верно.

– И, если уж честно, – ухмыльнулся он, – «Даму» и не жалко. Альфреда мне никто не даст, есть кому и без меня, а я молод-с, – он шаркнул ножкой и картинно обозначил наклон головы.

Эта секундная реприза напомнила Арине одновременно и Хлестакова и князя Мышкина. «Мудрец» – это, должно быть, «На всякого мудреца довольно простоты». Да, Глумов у него мог бы не банальный получиться, вон он как из типажа в типаж перескакивает – и убедительно, и не переигрывает. Молодой-то Гусев молодой, но… интересный. В просторных штанах с тысячей карманов и черной футболке, на которой два бодрых скелета чокались пивными кружками в виде черепов, он, однако, совсем не выглядел мальчиком из толпы, каких на улицах миллион. Почему-то сразу было ясно, что перед тобой актер. Не красавец, вовсе нет, но обаяние так и хлещет. Арина заметила этот эффект еще на кладбище, перед той скандальной эксгумацией. Но тогда-то возле него крутился этот, как его, Рьянов. У которого на лбу гигантскими буквами сияло – репортер – а чуть ниже и помельче, но то же вполне выпукло – «скандалы, интриги, расследования». Плюс в обозримом далеке, то есть сразу за белым мраморным обелиском, ждали своего часа телевизионщики, на которых Марат не то чтобы оглядывался, но – посматривал. Потому там, на кладбище, он, безусловно, «работал на образ». Но и сейчас, без журналистской «свиты», парень не спешил расслабляться. Что ему Лия Сергеевна? Однако вон, улыбается, как любимой тетушке, балагурит, очаровывает. Или он Арину очаровывает? Как в рукописи у этого странного писателя?

Она прислушалась к себе. Нет. Обаяния в этом парне и впрямь море, и слушать его приятно, и глядеть на него – тоже. Как он играет – и глазами, и всем телом. Талантливый мальчик. Очень даже талантливый. А она что? А она – ничего. Так когда-то было с Шумилиным: она его обожала, да, но – вчуже. Обожание не мешало крутить школьные романы.

– Марат, – улыбнулась она, постаравшись получезарнее. – Как прекрасно, что вы здесь. Мне с вами поговорить нужно.

В желто-серых глазах что-то мелькнуло. Страх? Недовольство? Удивление? Самодовольство? Не понять. Вздохнув, Арина продемонстрировала удостоверение. Он вздохнул, поморщился…

– А идите в мою конурку, – предложила вдруг уборщица. – Там тихо, и уши греть никто не станет.

– Вы боитесь, что нас кто-то подслушает? – спросила Арина у Марата довольно насмешливо.

Он дернул плечом, но повел ее именно в кладовку, а не в свою гримерку. Хотя, мельком подумала она, в гримерках и вправду акустика… своеобразная. Да и вполне возможно, мальчик, при всей своей успешности, делит пока что помещение еще с кем-то.

– Маратик, как закончите, ключ на вахте оставишь, – распорядилась Лия Сергеевна, щелкнув кнопкой синего электрического чайника. – Чай-сахар-печенье сам найдешь.

– Спасибо, Лия Сергеевна, – довольно уныло поблагодарил он.

Арина усмехнулась:

– Вам так не хочется со мной разговаривать?

– Да придется, я ж понимаю. Но если