Собрание сочинений в одной книге - Джек Лондон

Наконец Торрес обнаружил верхний край прохода, но не стал копать дальше. В тот момент, когда отверстие оказалось достаточно широким, чтобы в него могла протиснуться его тощая фигура, он влез туда, согнувшись в три погибели, чтобы укрыться от палящих лучей солнца. Мрак и прохлада принесли ему облегчение, но радость и реакция после пережитых страданий были настолько сильны, что заставили его в третий раз лишиться чувств.

Придя в сознание, Торрес пополз в глубь прохода, черными распухшими губами бормоча про себя полубезумную песнь ликования и благодарности. Он с трудом полз на животе, ибо проход был таким узким, что даже карлик не смог бы в нем выпрямиться. Это был настоящий склеп. Кости ломались и крошились под его ногами и коленями, и он чувствовал, как острые обломки раздирают его тело до крови. Наконец, пройдя таким образом около ста футов, он заметил первый проблеск дневного света, но чем ближе была свобода, тем медленнее Торрес продвигался вперед, ибо силы окончательно ему изменили. Воды, хоть несколько глотков воды – вот все, о чем он теперь мечтал! Но воды не было.

Свет постепенно приближался и усиливался. Под конец Торрес заметил, что пол прохода начинает спускаться вниз под углом градусов в тридцать. Это значительно облегчило ему путь. Сила тяжести влекла его вперед и помогала приближаться к источнику света. У самого выхода он заметил, что костей стало больше. Однако это нисколько не встревожило его, ибо он уже привык к их виду, да и был слишком измучен, чтобы испытывать страх или отвращение к ним.

Все плыло перед его глазами, а онемевшее тело почти совсем утратило чувствительность, однако он все же заметил, что проход понемногу сужается – одновременно в горизонтальном и вертикальном направлениях. Этот узкий, ведущий вниз коридор напомнил ему крысоловку, причем крысой был сам Альварес Торрес, спускавшийся головой вперед, не зная, куда приведет его судьба. Но прежде чем Торрес достиг отверстия, ему показалось, что щель, через которую проникал дневной свет, слишком узка для его тела, и это опасение вполне оправдалось. Он прополз через скелет, в котором при свете солнца легко можно было узнать останки человека, и ухитрился, обдирая уши, протиснуть голову сквозь узкую щель. Солнце обжигало Торресу кожу, но глаза его жадно впивали свободу и простор мира, от которого его отделяла несокрушимая скала.

Он чуть не сошел с ума, увидев ручей, который бежал под деревьями, не далее чем в ста шагах от него. Тихое мелодичное журчание воды доводило измученного жаждой Торреса до безумия. А под деревьями стояли по колено в воде несколько коров той карликовой породы, которую он уже встречал в долине Погибших Душ. Они лениво отмахивались хвостами от мух, изредка переступая с одной ноги на другую. Он не отрывал от них глаз, хотел увидеть, как они будут пить, но животные, по-видимому, не испытывали никакой жажды. Безумные создания! Почему же они не пьют, когда мимо них лениво катятся неисчерпаемые водные богатства? Коровы вдруг проявили беспокойство, повернули головы к противоположному берегу и прислушались. Из чащи к воде вышел громадный олень с ветвистыми рогами, и коровы затрясли головами и стали бить копытами по воде. Но олень, не обращая внимания на их угрозы, опустил голову и начал пить. Это было слишком сильно для Торреса. Он издал безумный крик, в котором, будь он в нормальном состоянии, сам ни за что не узнал бы своего голоса.

Олень отпрянул назад, коровы повернули головы в направлении, откуда донесся этот страшный звук, но затем снова впали в дремоту, закрыв глаза и отмахиваясь хвостами от мух. С неистовым усилием, почти не чувствуя, что он наполовину оторвал себе уши, Торрес отдернул голову назад и без чувств упал на человеческий скелет.

Через два часа, хотя он сам никак не смог бы сказать, сколько прошло времени, Торрес очнулся и увидел, что прижимается щекой к черепу скелета, на котором лежит. Заходящее солнце бросало косые лучи в узкую щель, и при их блеске его взгляд случайно упал на ржавый нож. Острие его было притуплено и сломано, и тут несчастному все стало ясно. Это был тот самый нож, которым была нацарапана на скале надпись у входа в подземный коридор, а скелет принадлежал человеку, сделавшему надпись. И Альварес Торрес сошел с ума.

– Ага, Питер Мак-Гилль, так ты мой враг! Питер Мак-Гилль из Глазго, ты нарочно… ты нарочно завлек меня сюда, чтобы погубить! Так вот же тебе! Вот тебе!.. Вот!..

Выкрикивая эти безумные слова, он ударял тяжелым ножом по хрупкому черепу. Пыль от костей, некогда служивших хранилищем мозга Питера Мак-Гилля, забилась Торресу в ноздри и привела его в еще большую ярость. Он набросился на скелет, разрывая его руками, ломая кости и с яростью их раскидывая. Низкий проход буквально наполнился разбрасываемыми костями. Это было похоже на битву, в которой он уничтожал смертные останки человека, бывшего некогда жителем города Глазго.

Торрес еще раз просунул голову сквозь щель, чтобы взглянуть на угасающую прелесть мира. Словно крыса, пойманная за горло в крысоловке древних майя, он смотрел, как светлый мир погружался во мрак, и с последним проблеском дня угасли последние искры его разума – сознание погрузилось в смертельный мрак…

А коровы все еще продолжали стоять в воде и дремать, отмахиваясь от мух. Оправившись от испуга, олень давно вернулся к ручью и, презрительно игнорируя волнение коров, продолжал прерванный водопой.

Глава XXVIII

Товарищи недаром прозвали Ригана Волком с Уолл-стрит. Обычно это был не более чем осторожный, хотя и с широким размахом игрок. Но время от времени он, словно запойный пьяница, пускался в неожиданные авантюрные предприятия. По крайней мере пять раз за свою долгую карьеру биржевика ему случалось переворачивать вверх дном нью-йоркскую биржу, и каждый раз он извлекал из этого миллионные барыши. Но Риган лишь изредка позволял себе такие выходки и никогда не пачкал рук из-за мелочей. Иногда он в течение нескольких лет держался как можно тише и незаметнее, чтобы усыпить бдительность своих врагов и внушить им, что волк под старость наконец присмирел. И вот тогда он и обрушивался, точно гром, на тех людей, которых хотел сокрушить. Долгие месяцы и годы он тщательно, день за днем, готовился к нападению, вырабатывая план и условия битвы.

Точно так же Риган разработал и подготовил Ватерлоо для Фрэнсиса Моргана. Основным мотивом при этом была месть, но месть не живому, а мертвому. Не на Фрэнсиса, а на его отца был направлен этот удар, словно Риган собирался через живое сердце вонзить нож в могилу. Восемь лет он выжидал и искал удобного случая, пока старый Р. Г. М. – Ричард Генри Морган – наконец не умер. Случая так и не представилось. Риган справедливо считался волком с Уолл-стрит, но ему ни разу не посчастливилось напасть на льва, ибо Р. Г. М. до самой своей смерти оставался Львом с Уолл-стрит.