Василий Шульгин: судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Если говорить о закономерностях исторического процесса, все дело именно в этом. Ничего не было — ни идеи, ни программы развития. Ни цели развития.

А что же было?

Шульгин не отвечает.

Антон Иванович Деникин когда-то объяснил, почему победили красные: «Победа довлела духу».

Василий Витальевич читал его «Очерки русской смуты» и должен был помнить эту мысль. Но буквально повторить ее он не смог.

Разумеется, не стоит делать из него всеведущего философа, который постиг все загадки нашей истории. Шульгин оставался в своем времени, нес в душе его трагедии и память о личных утратах.

В письме Владимирову Шульгин отразил это предельно искренно:

«Организованная Корниловым и Деникиным армия, являясь продолжением исторической русской армии, получала материальную помощь в виде предметов воинского снаряжения и оружия от англичан и французов как от своих союзников. В этом смысле англичане и французы помогали, хотя и очень малокровно, военным действиям. Но ни Корнилов, ни Деникин, ни Ваш покорный слуга никогда иностранцам не служили. Они твердо держали слово, данное Россией Англии и Франции, не пошли ни на какие сделки с немцами, чем я, их переживший, горжусь за них, если не за себя. А проклял я не Белую армию, а тех отступников от Белого дела, которые запятнали белые знамена „грабежами и насилиями“… После т. н. февральской революции последовала революция октябрьская, которую принято называть „Великим Октябрем“.

Я же считаю „Великий Октябрь“ — началом русского погрома. Судите сами: уничтожена династия; истребили дворянство; духовенство; купечество; мещанское сословие; крестьянство, под видом раскулачивания. У остальных крестьян, не кулаков, отняли землю под видом национализации. К этому надо прибавить, что разрушена армия; частично истреблена или изгнана интеллигенция. Если принять в соображение, что в подавляющем большинстве все эти слои и классы были русскими, то приходится признать, что деятельность Советской власти, начавшейся в октябре 1917, нельзя называть иначе как грандиозный русский погром…»[544]

Итак, с одной стороны — борьба без цели и программы, а с другой — русский погром.

Правда, за три недели до смерти Василий Витальевич Шульгин признался Николаю Николаевичу Лисовому о своем отношении к революции: «Чем больше я о ней думаю, тем меньше понимаю»[545].

Дальше на экране разворачивается принципиальный спор о сотрудничестве белой эмиграции с гитлеровцами, о ее участии в армии генерала Власова. Зритель видит фрагменты документальной киносъемки — на ней Власов, немецкие генералы, заседание КОНР в Праге.

Это предатели. Что тут можно возразить?

Историк безапелляционно подводит черту: вот где оказались ваши белые!

Знал он или не знал, что эта черта рассекла всё русское зарубежье?

Шульгин долго молчит. Что он вспоминает? Сына Дмитрия? Русский корпус? Галлиполийцев во главе с генералами Скородумовым и Штейфоном, которые рвались воевать с Красной армией в составе вермахта? Или как сам отказался написать прошение немецким властям на переезд в Швейцарию, потому что не мог себя заставить написать в нем всего лишь два слова «Хайль Гитлер»?

Но сколько можно молчать?

Наконец он произносит: «Нет, друг мой, вы не правы. Не вся белая эмиграция пошла служить Гитлеру, а только часть ее, небольшая часть. А сколько эмигрантов боролось с Гитлером и погибло в этой борьбе, борьбе за Россию».

Что может ответить Историк?

Конечно, можно было бы привести подлинные цифры: сколько служило в Русском корпусе, сколько в РОА, сколько заявлений поступило Власову, сколько частей сформировали немцы из состава нерусских народов СССР.

Но тогда получился бы слишком сложный диспут, начинать который можно было бы от «перелетов» русских бояр к Лжедмитрию и полякам во время Смуты.

В рамки фильма такой диспут никак не помещался. Да и фактическая легитимация советской власти в глазах народа произошла только после победы над гитлеровской Германией.

Поэтому Историк оказался менее свободным, чем Шульгин. Очевидно, на месте Историка-актера должен был быть реальный политик с непридуманной судьбой.

Впрочем, Эрмлер был умным и талантливым профессионалом, и попытка представить такого политика была осуществлена — в Кремлевском дворце съездов Шульгин встретился со старым большевиком Ф. Н. Петровым.

Два старика сидят рядом, тучный Петров с выражением превосходства спрашивает: «Вы Шульгин? — Да, я Шульгин. — А вы меня не помните? — Нет, не помню. — А я вас помню. Я приходил с демонстрантами к редакции газеты „Киевлянин“ и там вас видел. А потом я воевал с белыми, и у меня в спине до сих пор сидит пуля. Может быть, это вы в меня стреляли?»

Это явно детский уровень разговора. И Шульгин это чувствует и вдруг смеется: «Да что вы говорите? Очень может быть! Очень возможно!»

В общем, какой-то спектакль, а не принципиальная встреча политических противников.

Кто мешал Петрову спросить о решении имперской Академии наук создать в 1915 году КЕПС (Комиссию по изучению естественных производственных сил), идеи которой были реализованы только в СССР, о меморандуме генерала А. А. Маниковского, о спекулятивной непатриотической практике российских предпринимателей во время Первой мировой войны, о том, что сам Шульгин был одним из руководителей Прогрессивного блока?

Нет, встреча с Петровым оказалась поражением Эрмлера.

Фильм ждала непростая судьба. Официально работа над ним была закончена в 1965 году, но в действительности потом последовали доделки и переделки, и принят он был только в 1967 году, к 50-летию Октябрьской революции.

К тому времени Н. С. Хрущев уже три года был на пенсии, страной руководил Л. И. Брежнев, которому, кстати, фильм показали и, как рассказывал автору этой книги Ф. Д. Бобков, он не вызвал возражений у генсека. Однако возражал против показа фильма и вообще против заигрывания с «врагом революции» первый секретарь Владимирского обкома партии М. А. Пономарев, который представлял консервативное крыло партийного руководства. Он не соглашался на выделение Шульгину (так и не принявшему гражданство СССР) однокомнатной квартиры и предоставление ему пенсии, но, как ни странно, благодаря Бобкову и то и другое Шульгин получил.

А фильм, промелькнув на экранах кинотеатров, исчез на долгие годы.

Вскоре Василий Витальевич пережил тяжелую потерю — 27 июля 1968 года умерла от рака Мария Дмитриевна. Ее похоронили на кладбище под Владимиром в деревне Вяткино, и Шульгин 40 дней прожил в той деревне у свежей могилы, оплакивая свою Марийку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});