Том 2. Брат океана. Живая вода - Алексей Кожевников

— Поливать, пропалывать, пикировать, рыхлить землю. Через год-два пересадим на лесную полосу. Там снова пропалывать, рыхлить. Много чего придется делать.

Этот ответ прозвучал для Нины Григорьевны как обвинение — она любовалась на леса, дышала их прохладой, обогревалась теплом, собирала грибы, ягоды… Нет конца тем благам, какие взяла она у лесов, а взамен не сделала ничего, даже не потрудилась склониться, разобрать траву, мох и заглянуть в лесную колыбель.

— Анна Урсанаховна, я хочу помогать вам. У вас, наверно, по горло дела.

— Вот… — Аннычах подняла над головой руки и начала перечислять: надо доглядывать за питомником, за прополкой и рыхлением на лесных полосах, разыскивать семенные деревья, наблюдать за ними, вовремя снять семена, просушить их, очистить, одни посеять, а другие сберечь до весны. И везде надо быть самой. Рабочие пришли от полей, от степей, в лесах неопытны. И сама она многое еще не делывала, узнает по книжкам. А читать некогда.

— Скажите, где больше всего нужен помощник? — спросила Нина Григорьевна.

Решили, что она будет помогать при очистке, сортировке и хранении семян. Дело это домашнее и не помешает ей работать ни в детском саду, ни в семье.

Первоначальный, красно-рубиновый цвет всходов вскоре переменился в бледно-розовый, потом в желтоватый и, наконец, в устойчивый зеленый цвет материнских деревьев. Полтора месяца всходы держали под соломой, постепенно сдвигая ее с рядков в междурядья. За это время они привыкли к солнцу, и тогда покрышку сняли. К осени ивки и осинки поднялись в пятнадцать сантиметров, тополя в двадцать пять. Они пустили сильные корни, вдвое-втрое длинней наземной части, — и были готовы для пересадки в постоянное место, в полезащитные и водоохранные полосы.

С конца июля Аннычах вновь зачастила в степь, теперь уже к березам. Когда березовые сережки побурели и стали ломаться при сгибании, их сняли, в Главном стане разложили тонким слоем на деревянных щитах для просушки, потом собрали в мешки и помолотили легонько прутьями, отчего сережки рассыпались на отдельные семечки. Мешки с готовыми семенами повесили к потолку в сухом прохладном складе для хранения.

3

На конный завод приехал Анатолий Семенович — посмотреть опытные посевы кукурузы. Эта культура для Хакассии — новая.

— Хороша. Хороша, — говорил он, оглядывая поле.

— А пшеница… — порадовался Степан Прокофьевич

— Да все растет, как на дрожжах, — сказала Иртэн.

Они шли берегом оросительного канала. По одну сторону шепталась усатыми колосьями доспевающая пшеница, по другую — молча, гордо стояла могучая древовидная кукуруза.

— Все хорошо, все, — продолжала Иртэп, быстро поглядывая на своих спутников. — Одно обидно — слишком много земли отнимают каналы. Я вымеряла, и, знаете ли, можно упасть в обморок: десять процентов.

— Неужели? — удивился Степан Прокофьевич и пошел измерять шагами прогал между пшеницей и кукурузой. Было несколько метров. Сам канал занимал ленту только в полтора метра шириной, но справа и слева были широкие незасеянные закраины для проезда и поворота машин, обрабатывающих пограничные участки.

— А у вас сколько? — спросил он Анатолия Семеновича.

— Даже больше вашего, около двенадцати процентов. Печаль общая.

— Вы обдумывали это?

— Что именно?

— Подсократить у каналов землицу.

— Обдумываю. И, кроме меня, думает весь гидротехнический отдел нашей станции.

— В самом дело, обидно. — Степан Прокофьевич, а затем и его спутники остановились над каналом, который был сух и густо зарос дикой травой. — Вот, к примеру, он… Последний раз поливали из него больше месяца тому назад. И до весны будет без дела. Работает всего два-три месяца, а место занимает круглый год. Уважаемый Анатолий Семенович, задайте вашим гидротехникам такую задачу: нужен полив — есть канал, сделали полив — долой канал.

— Вроде как с портсигаром: достал — спрятал, открыл — закрыл. — Анатолий Семенович рассмеялся и добавил: — Этот фокус надо заказать в цирке.

Но разговор о «фокусе» крепко запомнился ему.

Вернувшись на Опытную, он тотчас прошел в гидротехнический отдел. Заведующий этим отделом инженер Алексей Егорович Туров, Иван Титыч и Миша Коков трудились над чертежами предполагаемых оросительных систем и новых механизмов для поливного хозяйства.

