Полынный мой путь (сборник) - Мурад Аджи

В тундре, как на море, не чувствуешь расстояний, здесь нет того, что может служить точкой отсчета, лишь уродливые лиственницы, карликовые березки, одинокие кустики травы поднимаются над ее пестрой землей. А еще здесь можно увидеть подберезовики, только это название грибам не подходит. Какой же подберезовик, если он по размерам больше тундровой березки, – скорее надберезовик.

По кочкам, словно зажженные факелы, сияют яркие желтые цветы. Это жарки, или таймырская роза, северный подснежник, они зацветают первыми: в низинах снег, а на холмах и проталинах уже засветились желтые лампочки.

Но несмотря на строгую красоту, цветы на Севере не пахнут, здесь нет опыляющих насекомых – бабочек, пчел, – поэтому привлекать запахом некого. Зато с первым теплом из тайги вылетают тучи комаров, оводов, мошки оккупируют тундру, воздух звенит, и все тонет в их невыносимом писке…

Весной 1975 года на побережье озера Таймыр завезли из Аляски овцебыков – древних обитателей тундры. Ранее перевезенные из Канады, овцебыки акклиматизировались, теперь у озера пасется два стада. На Аляску овцебыков завезли из Гренландии, на островах Канадского архипелага они живут с незапамятных времен. Человек вновь проявил интерес к животным, на смену охотникам пришли ученые. Оказывается, овцебыки одомашниваются. А выгода в том немалая: мясо овцебыков вкусное и питательное. Не нужно в северные города завозить дорогих и абсолютно не приспособленных к тундре коров, не нужно везти стога сена, тонны комбикормов, овцебыки пасутся в тундре круглый год… Они придадут неповторимость сельскому хозяйству Севера.

Кончилось мое пребывание на Таймыре. После путешествия по студеной земле возвращаюсь в Москву. Не спеша, развернувшись над норильским аэропортом, самолет взял курс на запад. Внизу еще долго проплывала молчаливая тундра, но она уже не казалась безжизненной.

Здесь оставался Норильск.

Журнал «Новый мир».

Март 1976 г.

Раскол

Шел 1666 год. Колокольные звоны в Москве переменились: «звонят к церковному пению дрянью, аки на пожар гонят или врасплох бьют», – писали современники… Что же случилось тогда в Москве? К чему это колокола вдруг изменили себе?

Только-только завершилось заседание Церковного собора, созванного царем Алексеем якобы для рассмотрения забот насущных, на самом же деле – для устранения ставшего всем ненавистным Никона. Низложить зарвавшегося патриарха, но увековечить его церковную реформу, решил Собор… В тревожном колокольном плаче звучал траур по старой вере, и под эти же самые звуки рождалась новая русская Церковь, потому что Собор интересовали и другие вопросы, более важные, – речь шла о глобальной политике, о лике Русского государства «во веки веков».

Патриарх Никон желал самостоятельно ваять лик России, заявляя: «Священство выше царства», но у царя было иное мнение. При тайном противоборстве царя и патриарха начался Собор. Он, надо сразу отметить, был неправомочным. О том хорошо известно. Вели его греки, патриарх Макарий Антиохийский и митрополит Паисий Александрийский.

Царь Алексей знал подноготную этих деятелей, и Никон тоже знал, что Паисий Лигарид за открытую симпатию к Риму низложен и проклят Собором иерархов Восточной церкви. Самозванец в рясе пользовался титулом митрополита незаконно, он не имел канонического права даже присутствовать в Москве и тем более вести ее церковные дела. Однако ж приехал, потому что русский царь Алексей Михайлович Романов выбрал и пригласил именно его…

К сожалению, россияне не знают историю старой веры на Руси, им абсолютно неведом тот – прежний! – духовный институт, который, собственно, и «раскололи» в 1666 году. А его митрополитами были отнюдь не славяне. И не христиане! Там чтили Бога Небесного, Творца мира сего, у Него искали защиту и покровительство. Тенгр, Ходай, Гозбоди – там называли Всевышнего. Так продолжалось до января 1589 года, до утверждения в Московии Борисом Годуновым Греко-российской церкви.

Тогда в Москве, по сути, стало две Церкви, новая и старая – царская и народная. Два оплота духа в одном Кремле не могли сосуществовать долго. Раскол народа был неминуем. Со злополучного 1589 года церковные дела на Московской Руси вели греки, их приглашали как дорогих гостей, хотя до этого запрещали входить в русские храмы.

Приезд Паисия Александрийского и Макария Антиохийского участники Собора восприняли как должно: никто не знал о грехах высоких гостей. Паисий Лигарид, тайный иезуит, выполнял особое поручение папы римского Александра VII, Рим всегда сил не жалел для борьбы со старой верой и утверждения вместо нее христианства. Открывая Собор, именно Паисий начал расправу над Никоном, прислушиваясь к тишайшим словам русского царя, за которым стоял все тот же папа.

