Очерки по истории Вселенской Православной Церкви - Дворкин А.Л.

Второй тяжелой ошибкой Алексия Комнена было то, что в критический момент он девальвировал имперскую золотую монету (она называлась номисма, или безант), подмешав туда дешевых сплавов. Это серьезно подорвало доверие к имперским деньгам, и, следовательно, пострадала кредитоспособность Империи – ведь до этого времени еще с эпохи Константина Великого безант был единственной стабильной валютой в нестабильном мире: его цена оставалась неизменной в течение более чем семи веков.

Однако выбора у императора не существовало – альтернативой была просто гибель Империи.

Прежде всего Алексию требовалось справиться с норманнским правителем Робером Гвискаром, вторгшимся на имперские земли со своим сыном Боэмундом. Алексий заключил перемирие с турками и привлек в союзники Венецию и западного императора Генриха IV. Для отражения норманнского вторжения ему пришлось даже конфисковать церковные сокровища. Все же византийская армия несла поражения. Норманны взяли Диррахий и вплотную подошли к Салоникам. Отбить их удалось лишь в 1085 г. после смерти Гвискара.

Затем император занялся печенегами. Он подговорил половцев напасть на них с тыла. Но в это время восстали богомилы во Фракии, что осложнило обстановку. Пришлось срочно перебрасывать армию на борьбу с ними. Лишь в 1091 г. Алексий наголову разбил печенегов: больше никогда они не тревожили Империю. Правда, начались набеги половцев, которых Империя разгромила в 1096-м, и вновь – в 1114 г.

В 1084 г. скончался султан Сулейман и начались гражданские войны между турецкими эмирами. В 1091 г. Алексий отвоевал Никомидию. Ситуация для контрнаступления в Малой Азии была чрезвычайно благоприятной. Однако императору катастрофически не хватало солдат…

В то время, во многом благодаря дипломатическим способностям Алексия, отношения между Империей и папством складывались весьма благополучно. Шли переговоры о восстановлении общения. Пользуясь этим, Алексий в 1094 г. направил послов к папе Урбану II с просьбой послать ему военные подкрепления. Император надеялся получить новые отряды наемников. Однако все вышло совсем по-другому…

4. Многие века перед Церковью стоял фундаментальнейший вопрос: насколько возможно для христиан воевать? Св. Василий Великий в своем 13-м каноне хотя и оговаривает, что убиение на поле брани не может приравниваться к умышленному убийству, все же рекомендует воинам, вернувшимся домой, воздерживаться от причастия в течение трех лет, как виновным в невольном пролитии крови.

Канон этот, хотя и входил во все православные сборники канонического права, вряд ли когда-либо применялся на практике. Византийцы не относились к своим воинам как к убийцам. Однако в Византии военная профессия не была окружена романтикой и славой, а смерть на поле боя против неверных не считалась мученичеством: мученик умирал, вооруженный лишь своей верой. Война против неверных рассматривалась как печальная необходимость, сражаться против христиан было вдвойне плохо и греховно. Во всей тысячелетней византийской истории не было ни одной агрессивной, экспансионистской войны: войны были либо оборонительные, либо направленные на отвоевание своей территории, утраченной ранее.

При прочих равных условиях византийцы всегда предпочитали мирные методы. Для западного человека, привыкшего восторгаться ратной доблестью, действия многих византийских государственных деятелей казались трусостью или изворотливостью. На самом же деле действиями ромеев всегда руководило искреннее желание избежать пролития человеческой крови. Византийцы считали войну крайней мерой. Применение военной силы было для них позором, на который можно пойти, лишь когда все остальные меры провалились. Любая война была для них, по существу, признанием своего бессилия, поэтому византийцы часто предпочитали выплачивать субсидии соседним племенам. Пусть их князьки, если им этого так хочется, называют это данью: для византийских императоров это было разумное капиталовложение – самый дешевый и эффективный путь без кровопролития обеспечить спокойствие своих подданных. В любом случае война все равно обошлась бы дороже.

Западная точка зрения была куда менее просвещенной. Общество, сформировавшееся на Западе в результате варварских вторжений, искало способы для оправдания любимого времяпрепровождения: снесения голов своим ближним и отнятия их имущества. Постепенно создавался рыцарский кодекс поведения. Военный героизм был весьма романтичен, пацифистские убеждения не пользовались особенным почетом.

