Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

его верность идее национального очага, о которой они не раз говорили во время поездок. Рутенберг не удовлетворился газетой на иврите. На следующий день он купил издаваемую в Иерусалиме газету на английском языке. Речь министра колоний была опубликована в ней почти полностью, и Рутенберг внимательно её прочитал. Черчилль, действительно, постарался успокоить мятежный дух арабов Эрец-Исраэль и подчеркнуть, что Британия никогда не позволит, чтобы осуществление политики национального дома ударило по интересам жителей страны не евреям. В то же время он утверждал, что правительство Британии непоколебимо в своём желании исполнить обязанности, которые возложило на себя, и что террором и угрозами арабы ничего не добьются, и еврейская алия в Эрец-Исраэль будет увеличена. К своему удовлетворению Рутенберг нашёл у Черчилля слова и о его проектах:

«Если найдутся еврейские капиталы для строительства оросительных предприятий и электростанций на Иордане и Ярконе, нет у меня сомнений, что со временем будут созданы новые источники существования для обеспеченной жизни репатриантов, и это увеличит доходы всех членов общества, арабов и евреев».

«Похоже, министр уже не оценивает мои предприятия в хозяйственно-экономической плоскости, — подумал Рутенберг. — Верхи начинают относиться к ним с политической точки зрения. У правительства Британии наметился явный интерес в их успехе».

Он вспомнил о прошлогодней статье Черчилля под названием «Дом для евреев». Уинстон писал в ней, что в противовес международному коммунизму национальный очаг в подмандатной Палестине предлагает евреям значительную национальную идею. Черчилль тогда правильно оценил суть еврейского вопроса: борьба между евреями-сионистами и евреями-большевиками — это борьба за душу еврейского народа. «Этот парень всё правильно понимает, — подумал Рутенберг. — Он убеждённый антикоммунист и широко и глубоко мыслит. Для него еврейский дом — это ещё и орудие борьбы с мировым коммунизмом, который он ненавидит так же, как и я».

Часть II

Глава I. Капитал для электрической компании

Получение концессий

Во второй половине июня Рутенберг отправился в Лондон. Столица империи встретила его летним теплом, голубым небом, свежей зеленью скверов и парков и обилием на улицах и площадях милых молодых дам и уверенных в своих достоинствах мужчин.

Переписка с юристами позволила решить некоторые вопросы. Но осталось немало тем, которые требовали его присутствия. Альфред Монд рекомендовал ему своего адвоката Натана Опенгеймера, который встречался уже по его делу со служащими министерства колоний. В первый же день по прибытии в Лондон Рутенберг, поселившись в гостиницу, позвонил Натану и договорился о встрече. На следующее утро он сел в такси, доставившее его в Сити. Адвокатская контора находилась на втором этаже построенного в викторианском стиле здания. Адвокат ждал его в своём кабинете. Раньше они уже встречались, и Рутенбергу импонировало, вместе с опытом и интеллигентностью юриста, его врождённое чувство юмора.

— Садись, Пинхас. Нам есть, о чём поговорить.

— Следовательно, ты хорошо поработал, Натан, — пошутил Рутенберг.

Они сели в высокие кожаные кресла. Натан положил на журнальный столик большую папку, на которой Пинхас прочитал: «Электрическая концессия на Ярконе».

— Альфред Монд в конце мая послал в Министерство колоний письмо, по духу довольно агрессивное. Он показал мне его перед отправкой. В нём он просил проверить, почему задерживается утверждение концессии.

— Я, Натан, глубоко уважаю Монда, — заметил Рутенберг. — Уверен, у него были весомые причины им написать.

— Несомненно, Пинхас. Результатом стало ответное письмо Черчилля. Альфред дал мне его копию. Вот она.

Рутенберг взял протянутые Натаном листы и попытался прочесть их. Потом вернул копию адвокату.

— Это почерк Черчилля. Он мне знаком. Только жаль терять драгоценное время. Кое-что я понял: он перечисляет проблемы, которые желает обсудить.

— Совершенно верно. Он написал очень корректное письмо и заметил, что у его служащих нет принципиального противодействия концессии. Но по наскольким статьям возникли разногласия, требующие рассмотрения и дополнительного обсуждения.

— Ради этого я и приехал, — произнёс Рутенберг. — О чём идёт речь?

— Хорошо, пройдёмся по пунктам, — сказал Натан. — Параграф отчуждения. Они считают неверным передавать решение вопроса, какую собственность отчуждать и каким образом, в руки одного человека. Они предлагают правительству Эрец-Исраэль взять эту обязанность на себя.

— У меня нет возражений. Я могу погрузиться в пучину имущественных конфликтов с владельцами собственности. Пусть этим займётся палестинская администрация.

— Так и запишем, Пинхас. Кроме того, нет в соглашении параграфа, который определяет денежные компенсации владельцам частной собственности, ущемленным в процессе строительства.

— Его нужно обсудить с Сэмюэлом, — вздохнул Рутенберг. — Как и проблему отчуждения. Я с ним свяжусь.

— Следующий вопрос — твоё требование освободить от налога на прибыли компании. Правительство не готово удовлетворить твою просьбу.

— Что ты предлагаешь, Натан?

— Это вопрос экономики и финансов. Когда ты предъявишь расчёты доходности, тогда и вернёмся к его обсуждению. Вот, кстати, их справедливое пожелание. Сотрудники министерства хотели бы получить от тебя расчёты стоимости предприятия на всех этапах. Это тормозит основательное обсуждение тарифов на электроэнергию, его прибыльности и рентабельности.

— Я сегодня же этим займусь, Натан.

Они не без удовольствия выпили чай с галетами и продолжили свой разговор. Через несколько дней им предстояла встреча с Джоном Шакборо.

В кабинете начальника отдела Ближнего Востока, куда вошёл Пинхас, было многолюдно: Шакборо пригласил на совещание многих сотрудников министерства. Рутенберг понял, что разговор предстоит серьёзный. Жизнь не щадила его все годы жизни, выработав в нём мужество и стойкость в преодолении препятствий, которые возникали на его пути.