Обвинение понеслось лавиною. Никон «должен быть проклят как еретик», – гвоздил оратор. С этой мысли он начал свою речь.

Бедный Никон, понимая, что идет борьба между духовной и светской властью, в тайне надеявшийся на помощь Лигарида, опешил, такого поворота событий он не ожидал. Патриарх даже потерял дар речи. Единственное, что нашел он в ответ, это – ругательства. В ярости обозвал оппонента «вором», «собакой», «мужиком»…

Так открылся знаменитый Собор 1666 года.

Однако прежде чем продолжить рассказ о нем, обратимся к событиям предшествующим, в конце концов, Собор лишь этап в жизни страны, звено в цепочке событий. Разве главным было то, как стали осенять себя верующие после Собора – двумя перстами или тремя? Не из-за этого горели страсти. За внешними переменами обряда стояли перемены куда более существенные, в них и была суть происходящего, но их всегда скрывали, замалчивали и старались не замечать исследователи истории Руси и Русской церкви.

А они, эти перемены, были! Как бы ни закрывали на них глаза.

Если в обратной хронологической последовательности пролистать иные страницы истории Руси и соседних с ней стран, откроется много прелюбопытного. Откроется тайна, которую в России прячут веками, тайна Церкви староверов, канувшей, будто бы в Лету, и в то же время реально существующей по сей день.

Какая же была она, старая вера? Вот вопрос, на который историки не дают ответа.

…Лишь в XVII веке, прекратив платить дань Орде, Москва реально обрела политическую независимость, по-прежнему, однако, оставаясь духовно зависимой от Степи. Дело в том, что единая Древлеправославная церковь связывала Русь и Степь – одна общая епархия. Не случайно же веками из Москвы ездили в Орду за ярлыком на правление и светские, и церковные лидеры. Московиты и ордынцы действительно были единоверцами.

К 1589 году их единство ослабло, в тот год волею греческого патриарха Иеремии (а вернее, Бориса Годунова!) Москва учредила свою собственную патриархию – новую Церковь, где греки стали главными персонами. Обращаясь к русскому царю Федору, константинопольский патриарх произнес слова, запавшие в царскую душу, их с той поры передавали в Кремле по наследству. В воспроизведении В. О. Ключевского слова звучали так: «Ветхий Рим пал от ересей; вторым Римом – Константинополем – завладели агарянские внуки, турки; твое же великое Российское царство – третий Рим – все превзошло благочестием».

Заметим, весь XVI век на Руси бурлила политическая жизнь, страна круто шла на подъем, ее и называли по-новому – Россией. А давняя соперница, Степь, наоборот, погрязнув в междоусобицах, доживала бесславные времена… Так, если до Ивана Грозного территория Московской Руси на юге ограничивалась Окой (за Коломной начиналась Степь), то во время его царствования границы существенно изменились за счет соседей. И это вызвало законную реакцию духовенства.

Конфликт митрополита Филиппа с русским царем был реакцией Церкви на захват Москвой чужих земель, то есть на нарушение статус-кво в епархии… Мало того, тот конфликт и есть прелюдия 1666 года. Без одного не было бы другого!

Узаконив опричнину, царь принялся чистить русское общество, потому что высшее общество на Руси не было русским. Более половины боярских и дворянских родов – выходцы из Степи, половцы, бежавшие после утверждения там во власти Чингизидов. Хан Батый уничтожал половецкую знать, но Церковь не трогал. Духовный институт, куда по-прежнему входила и Московская Русь, оставался прежним.

Степная аристократия, спасаясь от произвола властей, устремилась в Европу, на Кавказ. Таланты и на Русь потекли рекой. Носители более трехсот (!) русских фамилий – тюрки по крови, никак не славяне, в чем убеждают родословные книги российского дворянства, а также геральдика… Так что у московских опричников работы было много.

Здесь вновь прервемся. Необходимо новое отступление: во времена, когда не было Руси, но уже была Степь, ее культура, плоды которой принесли с Алтая тюрки-кипчаки.

Об обитателях Степи укрепилось мнение, будто все они «дикие кочевники», что абсолютно не соответствует истине. Так же, как то, что в Степи проживало множество народов. Нет. Степь была самой сильной страной раннего Средневековья, и проживали там тюрки-кипчаки. Называлась она Дешт-и-Кипчак (Степь кипчаков). От Байкала до Атлантики простиралась страна кипчаков, ей платили дань Византия, Западная Римская империя и весь остальной мир. Больше того, Иордан (римский историк VI века) отмечал, что Аттила, царь тюрков, был христианином. Но слова эти нуждаются в уточнении.