Отдавая – делай это легко - Кира Александрова

– Я делал это раньше. Я не помню, как это было, но это я делал.

Снова и снова где-то внутри суетились незнакомые лица, навязывая воспоминания о себе. Среди них – маленькая девочка, она протягивала руку, стараясь ухватиться за что-то, словно падала или летела. Нет, она уплывала вниз, на самую глубину. «Я не очень люблю воду. Она сырая и холодная». Девочка махала рукой, ее волосы раскачивались в воде, словно морские водоросли.

Бьянка поднялась на ноги.

– Садись в машину, надо успеть доехать до дома, – она уже не плакала, голос стал чужим и механическим.

Том послушно сел рядом с матерью. Бьянка вырулила на дорогу, развернулась и нажала на газ. Автомобиль прыгнул вперед и взвизгнул с явным недовольством. Под капотом скрипела оторванная защита.

– Говори, мама, не молчи, – он первым нарушил тишину. – Говори.

Том не поднимал глаз, багровые пятна расползлись на светлых брюках, напоминая очертания североамериканского континента. Он почувствовал легкий озноб. Весенние ночи несли за собой остатки холода, оставаясь до последнего сырыми и неуютными.

– Только не спи, боюсь, что не смогу дотащить тебя до кровати, – Бьянка игнорировала вопросы сына, она вцепилась в руль, не отрываясь смотрела на дорогу и со всей силы давила на газ.

Когда они подъехали к дому, Том еле держался. Тело утопало в каком-то горячем вязком болоте, веки стали железобетонными, реальность ускользала, как бы за нее не цеплялся. Последнее, что он запомнил, как мать почти тащила его на себе, потому что ноги подгибались и тело стало абсолютно чужим и неуправляемым, его все время тянуло и закручивало куда-то вниз.

* * *

Когда Томаш проснулся, первое, что он увидел – уставшие и красные глаза Бьянки. Он лежал на диване в гостиной в той же самой одежде, но маме удалось стянуть куртку и джинсы. На футболке кое-где виднелись темные неровные пятна. Он посмотрел на руки – ладони бледные и чистые, Бьянка отмыла ему руки. Зато грудь болела, да еще как!

– Все началось до твоего рождения, – мать смотрела куда-то мимо него, будто читала невидимые титры. – Я заболела – неоперируемая опухоль мозга. Все было очень серьезно, почти безнадежно. Каждый день я прощалась с жизнью, не зная, смогу ли проснуться следующим утром…

Она говорила и говорила, долго, с подробностями и мельчайшими деталями, так, что Тому даже не приходилось задавать вопросы. Он застыл в одной позе, не шевелился, а невидимое пространство, сплетенное из рассказов Бьянки, постепенно окутывало, погружая в новый для него мир. С каждым маминым словом жизнь менялась, он узнавал другого себя, память рисовала образы, давно забытые, растворенные в тумане детства. Но теперь эти образы окрашивали воспоминания новыми красками, заполняли временные провалы, заштопывали разноцветными нитками прорези. Неожиданно для самого себя он получил ответы на вопросы, о существовании которых и не подозревал или просто старался отогнать их от себя, не осмеливаясь напрямую что-то спросить у Бьянки. Том опустил взгляд на свои руки – вот эти ладони, как катализаторы, срабатывали, когда рядом появлялся тяжело больной человек, порой смертельно больной, и не только человек (он словно наяву ощутил липкую, сырую от крови шерсть Домры). Мало того, мать уверена, что именно он, Томаш, будучи еще в утробе, спас ее от смерти, исцелил, заставил опухоль уйти. А еще мама выжила в страшной автокатастрофе, единственная из всех. Затем был Миша, кажется, он вывернул коленку в суставе… Мама однажды порезала палец… И этот случай в бассейне! Том вспомнил все до мельчайших подробностей, даже про голубое полотенце со слонами и мячиками. Кадры из прошлого возникали в памяти, перебивая друг друга, нагло врывались и меняли до неузнаваемости привычные понятия! Но было одно но, омрачавшее этот дар. Исцеляя чужой недуг, он словно пропускал его через себя самого, и последствия абсолютно непредсказуемы.

Бьянка выглядела опустошенной, напуганной, потерянной и виноватой. Она всегда жила в тревоге и почти не спала с того момента, когда поняла, что ее сын – необычный ребенок. Он наделен способностью исцелять, но этот дар может убить его самого, причиняя боль, заставляя организм восстанавливать силы, и с каждым разом на это требовалось больше времени и энергии. Все это совершенно не укладывалось в голове, не давало сосредоточиться и, прямо скажем, не было похоже на правду. Но Домра! Том потер пальцы, ощущение пульсирующих узлов на раскаленных ладонях до сих пор свежо. И как рана затянулась буквально на глазах, и сломанная лапа – ведь собака встала и пошла, она почти не хромала!

