Страсти по Звездному Волку - Сергей Сухинов

И уж совершенно нетерпимо относились к покушению на крупных собственников. За кражу кошелька у состоятельного гражданина Мидаса можно было запросто загреметь на эшафот, хотя никому и в голову бы не пришло спросить у миллионеров, где они раздобыли свои деньги. В этом отношении Клондайк мало отличался от Федерации Звезд или Свободных Миров. Тот, кто крал на фабрике банку с краской, осуждался как опасный преступник, а тот, кто прибирал к рукам саму фабрику, считался солидным и преуспевающим гражданином.

С появлением нового шерифа ситуация кардинально переменилась. Вместе с Чейном на Мидас пришли и законы Федерации, разумеется, не все, а лишь крошечная их часть. Однако этого было достаточно, чтобы в Мидасе в пять раз увеличилось количество судей, появилась прокуратура и даже адвокаты (о чем прежде здесь никто и не слыхивал). Количество полицейских возросло почти в десять раз, и центр города был практически очищен от преступности. Даже на окраине Мэни-сити стало немного спокойнее. Несколько самых грязных притонов и детских борделей было прикрыто, а чуть позже все граждане узнали о таком странном понятии, как налоги. Разумеется, число осужденных за всевозможные правонарушения резко возросло, и тюрьма в кратере Айхо быстро разрослась. Рядом с тремя бараками появилось еще десять, а через ограду с колючей проволокой был пропущен ток высокого напряжения.

Ныне кратер Айхо стал неузнаваем. Полицейская машина, построенная Чейном, заработала во всю мощь, но в совершенно ином направлении. По приказу недавно повышенного в должности генерала Тиккерса, отличившегося при подавлении мятежа, в кратер были привезены на баржах сотни негуманоидов, в основном ювеналов. За грошовую плату они день и ночь сооружали новые бараки, а ограду с колючей проволокой поставили на самом гребне кратера. Уголовников, осужденных во времена Чейна за различные преступления, пока не трогали. Им была уготована другая работа, почище.

Вскоре на помощь негуманоидам прибыли и первые новые арестанты, которых в более цивилизованных мирах назвали бы «политическими». Они тотчас влились в ряды строителей новых бараков. Присматривать за сотнями людей назначили уголовников, которые получили за это немалые льготы.

Баржи сновали по реке, ежедневно пополняя контингент концлагеря. Люди, впервые попавшие за колючую проволоку и узнавшие, что такое несвобода, первые часы вели себя тихо, словно пришибленные. В основном это были мужчины, среди которых оказались не только жители Мэни-сити, но и гости Мидаса, старатели с разных миров. Постепенно они приходили в себя и начинали роптать. Никто не понимал, за что их арестовали. Кое-кто начал требовать встречи с мэром Популасом или хотя бы суда. Многие спрашивали полицейских, на какой срок их сослали в эту дыру. Особенно возмущались семейные люди. Они тревожились за своих детей и требовали свиданий с женами.

Вот здесь и пришлась очень кстати помощь уголовников. Получив должности десятников, сотников и ответственных за бараки, бывшие бандиты и убийцы взялись за металлические дубинки и кастеты. Они приводили самых рьяных поборников прав и свобод в специальный барак и избивали несчастных до потери сознания. Полковник Тиккерс запретил убивать арестантов, но не собирался заботиться об их здоровье. После разгрома мэрии с его совести словно были сняты оковы. Пройдя через кровь и получив от начальства не осуждение, а лишь поощрение, Тиккерс вдруг разом переменился. Прежде он любил попенять рядовому составу за излишнюю жестокость обращения с задержанными нарушителями общественного порядка. А ныне он взял за привычку выходить на утреннее построение лагеря и, поигрывая гибким стальным хлыстом, лично обходить ряды арестантов. За малейшую провинность Тиккерс обрушивал на головы несчастных удары хлыста. Поначалу удары были легкими, скорее символичными, но вопли несчастных пришлись новоиспеченному генералу по вкусу, и он начал бить во всю силу. А если арестант, не приведи господи, пытался закрыться от ударов руками, то наказание превращалось в жуткое избиение на глазах сотен людей и гуманоидов.

Глядя на своего начальника, быстро озверел и контингент лагеря, начиная от рядового охранника и кончая комендантом.

Особенно они любили наведываться в женский барак, откуда после этого сразу же начинали доноситься вопли и рыдания.

Спустя неделю в концлагерь прибыл с инспекционными целями Шарим. Князь заметно переменился с тех пор, как был «избран» шерифом. Отныне его мощную фигуру элегантно облегал роскошный синий мундир с золотыми аксельбантами. Красивое лицо от ночных оргий стало чуть обрюзгшим, в глазах появилась еще большая властность.

