Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа - Эмилио Сальгари

ты у нас смельчак, каких мало.

— А что сделали ради Заморы вы?

— Они ведь спасли меня от львов, — напомнила Замора.

— А я — от питонов! — завопил Янко. — Забыла, что случилось в затопленной пещере?

— Не забыла. Но и ты не забывай, что я там тоже стреляла и, если не ошибаюсь, даже спасла тебе жизнь.

— Ладно-ладно. Куда вы, туда и я. — Цыган сердито пожал плечами.

— Ну наконец-то! — воскликнул Карминильо. — Впрочем, я был уверен, что никуда ты один не дойдешь.

— Почему?

— Капитан холька рассказывал мне, что между маврами и испанцами опять черная кошка пробежала. Скоро вспыхнет новая война. Которая уже по счету? Двадцатая? Короче, я бы не поручился за твои уши и нос.

— И, зная это, вы все равно отправляетесь на поиски талисмана?

— Да. Если война застигнет нас на плато, будем драться бок о бок с нашими соотечественниками во славу испанского флага, под которым было одержано немало побед.

Губы Янко скривились в ироничной ухмылке. Слово «родина» для цыгана — пустой звук. Затем, словно желая прекратить неприятный разговор, он отправился снимать с верблюда веревки и ремни.

Педро притащил мешок галет и сушеного инжира. С водой дело обстояло хуже. В разрезанных бурдюках не осталось ни капли воды. Предатель не полагался только на смерть мехари и вообразил, что сухие бурдюки остановят студентов и Замору. Он ошибся. Молодцы из Саламанки готовы на все.

Тем временем Карминильо исследовал скалу. Там и сям попадались трещины, однако отсутствовал даже намек на тропинку. Дожди в этих местах выпадали редко, но кое-где торчали длинные, точно пики, стебли алоэ, соком которого марокканцы лечат раны. Еще выше за скалу цеплялись побеги опунции с мясистыми широкими листьями, утыканными острыми иглами.

— Ну, Карминильо? — спросил Педро, прерывая затянувшееся молчание. — Высмотрел что-нибудь?

— Мне кажется, у нас может получиться. Замора искусная танцовщица, ловкая и выносливая. Будь на ее месте другая женщина, я бы не поручился за успех нашего предприятия.

— Не найдется ли там разбойничьих троп, по которым рифы переправляют контрабандное оружие и боеприпасы?

— Не исключено, Педро. Может статься, мы повстречаем и каких-нибудь проводников.

— Которые того и гляди сбросят нам на головы каменные глыбы? Им даже патронов тратить не придется, — заметил Янко.

— Ничего, справимся, — ответил Карминильо.

— И кто же защитит своим телом Замору?

— Ты, кто же еще? Сам ведь поклялся барону.

— А вы, сеньор?

— Я буду делать то, что потребуется. Однако заруби себе на носу, ни один испанский студент никогда не бросит женщину в беде. Каррамба! Баста, Янко! Пора действовать, а не языком молоть.

Цыган опешил, но быстро взял себя в руки и угрожающе произнес:

— Поднимемся на плато, там и поговорим, сеньор. С глазу на глаз.

— Янко! — Замора вскинула маузер.

— И с тобой мы тоже должны побеседовать, если хочешь живой выбраться из логова бандитов Эр-Рифа, — сказал цыган. — За услуги заклинательницы ветров нужно будет платить.

— Что еще за заклинательница? — в один голос воскликнули студенты.

— Старуха-цыганка, знакомая нашего барона.

— Ты с ней уже встречался? — поинтересовался Карминильо.

— Все может быть. — Янко хитро прищурился.

И тут над берегом разнесся грохот выстрела. Студенты и Замора бросились к дюне, за которой пал мехари, и успели увидеть человеческую тень, метнувшуюся прочь.

— Наверное, тот самый риф, о котором говорил Янко, — предположила Замора. — Чую, натерпимся мы еще от него.

— Вовсе не обязательно, — возразил Карминильо, опуская взятый было на изготовку маузер. — На скалу он за нами не полезет. Сверху мы его сразу заметим и прикончим. Все, друзья! Хватит тратить время попусту. Поднимаемся. Хорошенько смотрите, куда ставите ногу. Не дай бог, сорветесь.

— Поднимаемся. Хорошенько смотрите, куда ставите ногу.

Глава X

Немного истории

Марокканцы, в том числе берберы-рифы, всегда видели в европейцах врагов и, если не воевали «с открытым забралом», старались исподтишка строить всяческие козни, чтобы заставить их убраться.

Местные жители не желают принимать эту европейскую саранчу, которая пересекает Средиземное море и высаживается на африканский берег. Ее гонит не столько жажда наживы, сколько желание подготовить почву для новых завоеваний.

Шерифская империя, обладая изрядной мощью, помнила о своих армиях, остановленных Карлом Великим в кровопролитной битве, и терпела европейцев, торгуя с Ливорно и Марселем. В те времена султаны были сильны и уважаемы, их боялись и соседи, и враги, пытавшиеся завоевать эти обширные земли.

После изгнания мавров из Испании и падения Гранадского эмирата Португалия, превосходившая Испанию на земле и на море, первой ввязалась в грандиозную авантюру по изничтожению мусульман, размахивавших в двух шагах от Европы зеленым знаменем пророка, этим символом варварства и нетерпимости.

Юный король Себастьян I[66], мечтая о славе, созвал двадцать тысяч отборных рыцарей и высадился на берег Марокко. Он был уверен, что легко завоюет эту страну, сбросит флаги с полумесяцем и заменит их знаменами с крестом.

Смельчаку не повезло, хотя его противник — марокканский султан Малей находился при смерти. В один прекрасный день восемьдесят тысяч всадников напали на сравнительно небольшой португальский отряд и перебили всех, не пощадив и молодого короля[67].

Малей, повелевший доставить его на место сражения, умер на руках своих воинов, праздновавших победу. Возможно, мысль о разгроме христианского короля так сильно взволновала монарха, что ускорила его кончину.

С тех пор Марокко не знало мира. Его правители, не доверяя Европе, наотрез отказывались торговать с заморскими соседями.

Вскоре другой португальский король, Энрике Мореплаватель, решил проложить путь в Марокко для европейских купцов и напал на Танжер. Его катапульты уже стояли у стен города, когда король внезапно обнаружил у себя за спиной семьдесят тысяч мавров. Дабы не повторить судьбу своего предшественника и не одеть в траур португальских женщин, Энрике пришлось пойти на заключение мира.

Впрочем, еще до нападения на Танжер ему удалось захватить Сеуту, ставшую для него дойной коровой. Поэтому Энрике мог поторговаться с султаном, и дела его обстояли не так уж плохо. Марокканцы желали, чтобы португальцы покинули город и убрались восвояси. Энрике пообещал исполнить их требования и, оставив в заложниках своего брата, дона Фердинандо, подписал мирный договор на четыреста лет. Однако, вернувшись в Лиссабон, коварный король нарушил свою клятву и не отдал Сеуту. Его несчастный брат умер в рабстве.

Марокканские порты вновь оказались закрыты для европейцев. Только контрабандисты, в основном испанцы, итальянцы и французы, отваживались заплывать в те края. Самим марокканцам тяжеловато пришлось без товаров и оружия гяуров. Но горе было морякам, которых застигали врасплох! Их подвергали ужаснейшим пыткам, отправляли гнить в казематах,