Подземелье ведьм - Кир Булычев

Откуда могло возникнуть слово «угроза»? Какой стыд!

Я поднялся с пола и сказал:

— Простите, я споткнулся.

Но никто меня не слушал.

Некоторые вернулись к столу и стали доедать печенье и конфеты. И не было рядом врачей, чтобы остановить этот пир, могущий повредить обмену веществ.

Я тоже подошел к столу и уселся на свое место.

— Претендуешь на медаль? — спросил Лешенька.

— Я ни на что не претендую, но делаю то, что подсказывает мне совесть.

Врачи не возвращались. Впрочем, им не нужно было возвращаться. Они заняты.

В помещении постепенно наступила вечерняя тишина и покой. Это не означает, что никто не думал об Олежке. Конечно, думали и даже переживали.

Когда Лешенька предложил мне сыграть в шахматы, я сел напротив него, но продолжал думать, почему же Олежка проявил такую душевную слабость? Я не ожидал от него.

Лешенька сделал первый ход, я, не думая, ответил. Мы разыграли индийское начало, потом Лешенька задумался. И я задумался.

Я думал дольше, потому что меня вернул к действительности голос Лешеньки:

— Может, пойдем спать?

— Сейчас.

Почему-то с потолка стал сыпать мелкий дождик — слишком велика была конденсация пара в гостиной. Григорий Сергеевич как-то предупреждал об этом, но я забыл физическое объяснение явления.

Володичка подъехал к нам на коляске и сказал:

— У тебя конь под боем.

— Извини. — Я убрал коня, а Лешенька сказал:

— Ход сделан.

— Но это же товарищеская партия, — возразил я.

— С каждым днем все меньше товарищей, — заметил Володичка.

— И если мы будем такими же баранами, как Олег, скоро не останется совсем.

— А что ты предлагаешь? — спросил Володичка.

— Тебе уже поздно, ты списанный элемент, — сказал Лешенька.

— Не так все просто. Мне Блох гарантировал, что они регенерируют ноги.

— Скорее, из твоих ног кому-то сделают костыли, — уточнил Лешенька.

— Иногда ты меня раздражаешь, — сказал я.

— Кто-то должен раздражать баранов, хотя они все равно пойдут на бойню.

— Лешенька, в такой день! — возмутился я. — Мне за тебя стыдно.

— А чем этот день хуже любого другого? — спросил Лешенька. — Может, именно сегодня и надо говорить друг другу правду.

— Что ты имеешь в виду под правдой? — Это был голос Вадимчика. Хотя мы отличаемся друг от друга, голоса у всех схожие. По телефону я не смог бы различить. Но когда мы в комнате, рядом, то я с закрытыми глазами скажу, Венечка это или Олежка.

— На бойне есть должность барана, который ведет за собой стадо. Он говорит коровам и овцам: «Я здесь давно живу. Там, за углом, есть неплохое зеленое поле с нежной травой. Построимся, дорогие друзья, и в путь!»

— При чем тут Олег? — спросил Володичка.

— Ни при чем. Но еще полгода назад нас было восемнадцать человек. Сейчас — двенадцать с половиной. Завтра будет на одного меньше. Через год на наших мягких койках будут спать другие люди, другой клон. А сколько их было до нас?

— Мы пионеры испытаний, — отрезал я. — Мы — первые.

— А тебя никогда не удивляло, что в коридоре есть галерея спасенных за наш счет и в ней по крайней мере три десятка знаменитостей? Как их могли спасти шесть или семь членов нашего клона?

Каждому из нас приходится переживать минуты сомнений и даже страха. И единственное, что удерживает нас на уровне чистых и высоких помыслами юношей, это уверенность в правильности нашего пути, это понимание истинности нашего дела.

Вот это я и сказал моим одноклеточным братьям. И знал, что большинство разделяют мою точку зрения. Но не Лешенька. Проклятый Лешенька!

— Баран — патриот идеи все равно остается бараном, — сказал Лешенька. — И его мясо не становится жестче.

— Как ты смеешь говорить эти слова, когда наш товарищ и брат в нескольких метрах отсюда сосредоточенно готовится к завтрашнему подвигу!

— Ты называешь это подвигом?

— Я тебя убью! — вскочил я.

— А тебя убьют без моей помощи, — сказал Лешенька. — Тебя не спросят даже, хочешь ли ты жить. Хочешь ли ты жениться, иметь детей…

— Это наш долг! — закричал я.

— Кто тебе это сказал? — спросил Лешенька. Он криво усмехался. Мы все так усмехаемся, когда хотим обидеть, разозлить недруга.

— Это сказал… это сказал мой учитель, Григорий Сергеевич.

— И знаешь ли ты, сколько он получает за каждый наш жертвенный подвиг? Ты задумывался об этом?

Если бы не тот вечер, не прощание с Олежкой, которого только что увели навсегда, я бы никогда не кинулся на своего близнеца. Я любил Лешеньку, даже если он заблуждался. Но не смейте отбирать у меня цель жизни. Человек без цели становится куском навоза в проруби. Недаром Григорий Сергеевич часто приводил нам примеры из истории Советского Союза и в первую очередь Великой Отечественной войны. Она доказала, что в жизни всегда найдется место подвигу. Григорий Сергеевич как-то сказал нам в задушевной беседе: «Я хотел бы, чтобы наш Институт назвали учреждением имени Александра Матросова, который закрыл своей грудью амбразуру, то есть отверстие, сквозь которое вел огонь вражеский пулемет».

— Не смей врать! — кричал я, наскакивая на брата. — Не смей клеветать на моего кумира!

Лешенька, отбиваясь от меня, гнул свое:

— Кумир останется жив и заведет других идиотов, как ты!

— Мне не важно, что случится со мной, я хочу, чтобы продолжался прогресс и во главе прогресса стоял наш Григорий Сергеевич.

Я даже понимал, что слова мои звучат по крайней мере наивно, и мне было неприятно слышать смешки тех, кто растаскивал нас с Лешенькой.

И тут в комнату ворвался доктор Блох.

— Что за шум? — крикнул он от дверей.

Он не вошел в комнату.

У меня создается впечатление, что он нас порой побаивается. Как будто входит в клетку с дрессированными хищниками.

В тот момент нас уже растащили, и мы по инерции размахивали руками, словно дрались с невидимыми противниками.

— Что за шум? — повторил Блох нарочито громко и весело. Натужно спросил, даже голос в конце фразы сорвался. — Что за шум, а драка есть?

— Ничего не случилось, — первым отозвался Володичка. — Шахматный спор.

— Как не похоже на вас, — сказал Блох. — Такие выдержанные люди, гордость нашего общежития.

— Шахматы… шахматный… пустяки… — галдели остальные.

— Не хотите говорить, не надо, — сказал Блох. — Тогда попрошу расходиться по спальням.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});