Шарим и его многочисленная охрана прилетели на трех больших геликоптерах. Машины опустились вблизи края кратера, на специально подготовленной посадочной площадке. Генерал Тиккерс, комендант концлагеря Петро и около десятка офицеров полиции поджидали высокое начальство с самого утра. Как назло, день выдался жарким, совершенно безоблачным, но никто даже не пытался спрятаться от палящих лучей оранжевого солнца где-нибудь в теньке.

Спустившись на горячую, пыльную землю, Шарим вяло махнул рукой в ответ на бодрый рапорт Тиккерса.

— Не надо так громко орать, генерал. После вчерашнего… э-э… заседания Триумвирата у меня чертовски болит голова. Но дело есть дело. Надеюсь, в лагере все обстоит отлично?

— Так точно, господин шериф! — лихо откозырял Тиккерс. — Кстати, хочу вам представить подполковника Петро, нового коменданта лагеря.

Шарим вяло пожал руку рыжеволосому, худощавому подполковнику с нервным лицом и впалыми щеками.

— Хм-м… что-то он жидковат на вид, — недовольно повернулся Шарим к генералу. — Неужто нельзя было найти на эту должность офицера посолиднее?

Тиккерс почтительно склонился к его уху:

— Господин шериф, Петро особо отличился при штурме мэрии….

— И чем же?

— Он был одним из двух танкистов, расстреливавших бунтовщиков из пушек.

Шарим вздрогнул и с интересом взглянул на рыжеволосого коменданта. Настроения в городе были отлично известны в Триумвирате, за этим следили сотни тайных агентов. Мнения обывателей о происшедших событиях были самыми различными. Кое-кто называл приход к власти Триумвирата переворотом, кто-то окрестил мэра Популаса предателем. Женщинам очень не нравилось то, что случилось в храме Судьбы, хотя они предпочитали давать волю своим эмоциям только шепотом. Но все это было цветочками. Куда больше простых жителей Мэни-сити волновали невероятные подробности штурма мэрии. В истории Мидаса за двести лет бывало всякое, но чтобы людей расстреливать из пушек! Такого скандала еще не случалось. Понятно, что всех обывателей очень интересовало, кто же был теми двумя танкистами в черных масках, переступившими черту, отделяющую воинов от хищных животных. Родственники бунтовщиков вроде бы даже поклялись найти ублюдков и разрезать их на куски, а потом разделаться и с их семьями.

— Петро… — вполголоса произнес Шарим. — Вы знаете, что многие в Мэни-сити отдали бы большие деньги только за то, чтобы узнать ваше имя?

Лицо подполковника исказилось от болезненной гримасы. И все же комендант лагеря нашел в себе силы, чтобы рассмеяться.

— Прошу прощения, господин шериф, но мне плевать на этих ублюдков. Я выполнял приказ своего командира, и потому мне не о чем жалеть.

— Хм-м… честно признайтесь, вы спокойно спите по ночам?

Полковник опустил голову, чтобы Шарим не смог заглянуть в его глаза.

— По-разному бывает… — уклончиво ответил он. — А впрочем, почему я должен дурно спать? Бунтовщиков нельзя считать обычными людьми, это уроды, опасные для всего общества. В моем лагере с ними никто не собирается миндальничать. Видите деревянные кресты на краю лагеря? Это кладбище. Каждый день оно увеличивается на десять-пятнадцать холмиков. И мне плевать, кого приходится хоронить: мужчину, женщину или старика. О разных волосатых тварях и разговора нет, их у нас вообще никто не считает…

— Перестань трепаться, идиот, — жестко прервал его Тиккерс.

Шарим кивнул и молча пошел к своему геликоптеру. Он был озадачен.

«Черт побери, неужто мы просчитались? — с досадой размышлял он. — Пограничники никогда не были паиньками, все они словно родились с бластерами в руках. Но мы, князья, были куда более жестокими и коварными, потому и сумели сколотить свои состояния и дорваться до власти. А теперь, как выясняется, появились люди еще более жестокие, чем даже мерзавец Алгис Аббебе! Этот Петро однажды уже напился крови, и теперь его ничто не остановит. Хорошо, если он будет рвать на части только наших врагов… А если однажды он и ему подобные вздумают вцепиться в горло нам, шерифам?»

Шарим внезапно остановился и поманил к себе Тиккерса. Генерал подбежал к нему на полусогнутых ногах. На его лице было написано обожание и высочайшее служебное рвение.