Любовница. Война сердец - Шерил Сойер

Глава 21

Терраса на стороне холма вполне могла быть когда-то расчищена человеком, возможно, это сделали резчики по дереву, ищущие древний бук и ясень, которые росли во Фристонском лесу со времен, предшествовавших письменной истории. Если и так, то обрубки уже давно сгнили, и природа очистила, а затем выровняла землю, потому что сейчас это был широкий участок земли с волнистой травой, усыпанной дикими цветами и наполненной жужжанием шмелей. Отсюда, сидя на лошади или стоя на ногах, можно было смотреть по направлению к юго-западу в просвет между деревьями на серебряную нитку реки Какмиа, следующую прямо к морю. Другой вид открывался с запада, где расположилась группа выступов Даунса, ниже которого земля была разделена на аккуратные полоски коричневого и зеленого, вспаханные поля сменялись полями с молодой пшеницей или пастбищами, между которыми стояли изгороди.

В округе никого не было. Летом это было излюбленное место экскурсий, несмотря на то что сюда нельзя было добраться в карете. Но в этот теплый весенний день открытая площадка была пустынна, и за время долгого пути вверх по Фристонскому холму они не встретили ни одного человека.

Когда они стояли, глядя на юг, Жак повернулся и поцеловал ее, обняв рукой ее талию, наклоняя голову под край шляпки и загораживая солнце от ее глаз. Его губы были теплыми, и она ответила на его поцелуй. На границе ее зрения блестели его освещенные солнцем волосы, до тех пор пока она не закрыла глаза и не прильнула к нему. Она сразу возбудилась, но не от безумного желания, которое овладевало ею раньше. Сегодня она могла находиться с ним наедине и не бояться, что их потревожат. Даже в то время как долгий поцелуй заявлял о своих правах, она чувствовала трепет от возможности осознавать так много свободы.

Жак отпустил ее и улыбнулся, затем молча взял ее руку и повел по траве в тень.

Обе лошади стояли, привязанные к деревьям рядом друг с другом, и щипали траву, которая была уже достаточно высокой вокруг тонких стволов нескольких молодых кленов. Место, которое они выбрали, было тихой низиной на краю орешника, где распростершиеся ветки создавали пространство тени. София стояла и смотрела, как он отсоединил большой багажный сверток с задней части седла Мезрура, подошел и положил его на траву, затем опустился на колено, чтобы развязать его.

Когда он все разложил, она воскликнула в изумлении:

— Как ты все это запаковал? Ты никогда не сможешь сложить все обратно!

— Значит, ты поможешь мне употребить что-нибудь из этого. Вино. — Он прислонил бутылку с высоким горлышком к стволу лещины. — Оно тебе понравится. Это из Анжу.

— Не из Нормандии? — Ей было интересно, было ли вино прислано ему на корабле, который он встречал днем ранее. Что же такого было важного для него, что он должен был торопиться в Нью-Хейвен в день, когда прибыло судно?

Жак притворно нахмурился.

— Там мы выращиваем яблоки, а не виноград. Садись, любовь моя. — Он расправил одну сторону покрывала, которое разложил, чтобы сделать из него подстилку и скатерть одновременно. Там были бокалы для вина и столовые приборы, завернутые в салфетки, маленькие груши, клинышек сыра, обернутый во влажную ткань, сушеные фрукты и белый батон, который он достал из накрахмаленной салфетки.

Она смотрела удивленно, и он засмеялся:

— Это еще что! Ты знаешь, сколько еды солдаты берут с собой в поход?

София покачала головой.

— Пайки, которые нам давали, включали сухое печенье на семь дней, мясо на пять, вино на два. Мы несли одно покрывало, один мундир, две рубашки, две пары носков, две пары обуви, плюс одна пара запасных подошв и каблуков. Винтовка и клинковый штык, рожок пороха, солдатскую флягу с водой, шестьдесят фунтов пулевых патронов.

Она полулежала, опираясь на локоть, и смотрела на батон хлеба, который он собирался атаковать большим ножом. Понадобится целый взвод, чтобы съесть это.

— Это, — сказал он, указывая на батон, — чудо. Миссис Лиливайт говорит мне, что мистер Джолифф всегда берет с собой такой хлеб, когда путешествует верхом. Повар зажаривает полностью филе говядины, но не слишком долго — оно должно быть розовым и сочным. Затем он делает углубление в батоне, опускает филе внутрь и кладет все под пресс, чтобы сок перетек в хлеб. Затем, когда этот процесс заканчивается, — он быстро сделал разрез наискось, — получается самая превосходная холодная говядина, которую вообще можно когда-либо попробовать. Ах! — Он пошарил под пакетами с фруктами. — Чуть не забыл, у нас же есть тарелки.

Мясо, окруженное хрустящей корочкой хлеба, было вкусным. Вино хранилось в леднике в винном погребе и до сих пор оставалось прохладным, поэтому, когда он налил его, хрустальный бокал стал холодным под кончиками ее пальцев. Прежде чем София сделала глоток, Жак поднял свой бокал и легонько коснулся бокала Софии, не сводя с нее взгляда, и тонкий аромат розы разлился в теплом воздухе между ними.

— Я пью за тебя, моя любовь.

— Моя любовь.

Она увидела блеск в его глазах, когда сказала это. Вино полилось вниз по ее горлу, и она неожиданно почувствовала себя восторженно опьяненной.

Они ели и отхлебывали понемногу вина. Затем он потянулся, взял бокал из ее руки и поставил рядом со своим в маленькую нишу на траве. Сдвинув остатки пикника к краю покрывала, он лег рядом с ней, опираясь на одно предплечье, и посмотрел ей в глаза. Это напомнило ей их первую встречу в лесах Сиднея, когда она увидела этот блеск в его широко открытых серых глазах и полуулыбку, которая касалась его четко очерченных губ.

Какие бы сомнения, страхи или тайны ни возникали между ними с тех пор, ничего не существовало в этот момент. Он ждал, когда София сделает первый шаг, и она сделала его без колебания, скользя своими пальцами по его затылку и ища его губы, которые имели вкус абрикосов и вина. Она скользнула под него и потянула его на себя, проводя обеими руками по его груди и вниз к талии, чтобы поднять его рубашку и положить ладони на голую кожу. Когда она ласкала его, он издал глубокий стон, и София ответила вздохом.

В уютной низине, укрытой среди трав и цветов, они лежали, растворяясь в сладкой неге желания. София заново открывала его; разогретый солнцем запах его льняной рубашки, его прерывистый шепот, прикосновение его пальцев, скользящих по ее бедру, готовность его тела, когда наконец она повела его туда, где ей хотелось, чтобы он был. Их глаза были устремлены друг на друга, и над его плечом она увидела навес из листьев, опускающихся и раскачивающихся, пронизанных стрелами солнечного света. Затем он склонил голову так, что его щека касалась ее, и она услышала свое имя, вырвавшееся из его уст. И блаженство, которое пронзило ее, казалось, потрясло и захватило и его тоже, унося их за пределы слов и за пределы мысли.