Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги - Эльдар Александрович Рязанов

С. Бондарчука, А. Зархи… Неподалеку памятники А. Папанову, С. Образцову, Е. Евстигнееву, А. Райкину… Три года прошло, прежде чем удалось поставить памятник. Я ездил в Карелию в поисках камня. Отобрал валун, разбившийся на две части. Его доставили в Москву. Очень помог в этом Вадим Иванович Туманов, известный предприниматель, друг Володи Высоцкого. Автор памятника — молодой талантливый скульптор Сергей Манцеров. Скорбная женская фигура из бронзы выполнена в современной абстрактной манере. А у подножия скульптуры в траве — черный расколотый камень. Будто он упал сверху и раскололся на два куска. Вокруг и в щели, между двумя частями валуна, растет высокая зеленая трава…

* * *

18 ноября 1997 года мне стукнуло 70 лет. Юбилей справляли, как говорит мой друг, писатель Владимир Кунин, «под большое декольте». Юрий Мамин, в прошлом мой ученик, поставил специально к годовщине фильм. Ленту показали по первой программе телевидения 1 января 1998 года. Называлась картина вызывающе: «С Новым годом, Эльдар Александрович!» В ленте было много смешных эпизодов, трюков, иронии, лихой выдумки. Но, к сожалению, маски моих двойников получились не совсем похожими, вернее, совсем не похожими. А на «двойниках» строилась сюжетная канва этого музыкально-пародийно-юбилейного фильма.

И съемки фильма, и праздничный концерт, не говоря уже об угощении, организовало REN TV — телевизионная компания, с которой я сотрудничаю последние годы. Спасибо моим друзьям-телевизионщикам, и в первую очередь президенту REN TV Ирен Лесневской, а также руководителю творческого объединения «ЭльдАрадо» Елене Красниковой.

Вечер проходил в концертном комплексе «Орленок». Я пригласил всю кинорежиссуру и всех артистов, которые играли в моих фильмах. Не было только тех, кто в этот вечер играл или гастролировал вне Москвы. Вечер пришлось вести мне самому, ибо вряд ли кто иной мог бы рассказать о юбиляре лучше меня. Понимая, что в конце вечера мне придется держать последнее слово — его всегда предоставляют как обвиняемым на суде, так и юбилярам, — я подготовился. Чтобы не сбиться и не наговорить ерунды, я эту речь написал. Но так как я когда-то дал себе слово никогда не выступать по бумажке, то сочинил свое выступление в стихах. И прочитал его в конце вечера. Стихотворение называлось «Юбилейное».

Если утром где-то заболело,

радуйся тому, что ты живой.

Значит, вялое потасканное тело

как-то реагирует порой.

Вот ты пробудился спозаранок,

организм твой ноет и свербит.

Не скорби о том, что ты подранок,

а проверь-ка лучше аппетит.

Если и со стулом все в порядке,

смело челюсть с полки доставай,

приступай к заутренней зарядке,

на ходу протезов не теряй.

И, сложив себя из всех кусочков,

наводи фасон и марафет,

нацепи и галстук, и носочки,

распуши свой тощий перманент.

Главное — под ветром не качаться,

чтобы не рассыпаться трухой…

А вообще, ты выглядишь красавцем,

на молодку бросил взгляд лихой.

Силы подкрепив свои кефиром,

ты готов сражаться с целым миром,

показать всем кузькину мамашу,

чтобы, елки-палки, знали наших.

Если ж нету спазмов спозаранок,

коль кефир не пьешь, не ешь баранок,

может, час неровен, тебя нет?

Коль пусты и душ, и рукомойник,

может, ты уже… того… покойник?

Сослуживцы вешают портрет!

Так привет вам, утренние боли,

вы — благая весть, что я — живой!

Что еще я порезвлюсь на воле

с этой вот молодкой озорной.

Раз продрал глаза… Всего ломает!

Чую, рвется жизненная нить!

А молодка позы принимает…

Дура! Надо в скорую звонить.

* * *

Среди моих друзей был один, который отличался от других экзотической для нашего круга профессией. В годы войны — пилот истребителя, совершивший немало боевых вылетов. В послевоенные годы — прославленный испытатель новых реактивных самолетов. Получил звание «Заслуженный летчик-испытатель». За военные подвиги и успешные испытания в небе удостоен высшей награды — звания «Герой Советского Союза». Защитил докторскую диссертацию и стал доктором технических наук. С 1960 года работал инструктором первых космонавтов Ю. Гагарина и Г. Титова. Консультант великого конструктора С.П. Королева по вопросам деятельности человека как пилота космического корабля. Но была у этой многогранной личности еще одна профессия, которой он владел так же блистательно, как и всеми своими авиационными специальностями. Он писал книги, художественно-документальные повести. Короче, полковник был еще и прекрасным писателем. Это Марк Галлай. Его повести «Через невидимые барьеры», «Испытано в небе», «Первый бой мы выиграли», «С человеком на борту» справедливо считаются жемчужинами нашей литературной документалистики. В книгах Галлая — история становления нашей авиации и космонавтики в лицах и событиях, талантливо рассказанная правдивым, неподкупным очевидцем и активным участником.

Автор гордится своими отважными коллегами-летчиками, умными и одаренными конструкторами, первопроходцами-космонавтами, умелыми инженерами и техниками. Но книги Марка Галлая, излучающие любовь к стране, к замечательным героям-авиаторам, почему-то встречали бешеное сопротивление цензоров всех мастей и рангов. Степень правды в новеллах Марка Лазаревича была тогда непривычна. Трудности не смягчались, противоречия не скрывались, не затушевывались трусость, перестраховка и лицемерие чиновников от авиации и вообще. Честно признавались жертвы, что не было принято ни тогда, ни сейчас. Но от этого ведь еще больше возвеличивалось личное и гражданское мужество людей, двигающих авиацию вперед. Однако слепая цензура этой истины не понимала. И лишь благодаря бесстрашию Александра Твардовского, редактора тогдашнего «Нового мира», повести Марка Галлая смогли пробиться к читателям, наряду с сочинениями Солженицына, Тендрякова, Бакланова, Дудинцева.

Кстати, о себе Галлай в своих произведениях рассказывал очень скупо, все больше о своих коллегах. Все похвалы, все восхищение доставались его друзьям. И в жизни Марк был скромен. Ходил он в обычном цивильном костюме, и внешностью, манерами напоминал скорее школьного учителя ботаники, нежели легендарного аса. У него было изумительное чувство юмора. И конечно, самоиронии. Вот как, к примеру, он писал о себе, когда был назначен «инструктором-методистом» к первым космонавтам:

«….я думаю, в обширной истории всех и всяческих инструктажей это был первый случай, когда инструктирующий сам предварительно не испробовал, так сказать, на собственной шкуре того, чему силой обстоятельств оказался вынужден учить других».

Сам он не выносил лихачить, не любил игры с огнем, надежды на русский «авось». Помню, как он мне давал уроки осторожной езды, когда я, начинающий водитель, вез его в своей машине по зимнему ледяному шоссе. Естественно, я хотел продемонстрировать прославленному пилоту, что тоже не лыком шит.