Фантастика 2025-44 - Александр Сороковик

срывается с конца меча и запросто рассекает почти почерневшую губку. Запросто… нет, это только мне так показалось.

Ничего не получилось, нужно валить. Начинаю разрушать структуру когтей, что держат меня на костюме. Тяну меч обратно и понимаю, что он не выходит. Плевать! Спасу свою жизнь, а там уже как-нибудь выкручусь.

Колени отцепляются от брони великана. Падаю назад. Только бы успеть… и вдруг чувствую всем телом мощный удар. Не проходит и секунды, как меня сжимает огромный кулак. Пытаюсь защититься, ощетиниться синими шипами — все без толку.

Оранжевые пальцы буквально рвутся под натиском моих атак, но еще быстрее они восстанавливаются. Великан подносит ко мне вторую руку и сжимает уже двумя. Шанса выбраться — ноль.

Он держит меня, как игрушечного солдатика. Синие шипы уже практически перестали пробивать структуру пальцев. Защитная губка отходит вниз, и я вижу Салливана, он — меня.

— Кто ты? — спрашивает он, спокойный, как удав, и дает мне высвободить одну руку.

Снимаю шлем и кричу:

— Дэвис Голем! Тот, кто перебил всю твою родню.

— Так ты жив, как удивительно… — Салливан совсем не удивился. Он все еще спокоен, будто бы знал, что я жив и лишь ждал, когда появлюсь.

— Да, жив! Стал персональным адом для всего твоего рода.

— Как это в стиле Голем! Бороться за свои идеалы, мстить… говоришь так, будто бы сделал что-то действительно важное. Они были слабы, ты — силен, убил их только по праву силы…

— Зачем ты мне все это говоришь⁈ — не понимаю, к чему он вообще клонит.

— Лучше расскажи, каково это жить в самом кровожадном роду Царска? Тебя уже брали на жертвоприношение для фиолетовой Норы? Может, ты своими маленькими ручонками уже перерезал глотки невинным детям?

— Да что ты такое несешь⁈ — злоба во мне взбушевалась, а желание мстить стало совсем невыносимым. Мне буквально стало больно от того, что прямо сейчас не могу пролить кровь Салливана.

— Не прикидывайся дурачком… А может, ты и правда не знаешь? Уже открыл в себе фиолетовую магию?..

Молча смотрю ему в глаза. Где бы только взять силы выбраться из хватки великана? Уж тогда бы ему точно глотку вырвал.

— Мы тоже не святые, — совершенно спокойно, чуть приподняв брови, сказал Салливан. — Истребляли ваш род не самыми благородными методами. Истребление вообще не бывает благородным, как и убийство… — он будто бы настолько от меня отвлекся, что с головой погрузился в свои философские думы. — Ветровы, вот это самый благородный род в Царске. Именно они прознали о том, что творят Голем за стенами своего поместья, в своих пещерах, где все это время скрывали Фиолетовую нору.

— Не верю ни единому твоему слову. Просто выпусти меня, и я убью тебя! — кричу совсем не своим голосом!

— Жалкая, грязная букашка, — протянул Салливан. — Ветровы не могли объявить вам прямую войну, это бы запятнало их репутацию навсегда. Они нашли доказательства того, что творит ваш богомерзкий род, и предоставили их государству. И знаешь что? — как же меня бесит его спокойствие. — Правильно: ни-че-го. Государство отказалось объявлять войну Голем, и тогда Ветровы обратились к нам. Им нужны были те, кто сделает всю грязную работу… не буду врать, они заплатили хорошие деньги, и мы все сделали почти без потерь. Позже, когда Голем перешли все разумные рамки, Ветровы помогли нам вас добить. А сейчас… — Салливан снова задумался, — я держу мелкую букашку, последнего из Голем, кто еще может восстановить род и вернуться к темным ритуалам с фиолетовой Норой.

— Врешь! Ты все врешь! — стало настолько больно от жажды мести, что пришлось запустить ускоренную регенерацию. — Убью! Ублюдок!

— Нет, — Салливан смеется, но совсем без улыбки, — ты убил весь мой род и это грустно, но они были слабы и ответили за это. Если я убью тебя, то сделаю это не из жажды мести, а только за тем, чтобы этот обливающийся кровью, дерьмом и злобой мир стал чуточку лучше.

— Ты не посмеешь! — надрываю голос, но все равно ору.

Пытаюсь вырваться, буквально извиваюсь, как колючая лиана, что каждую секунду испускает еще более острые и длинные шипы.

— Раскрой главный секрет твоего рода, тогда я не убью тебя… — Салливан смотрит отрешенным взглядом, — но и свободы тебе не видать, будешь до конца своих дней за решеткой. Выбирай, что тебе по душе.

Какой еще на хер секрет? Я совсем ничего не помню. Жить — конечно, мне нужно выжить, а там уже выкручусь. Вот только никак не могу вспомнить секрет. Может, мальчишке никто вовсе его и не раскрывал. Если и раскрывали, то он безвозвратно забыт… Не представляю, как выбираться из этой задницы.

— Так я и знал, — говорит Салливан, — все вы, Голем, упертые, как ослы.

— Что ты хочешь знать? Все расскажу, только спроси, — до чего же я опустился. Стыдно видеть себя таким… совершенно беззащитным и жалким. А еще это жажда мести, ускоренная регенерация скоро перестанет справляться. Боже, что за сюр⁈

— Секрета ты все равно не знаешь, — говорит Салливан, самый спокойный человек в мире, — ничего не буду обещать. Только скажи, ты один выжил или есть еще?

— Один, — уверенно говорю.

— Благодарю за честность, а теперь пришло время очистить этот мир от грязи.

Это он меня грязью назвал⁈ Рычу, вырываюсь, да с такой силой, что если бы не смарт-доспех, то кости бы себе переломал, все суставы выбил и связки порвал. Должен же быть какой-то способ. Хотя бы один, самый безумный… Где этот проклятый Осколок, когда он так нужен.

Только я про него вспомнил, как перед глазами появилась картинка: бью по тому однорукому старику Скаеву заклинанием, а он его рассеивает. Совсем, без следа. А самое приятное, кажется, я знаю, как это сделать.

Салливан держит меня за руки, я повис, как кукла. Нет времени создать развеивающий чары туман. Зараза! Стоит великану потянуть в разные стороны и… у меня есть все шансы лишиться рук и упасть с большой высоты. Если мне все же и суждено умереть, то пусть этого хотя бы никто не увидит. Но я не оставлю попытки.

Поздно! Он смотрит на меня и тянет в стороны. Доспех хрустит, информация, что выводится сразу перед глазами, начинает мелькать всеми цветами и сообщать о сбоях той или иной системы.

— Саймон, — Салливан перестает тянуть, — это был мой лучший сын, если бы ты знал, через что ему пришлось пройти. Но он прошел, — Салливан, как символ абсолютного спокойствия, да у него даже клетка на лице не дрогнет, — И он прошел. Стал сильнейшим из моих сыновей, а у меня их, поверь, было много. Ты убил его, ты испортил все двадцать семь лет моего труда. Представляешь, как мне должно быть обидно?

Он жалеет не