Западная Церковь, даже при желании, не смогла бы противостоять такому общему мнению: она могла лишь пытаться направлять воинственную энергию молодых народов в более приемлемое и выгодное ей русло.

Старания Церкви остановить войны между христианами не увенчивались успехом: хотя на словах все поддерживали эти начинания, но на деле войны не прекращались. Более удачными оказались попытки направить ратную энергию в русло борьбы с неверными.

Священная война (т.е. война в интересах Церкви) объявлялась позволительной, даже полезной и нужной. Еще в середине IX в. папа Лев IV заявил, что все, погибшие в битве, защищая Церковь, получат награду на небесах, а еще через несколько лет папа Иоанн VIII провозгласил, что убитый в святой войне является мучеником, которому прощаются все грехи.

Для стран Запада мусульманская угроза казалась куда более страшной, чем для византийцев до турецких вторжений; да и турки воспринимались византийцами более как варвары, чем как неверные.

После того как в начале VIII в. арабов отбили от стен Константинополя, война носила позиционный характер: она не прерывала надолго торгового и культурного взаимодействия. Араб, почти до той же степени, что и византиец, был наследником греко-римской цивилизации. Он вел приблизительно такой же образ жизни, как и житель Империи. Византиец чувствовал себя куда более в своей тарелке в Каире или Багдаде, чем в Париже или даже в Риме. Кроме редких случаев кризисов и вынужденных ответных мер, между Империей и Калифатом соблюдалось негласное джентльменское соглашение о неприменении насильственных обращений в свою веру и о позволении свободного отправления культов.

Западный христианин не был столь терпимым. Он гордился своим христианством и считал себя наследником Рима. Ему крайне не нравилось осознавать, что исламская цивилизация выше, чем его собственная. Мусульмане контролировали западное Средиземноморье от Сицилии и Испании до Туниса. Мусульманские пираты грабили христианские корабли, а однажды даже устроили успешный набег на Рим, основательно разграбив Вечный город. Они отвоевали плацдармы в Италии и Провансе и построили там замки, откуда совершали рейды на окрестности. В любой момент они могли вновь перейти Пиренеи и обрушиться на Европу.

В X в. мусульмане одержали ряд побед в Испании, и само существование христианских государств на Пиренейском полуострове было поставлено под угрозу. Однако в начале XI в. положение изменилось, и христиане перешли в контрнаступление. Борьба была очень напряженной; испанские христиане направляли призывы в христианские государства всего мира помочь им в борьбе против неверных. Эти призывы поддержали клюнийцы, а за ними и папы.

В 1064 г. папа Александр II обещал прощение грехов всем, кто сражался за Крест в Испании. Это был первый прецедент официальной священной войны, или крестового похода. Однако к концу XI в. после ряда крупных побед испанские христиане закрепились на новых рубежах, и боевой пыл на время начал затихать.

Тем не менее сама идея священной войны уже закрепилась как в сознании народа, так и на практике. Она вошла в повседневную жизнь. Церковь рекомендовала христианским рыцарям и воинам прекратить свои мелкие междуусобные конфликты и стычки и забыть о войнах друг с другом. Вместо этого им вменялось в обязанность предпринять путешествие к границам христианского мира, где они могут биться против неверных, удовлетворяя, таким образом, свою страсть к сражениям. В вознаграждение за это они могут присвоить себе отвоеванные земли и к тому же получить сокровище духовное.

Папству все больше нравилась идея священных войн. Оно часто их провозглашало и нередко само назначало командира. Завоеванная земля считалась папским протекторатом.

Хотя короли и правители, как правило, держались в стороне от подобных походов, западные рыцари с радостью откликались на эти призывы. Отчасти их мотивация была вызвана искренним религиозным чувством. Они стыдились продолжать братоубийственные войны – сражаться за Крест было куда лучшим и благородным делом. Но нужно принять во внимание и острую нехватку земель в европейских странах. Особенно она проявлялась на севере Франции, где к XI в. уже установилась практика левирата. Старший сын получал наследство отца, не желавшего делить свои земли, сконцентрированные вокруг каменного замка. Младшим сыновьям оставалось искать счастья в других местах. Именно в этом – корни непоседства и неуемной жажды приключений среди рыцарского класса Франции. Особенно явным это было среди норманнов, всего несколькими поколениями отделенных от своих предков – пиратов-викингов. Возможность совместить христианскую обязанность с получением собственной земли в южном климате казалась весьма привлекательной.