Султан Луны и Звезд - Том Арден

Еще один раз. Самый последний раз.

— Деа, мой милый! Деа, это я, твоя Ламми!

Ложе было накрыто узорчатым покрывалом. На миг старушке почудилось, будто бы на ложе и вправду спит принц — здесь, куда она каждое утро приходила, чтобы разбудить его поутру. Мать-Мадана робко прикоснулась к покрывалу и вздрогнула. Что-то лежало под ним. Что-то твердое. Что-то холодное.

Она отдернула покрывало.

И дико вскрикнула.

А в следующее мгновение ее окружили пятеро щебечущих великанов.

Медитировать — это значит ощущать себя находящимся в двух местах сразу: в глубоких недрах пещеры собственного разума и одновременно — в свободном полете по пространству. Медитировать — это значит проникать сквозь иллюзорность этого мира, видеть место, где тяготы времени и собственной сущности более не властны над нами. Быть может, так выглядит состояние смерти, но оно не пугает, оно озарено негасимым, вечным светом.

Во время медитации время исчезает, но образы являются непроизвольно, и порой эти образы — призраки сути, намеки на нечто, имеющее некое значение. Сидя с закрытыми глазами, Симонид ощущал лунный свет и видел мандалу, небесное колесо, медленно вертящееся в воздухе. Потом мандала преобразилась в маску, а маска — в лик, а потом края этого лика обрамили языки пламени. Казалось, целую вечность Симонид взирал на эти странные образы. Глубоко внутри себя старик знал, что скоро придет час его смерти. Он принимал ее. Он ее приветствовал. Пожалуй, он даже знал, что его смерть наступит сегодня, в этот новый день, заря которого уже занималась.

К серебристому лунному свету робко примешивался алый. Спокойно, не моргнув, старик разжал веки. Да, час пробил. На миг он обвел взглядом своих собратьев-имамов, застывших в благоговейных позах. Они, простертые ниц на каменном полу, останутся здесь, пока не явится султан и не выведет их вновь на вершину рубиновой лестницы. Симонид, скривившись от боли в суставах, поднялся и направился к ступеням, уводящим наверх, к брачным покоям. Сверху донесся зловещий грохот — откатился камень, закрывающий вход.

То, что случилось потом, произошло в одно мгновение. Симонид и ахнуть не успел, когда рука незнакомца внезапно закрыла его рот. Второй незнакомец нанес ему резкий бесшумный удар.

Симонид рухнул на ступени.

Полти и сводник быстро взбежали вверх по лестнице.

* * *

— Я задыхаюсь, говорят тебе! Неужто нельзя передохнуть?

— Она хочет подняться выше. Пошли!

Толстяк выпучил глаза.

— Тебе легко говорить, мальчик мой. Я немножко постарше тебя, не забывай.

— Не говоря уже о том, что ты толще.

— Толще? Ты забыл, как я голодал в пустыне?

— Ну, значит, раньше ты был еще толще!

— Да нет же!

Мальчишка и его возмущенный лиловощекий спутник могли бы показаться обычными паломниками. Но если так, то это были очень странные паломники. Они отбились от притихшей толпы как раз перед тем, как должен был начаться следующий этап обряда. Впереди них по лестнице быстро, поспешно поднималась взволнованная девушка, чье лицо было закрыто чадрой, а за ней следом бежала лохматая собака. Время от времени пес оборачивался и торопил спутников возбужденным лаем.

— Честное слово... — задыхаясь, пробормотал на ходу толстяк. — Как жалко, что у меня нет этой треклятой лампы.

— Тогда ты владел бы волшебством?

— Тогда ты мог бы понести меня.

— Я бы тогда потер лампу, — рассмеялся мальчишка. — И тогда ты бы помог нам избавиться ото всех наших бед.

Они добрались до первого балкона, потом — до второго. Теперь лестница стала узкой, а толпа, казалось, осталась далеко позади.

— И зачем только, — в отчаянии вымолвил Джафир, — ей понадобилось забираться так высоко?

— Ей не пристало торчать внизу. Она — царственной крови, не забывай.

— Я тоже, в некотором смысле.

— Ты бы лучше об этом забыл.

— О-о-ох!

Они выбрались на плоскую потрескавшуюся крышу.

— Принцесса, осторожнее! — Малявка протянул руку и отвел Дона Белу от края. Не хотела же она упасть, в самом деле? Но почему она решила забраться сюда? Быть может, ей нестерпимо было ожидание в толпе паломников теперь, когда события этой ночи близились к развязке? Но неужели ничего нельзя было сделать и оставалось только наблюдать за происходящим?

Принцесса уселась. Малявка плюхнулся на крышу рядом с ней. В свете занимавшейся зари было видно, как внизу, около рубиновой лестницы, кто-то движется, но все еще царило безмолвие. Теперь даже странно было вспоминать о том, какой шум тут стоял вчера, как толпа сметала на своем пути все препоны, как ее пытались сдерживать стражники, как волнение и экстаз распространялись, подобно дыму от пылающих факелов!

Теперь же это все вдруг стало казаться таким далеким. Таким нереальным.

Малявка внезапно подумал о том, как далеко, как высоко они сейчас от земли. Он надеялся, что земля больше не будет дрожать. Паломники в толпе со страхом говорили о беспокойстве огненного бога. О его гневе. О нетерпении. Или радости. Или печали.

Быть может, очень скоро огненное божество и вправду сильно забеспокоится.

Малявка решил попытаться заговорить с принцессой.

— Принцесса? Это ведь еще не конец? Правда, не конец?

Озаренная луной, немая девушка повернула к нему голову. Слезы стояли в ее подернутых поволокой прекрасных глазах. Казалось, она говорит: «Все кончено. Мы прошли такой долгий путь, но что мы могли поделать? Ничего. Моя мерцающая половинка вступила в брак, и теперь — будь что будет. Скоро, как только откроется вход в брачные покои, откроется и правда. И какая же судьба после этого ожидает унангское царство?»

Малявка вздохнул. Он так долго старался сохранять присутствие духа, а теперь отчаяние охватило его. Прошлой ночью, добравшись до Священного Города, они подошли к дворцовым воротам. И что толку? В городе, запруженном обезумевшими паломниками, они были всего-навсего тремя точно такими же, как все остальные. Наградой им стал грубый хохот стражников, и те безжалостно прогнали их на улицу.

Малявка снова вздохнул и ласково погладил дворнягу, которая лежала между ним и принцессой. Пес, высунув розовый язык, тяжело дышал и, виляя лохматым хвостом, бил им по растрескавшейся черепице. Бедняга Радуга! Какой он был худой! Шкура да кости! Шерсть клокастая, тусклая — а они все еще продолжали называть его, как прежде, Радугой.

Эх, если бы снова можно было вернуться в мир мечты!

Джафир встал рядом с ними.

— Я так думал, — сказал толстячок-джинн, — что принцесса желала встретиться с собой. В смысле — со второй своей половиной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});