Том обхватил голову руками, чтобы ее не разорвало.

– Обещай мне, Томаш, умоляю, пообещай мне, то ты никогда, слышишь, никогда не будешь использовать это!

Том поднял глаза на мать, ее голос пробивался к нему с трудом. О чем она говорит? Использовать что? Он даже не понял, как все произошло. Как же он может использовать то, о чем даже не имеет никакого представления?

– Пообещай мне! – Бьянка дрожала, словно ее била сильнейшая лихорадка.

– Да, мама, конечно.

Том не слышал собственного голоса. Впервые он смотрел на мать скорее с жалостью, чем с привычным восхищением. Как же ей досталось! Сколько пришлось пережить страха и боли, сколько сил и терпения ушло на то, чтобы вырастить его, поставить на ноги. А он ничего не понимал, не чувствовал ее страданий, ее тревоги и усталости. Бьянка выглядела счастливой, всегда занималась чем-то, помогала, придумывала, им было весело и хорошо вдвоем, и даже отсутствие папы в его жизни не казалось таким уж невосполнимым пробелом. Том не зацикливался: ну нет и нет, ничего особенного, не он первый, не он последний.

Мать все еще что-то говорила, заглядывая сыну в глаза, ища там ответы и понимание. Но Том совершенно отстранился, он витал в дебрях собственного сознания, пытаясь понять, как ему жить дальше. Он встал, поцеловал ее и поднялся в свою комнату. Душ и свежая рубашка – как раз то, что ему было нужно. Он застегивал пуговицы перед зеркалом. Собственное отражение ему не очень понравилось, но Том даже не смутился. Хотелось на воздухе проветрить голову и все, что в ней накопилось за последние дни, кстати, какое сегодня число? Том покопался в мобильнике, тот безжалостно пищал, угрожая вот-вот отключиться. Ага, календарь, сегодня… Бог мой, получается, проспал двое суток! Завтра первый экзамен! Он бросил телефон на стол, спустился и вышел на улицу. Ветром приятно обдувало голову. Том машинально двинулся в сторону магазина, так, по привычке, других вариантов сегодня не возникло.

Бьянка не стала останавливать и смотрела на сына из окна, понимала, что ему сейчас нелегко, так же, как и ей. В тот день, когда она все поняла, пришлось учиться жить с новым знанием. Какое решение он примет? Ведь мальчику двадцать лет, а в таком возрасте дети редко прислушиваются к родителям. Бьянка все понимала. Она ждала, что наступит время и придется объясниться с сыном, но все равно этот момент застал ее врасплох. Впереди была одна сплошная неясность. Она отошла от окна, когда знакомый силуэт скрылся за углом. Бьянка упала на диван, зажмурилась – пока Том отсыпался, она просидела около него, боясь что-то упустить, вдруг потребуется помощь? Сейчас же усталость навалилась сверху, придавила к пушистому уютному пледу на диване в гостиной. Она моментально уснула, не дожидаясь возвращения сына, силы просто закончились.

Глава десятая

Знакомство

Том бесцельно блуждал по улицам. Во всем теле чувствовалась убийственная усталость, левая нога болела сильнее обычного и волочилась по асфальту, стирая боковину кроссовка. К тому же он был чертовски голоден. Уже стемнело, когда Томаш повернул в сторону дома. Голод одержал верх, а в карманах даже мелочь не брякала. Прямо перед ним резко открылась массивная стеклянная дверь и чуть не сбила с ног. Из магазина вышла парочка, молодые люди оживленно болтали и смеялись. Девушка обернулась первой и стала извиняться, а парень пытался утащить ее в темноту.

– Подожди, я, кажется, тебя знаю!

Том наконец-то посмотрел на нее и замер, перед ним стояла Даша, а парень, тот светловолосый крепыш, все время дергал ее за руку.

– Мы учимся на одном курсе. Да, точно, я тебя помню. Зачет. Аврора Дюпен! – она улыбалась и, наконец освободив руку, подошла вплотную. Том услышал, как стучит разгоряченное весельем сердце.

– Даша! Ну ты чего застряла? – парень был явно недоволен заминкой, – Ребята уже подъехали, – он махнул в сторону, где ослепительный холодно-голубой ксенон резал темноту на части.

Она обернулась и кивнула ему, показав жестом что-то вроде «пара минут, да и только».

– На одном курсе, точно, – Том выдавил из себя слова с огромным трудом, усталость и голод объединились со страхом, который сопровождал каждую встречу с Дашей.

– Ты бы здорово пригодился в автоквесте. Нам как раз не хватает такого ботаника! – Даша засмеялась. – Не обижайся, это комплимент!