МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1989. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Сергей Абрамов

Жил Федор в узкой десятиметровой комнатке, был холост и старался избегать женщин. Он не мог простить им всем измену одной из них — его бывшей невесты: она вышла замуж вскоре после того, как он ушел на фронт. Только к Нине Гуреевой относился бывший столяр с искренним уважением. Видимо, за ее верность погибшему жениху. Мальчишки часто и запросто заходили к Федору, порой чтобы просто посоветоваться с ним о своих делах.

— Столяр я столяр, пока еще не помер, — шутливо напевал он, завидев юных гостей.

Иногда на Федора нападала грусть, и он начинал рассказывать ребятам об обороне Ленинграда, о страшной блокадной зиме, когда ослабевшие, голодные люди, которые делали все, что только могли, для фронта, не выдерживали и падали, умирая прямо у станков или на улице. Но все держались до конца, добавлял Федор, знали, что умрут, а человеческого достоинства не теряли и делились друг с другом, чем могли.

О блокаде мальчишки слушали с большим интересом, они ведь тоже пережили в Москве голод и холод зимой сорок первого — сорок второго годов. Тогда, чтобы спасти родных от гибели, они обшаривали все чердаки окрестных домов в поисках дощечек и деревянных брусков. Это был единственный вид топлива, доступный в ту зиму. Но ребята отлично понимали, что лишения их семей не шли ни в какое сравнение со страданиями ленинградцев.

Когда Федор начинал говорить о блокадных временах Ленинграда, он вдруг менялся, становился собранным, торжественным, и голос его слегка звенел:

— Никогда, ребятки, слышите, никогда фашисты не смогли бы захватить Ленинград. По крайней мере, пока был жив та-м хоть один человек…

— Неужели не было в Ленинграде подонков? — как-то спросил Федора Витька.

Тот помрачнел:

— Были, конечно, и такие. — И вдруг взорвался: — Один из них в нашем доме живет. Будь у меня автомат, я бы эту хромую мразь расстрелял! Встречался я с ним там, в блокаду. Завмагом где-то работал, сволочь! У умирающих старух ценности большие, золото, бриллианты на продукты выменивал! А взамен золота продуктов давал так мало, что старухи все равно от голода помирали… Ненавижу! — скрипнул он зубами.

Витька сразу понял, что речь идет о хромом дяде Яше.

— Какие люди там погибли! — продолжал Федор. — А эта гадина выжила. Гады, они всегда живучие! Мне когда осколком мины грудь пропороло, я сознание потерял. Так бы и остался на том поле навечно, если бы не Сашка и Колька… Оба, тоже раненные, вытащили меня из-под обстрела. А через три месяца одной бомбой обоих убило. В первый же день, как из госпиталя на фронт возвратились! Ну почему так?

Почему? Витька и сам не раз задавал себе этот вопрос. Почему в их квартире с войны не вернулись самые лучшие? И в их числе отец…

НЕЗНАКОМЕЦ

Витька еще раз осмотрел площадку — вроде бы все в порядке. Потом заглянул в проулок, откуда со стороны Спасоглинищевского должна была появиться команда дома 2/4. Ребят пока не было видно, но в конце проулка, у ворот, показался незнакомый высокий, худой мужчина в кителе без погон. Он заметно хромал. В руках у него была сумка.

«Чего это он сюда идет? — подумал Витка. — Выпивать, что ли, собрался в укромном месте? Или хочет сократить путь и залезть по насыпи в наш двор?»

Незнакомец приблизился. Стало видно, что щека его изуродована большим шрамом, придававшим лицу свирепое выражение. У Витьки заныло в груди: может, бандит?

Хромой подошел к Витьке, поздоровался, спросил:

— В футбол играть собираетесь? — Голос у него оказался неожиданно мягким и добрым. — Я тоже когда-то очень любил играть в футбол. А теперь вот полноги потерял, не поиграешь…

Витька взглянул на ноги мужчины и сразу догадался, что левый ботинок у него надет на протез. Еще Витька заметил, что незнакомец совсем не пожилой, как ему показалось вначале, а всего лет на десять старше его, Витьки.

— Меня зовут Николаем, — продолжал между тем хромой, — а тебя?

— Виктором.

— Хорошее имя. Победитель. Во время войны нужное. Да и в футболе полезное. Если не возражаешь, я посижу тут на скамеечке и посмотрю, как вы будете играть. До войны я тоже на Пуговке мяч гонял. Жил отсюда неподалеку.

Витьке захотелось сказать Николаю что-то приятное, но, не найдя слов, он вдруг неожиданно для себя спросил:

— А вы где здесь жили?

Николай почему-то замялся, потом ответил:

— Рядом, в Петроверигском переулке.

— Окно нашей комнаты выходит в Петроверигский переулок, а вход в квартиру с Маросейки, и еще два черных хода во двор есть, — сообщил Витька.

— Знаю я твой дом. Напротив Резинтреста.

— Точно. Дом этот, в котором Резинтрест, все солнце нам заслоняет. Я птиц хотел себе завести, только они без солнца погибнут. У нас с мамой комната на месте старого черного хода сделана: семь с половиной метров в длину, четыре в высоту и метр восемьдесят пять в ширину. Как пенал.

— Смешная комната, — засмеялся Николай, — зато, раз узкая — значит, теплая.

— Это точно! Она нас с мамой в войну спасла. Дров не было, дощечками топил, которые по чердакам собирал. Поэтому совсем не замерзли.

— А отец где?

Витька помрачнел:

— Погиб он. На фронте, в сорок втором году.

Николай замолчал, думая о чем-то своем. Потом заговорил снова:

— Я вот не погиб, а инвалидом стал. Да еще в плену побывал, а это хуже, чем смерть. Бежать все-таки удалось, потом снова воевал, пока не ранило. — Неожиданно новый Витькин знакомый заговорил о другом: — Я видел, как вы в прошлый раз играли здесь в футбол. Смотрел со стороны Гучкова сада. Ты играл хорошо, у тебя дар футбольный есть, а вот устаешь ты быстро.

— Это я голодный был, — смутился Витька. — Вообще-то я всегда быстро устаю. А тогда перед игрой бутерброд свой одному гаду за марку отдал колониальную.

— Почему гаду? — удивился Николай. — Ты добровольно отдал?

— Добровольно. Только не знал, что марки у него хуже, чем ворованные. Родственник его с войны не вернулся, без вести пропал. А Васька, гад, альбом того родственника украл и теперь оттуда продает. Разве можно так делать? Невеста того парня до сих пор ждет, ни на кого не смотрит, а племянник марки крадет.

— Невеста, говоришь, ждет? — думая о чем-то своем, сказал Николай. — Хорошая, наверно, невеста.

— Красивая. К Нинке многие сватались, а она всех прогнала.

— Нинка, говоришь? Где же она, такая стойкая, живет?

— В доме десять, рядом с нашим домом на Маросейке.

— Хороший ты паренек, Витька, — вдруг сказал Николай. — А марки я до войны тоже собирал. Много набрал.

— И колонии были?

— Еще какие! Эритрея — антилопа там с длинными рогами, Итальянское Сомали — гепарды с утеса на самолет глядят, Французская Западная Африка с леопардом, Мадагаскар сиреневый с головой африканца, Золотой Берег с негром, бьющим в барабаны, — да чего только не было! — Николай заметно оживился. — И Мозамбик с зеброй был у меня. Зелено-серая марка… — Вдруг он резко сменил тему разговора: — Виктор, я про футбол с тобой хочу поговорить. Вот ты устаешь быстро. А я могу тебе помочь, чтобы ты не уставал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});