Шрам - Чайна Мьевиль

Воспоминания о нем одолевали Беллис. Она ненавидела их. Она ненавидела печаль. Она ненавидела это чувство горя, удивление, которое испытывала, представляя его мертвым. Мальчишка был очень симпатичен Беллис.

Но больше всего ненавидела она чувство вины, овладевшее ею. Она использовала его. Конечно, без всякого злого умысла, но все же использовала. Она подспудно чувствовала, что, если бы не она, Шекель был бы жив, и это терзало ее. Если бы она не взяла у него эту книгу и не воспользовалась ею, если бы она выкинула ее в жопу…

Аум умер, Иоганнес умер, Шекель умер.

(Сайлас Фенек жив.)

Спустя какое—то время Беллис нашла Каррианну — та, словно оглушенная, бродила по улицам близ своего дома. Всю ночь она пряталась у себя, заперев дверь на замок, а когда вышла, то обнаружила, что стала гражданкой несуществующего квартала.

Она не могла поверить, что Бруколак пытался захватить власть, не могла поверить, что его взяли в плен. В этом потоке непонятных ей событий Каррианна запуталась, как ребенок.

Беллис не могла рассказать Каррианне ничего из того, что она сама сделала и видела в камере «Гранд—Оста». Она только сказала, что Шекель погиб.

Они вместе отправились послушать выступление Любовников.

После мятежа прошло уже два дня, и правители Саргановых вод созвали жителей на собрание на палубе «Гранд—Оста». Сначала Каррианна сказала, что никуда не пойдет. Она слышала о том, что сделали с Бруколаком, и не хотела видеть его в таком положении. Он не заслужил такого издевательства над собой. Каррианна утверждала: что бы он ни сделал, такого он не заслужил.

Но все—таки Беллис без особого труда уговорила ее. Каррианна должна пойти и выслушать, что будут говорить. Любовники знали, что поставлено на карту. Любовники знали, что происходит в их городе. Это была их попытка снова взять бразды правления в свои руки.

На баке негде было ступить — люди стояли плотными рядами, исцарапанные, раненые, все изможденные, неулыбчивые. Ждали.

Сверху над ними скулил на солнце Бруколак, что—то неразборчиво бормоча. Его кожа покрылась ожогами и напоминала карту.

Увидев его, Каррианна вскрикнула от ужаса и горя, затем отвернулась и сказала Беллис, что сейчас же уйдет. Но прошла минута, и она снова посмотрела на Бруколака. Она никак не могла поверить, что это жалкое, разлагающееся тело, что этот слюнявый рот, отвисшая челюсть, жалкий лепет — и есть Бруколак. Эта лопочущая оболочка не вызывала других чувств, кроме жалости.

Любовники обращались к толпе, стоя на подмостках вместе с Утером Доулом. Вид у них был измученный и ужасно усталый, и собравшиеся граждане смотрели на них со странным чувством уважения — и с вызовом.

«Ну, — словно говорили они, глядя на Любовников, — расскажите же нам. Убедите нас всех еще раз. Скажите нам, что игра стоит свеч».

И Любовники не обманули их ожиданий. Беллис смотрела и слушала, и настроение ее менялось к лучшему.

Любовники были умны. Они не стали начинать с напыщенных речей, не стали похваляться силой и отвагой, говорить, что уничтожили предателей, угрожавших городу.

— Многие из тех, кто теперь мертв, — начал Любовник, — многие из тех, кого убили наши бойцы… были преданными гражданами. Они были хорошими людьми и действовали, по их мнению, на благо города. — Так он и продолжал — в уважительном тоне, не забывая о трагедии.

Они говорили по очереди, упрашивая собравшихся не отчаиваться.

— Мы подошли очень близко, — сказала Любовница, и голос ее торжественно зазвенел. — Очень близко к обретению энергии, какую прежде и представить себе не могли. Очень близко к тому, чтобы сделать Армаду по—настоящему великой, генератором возможностей, способной совершать что угодно, — совершать одновременно несовместимые вещи… Мятеж — это не выход, — сказала Любовница. — Если все не проникнутся ощущением важности этого проекта, то осуществить его будет невозможно.

— Вы привели нас сюда, — сказала она толпе. — Это сделали вы и это было великое свершение.

Сейчас не время для вражды, сказали Любовники: единство означает единство цели, а цель сейчас в том, чтобы найти Шрам.

Вознаграждение последует. И это будет немыслимое, невероятное вознаграждение.

Риторика Любовников становилась все более изощренной, по мере того как они, сменяя друг друга, продолжали свою речь. Воздав должное мертвым, они перешли к детям, соблазняя собравшихся обещаниями о том, какими будут юные жизни их отпрысков, каким станет город, когда они добудут возможности из Шрама.

Речь была хорошая, чувственная и искренняя. Одержимость Любовников Шрамом впечатляла. И когда последние слова были сказаны, уважение толпы, хотя и сдержанное, было несомненным и весомым. Настроение пусть немного, но изменилось к лучшему. Любовники получили передышку — спор еще не был закончен.

«Да им всего—то нужно вызвать противников на возражения — пусть себе болтают, — подумала Беллис — Шрам, судя по всему, уже близко. Если они правы, если этот Шрам существует, то мы наверняка скоро будем там».

Стоявший чуть позади Любовников Утер Доул встретился взглядом с Беллис, и только теперь она поняла, что сделала в ночь мятежа, чем рисковала. Она вломилась в его комнату и украла вещицу пришельцев, а потом отдала ее прямо в руки этим убийцам. Но она просто слишком устала от страха и теперь уже не чувствовала его.

Когда речь закончилась и толпа разошлась, Доул подошел к Беллис, не выказывая никаких чувств — ни враждебности, ни дружелюбия.

— Что случилось? — тихо спросил он. — Вы были в моей комнате, вы взяли ее. Я нашел ее осколки на полу в тюрьме. Там же был и плавник мага, полусгнивший. Я сжег его. Значит, им не это было нужно?

Беллис покачала головой.

— Они пришли не за этим. Я думала, что все дело в этой фигурке, что из—за нее они… Извините, что сломала замок. Я хотела избавиться от них. Они говорили, что уйдут, когда получат то, что было у них украдено. Это они… Фенека…

Доул кивнул.

— Он жив, — прошептала Беллис, спрашивая себя — а жив ли он все еще?

Глаза Доула на миг распахнулись.

Беллис ждала. Она с усталым волнением задавала себе вопрос: что он сейчас сделает? У Доула было немало поводов, чтобы наказать ее. Она лишила Армаду волшебной фигурки, ничего не получив взамен. Без всякой на то нужды. Или между ними все же оставалось подобие прежней близости?

Но в его поведении, казалось, не было ничего, кроме прямоты и смирения перед фактом, и Беллис ничуть не удивилась, когда он наконец кивнул, развернулся и пошел прочь по палубе. Глядя на него, она чувствовала себя униженной. Что об этом думают Любовники? Беллис не могла себе представить, что Любовники вот так запросто откажутся от волшебного плавника. Неужели им все равно?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});