— Приветствую, товарищи! — сказал Анатолий Семенович; все отозвались и приостановили работу; он сел так, что мог обратиться к любому. — Трудимся, говорят. А не напрасно? — неторопливо обвел взглядом стены, углы, подоконники, столы — везде были то пришпиленные, то свернутые трубками чертежи, покивал на них: — Может быть, совсем не то надо. Люди недовольны нашими каналами.

— Кто? — спросил Иван Титыч.

— На конном заводе.

— Опять директор?

— И директор, и агроном, парторг, трактористы.

— Чего же хотят они?

Анатолий Семенович повторил слова Лутонина: «Нужен полив — есть канал, сделали полив — долой канал».

— Захотел сматывать каналы, как пожарную кишку? — Иван Титыч раскатился таким запорожским хохотом, будто ожила знаменитая картина Репина.

— А вы все-таки представьте себе такое положение. Сколько выгод! Прибавляется земли. Простор для машин. Никаких сорняков… Нельзя так: обсмеял да выбросил. Здесь надо посверлить умишком. — Анатолий Семенович постучал посохом. — Посверлить! — Встал и повернулся к выходу.

— Я извиняюсь… повторите, пожалуйста, что предлагает Лутонин! — тихо, почти робко остановил его Туров.

«Нужен полив — есть канал, сделали полив — долой канал!» — отчеканил Дробин с досадой на невнимательного инженера, пропустившего мимо ушей весь предыдущий разговор, посмотрел на него выжидательно, затем спросил: — Все?

— Все. Благодарю! — не меняя голоса даже на слове «благодарю», ответил Туров.

Дробин вышел. Туров прикрыл глаза рукой и ниже, чем обычно, склонился над чертежным столом, будто в лицо ему вдруг ударило ослепляюще яркое солнце. Иван Титыч и Миша заметили это, но не удивились: инженер всегда, если не ладилось у него с чертежами, с расчетами, закрывался так рукой.

Он долго сидел в полной неподвижности, потом встрепенулся и, насвистывая что-то веселое, начал свертывать чертежи, убирать инструменты. Иван Титыч и Коков недоуменно переглянулись. Туров насвистывает, да еще веселое, в глазах, в лице у него довольное, чуть-чуть даже бесшабашное выражение: «Нам теперь и сам черт не страшен», — точно человек подвыпил, — вот это было поистине удивительно.

Туров уже несколько лет работал на станции, а таким его не видывали. Худощавый, несколько сутулый, с неизменной медлительной походкой, с тихой малословной речью, без повышений и понижений голоса, постоянно задумчивый, озабоченный, он казался несчастным, вечно решающим трудную задачу. Даже в праздники от него не слыхивали ни песен, ни смеха. И вдруг засвистел на работе!..

— Алексей Егорыч, сколько выиграли? — спросил Иван Титыч.

— Я… выиграл? — Туров недоуменно пожал плечами. — Не понимаю вас.

— С чего же засвистали вдруг?

— Я? — Туров не заметил, как засвистел. — Вы сочиняете.

— Спросите у Кокова.

На молчаливый вопрос взглядом Коков ответил утвердительно. Инженер коротко махнул кистью руки: стоит ли об этом разговаривать? — и ушел со своим обычным видом человека, решающего трудную задачу.

Он шел берегом главного канала-распределителя, подводящего воду к землям Опытной станции. Справа и слева — поля, огороды, бахчи, где шла уборка хлебов и овощей. Через каждые сто — двести метров от распределите ля уходили в стороны каналы меньшего размера — картовые оросители. В каналах не было воды — летние вегетационные поливы закончились, осенние еще не начинались; в руслах и по берегам стояла густая, высокая трава, засыхающая под жарким августовским солнцем.

Здесь, на обильно смоченной земле, она вырастала почти со сказочной быстротой; ее выкашивали несколько раз в лето, но трава и в коротенькие промежутки между покосами успевала подняться, созреть, выбросить семена.

Через сотню шагов брюки у Турова до колен были уже сплошь залеплены всяческими семенами — усатыми, крылатыми, колючими, вроде ежей.

Он шел, внимательно оглядывая каналы с прилегающими к ним узкими полосами, и вспоминал. Десять лет назад, еще студентом, он приехал сюда на практику. Это было первое знакомство с орошаемым хозяйством. Поначалу все на Опытной станции казалось Турову необыкновенным: кругом сухая, однообразно ковыльная степь; иди целый день — не найдешь глотка воды напиться, а здесь — пшеничные, овсяные, картофельные поля, сад, огороды и бахчи с огурцами, помидорами, арбузами, всюду вода, яркая зелень, крупные, тяжелые плоды. Лучшего не надо и желать.