Экспансия — I - Юлиан Семенов

— Сеньорита, — сказал Роумэн, набрав номер ИТТ еще раз, — это говорит лечащий врач сеньора Анхела... У него очень плохой анализ, я должен непременно вызвать его на осмотр... Иначе он может умереть... Неужели вы хотите, чтобы старый человек погиб по вашей вине?

— Он совершенно не старый, — ответила девушка. — А что с ним? Скажите мне, я ему передам.

Вот так высчитывают девушек, которые спят с седым живчиком, — чулочки, трусики, кофточка, больше не надо; Роумэн объяснил сеньорите, что она вряд ли сможет запомнить медицинскую терминологию, просто ей не передали по смене, что два дня назад — специально по просьбе врачей — был поставлен телефон для сеньора Анхела и было бы в высшей мере любезно, найди возможность красивая сеньорита помочь врачевателю.

— Ждите, — сказала она, — я попробую.

Что я несу, подумал Роумэн. Я еще не отошел от виски в самолете и поэтому нес не просто ахинею, а непростительную глупость. Девица сейчас же расскажет о моем разговоре этому живчику. Ну и пусть, сказал себе Роумэн. Просто, видимо, я чувствую, именно чувствую, что все решится в считанные часы, поэтому тороплюсь; если все получится так, как я хочу, меня уже не будет волновать, что подумает обо всем сеньор Анхел и как он доложит об этом странном звонке своему куратору на Пуэрта-дель-Соль. Все решат часы, а потом будь что будет, нельзя планировать слишком далеко вперед, такое никогда не сбывается, и не потому, что ты плохо планируешь, просто помимо тебя планирует еще два миллиарда людей на земле, пересечения замыслов так неожиданны, несут в себе столько непредвиденного, что самая точная схема может разлететься вдрызг из-за того, что у какого-нибудь неведомого тебе месье Жюля или фрау Анны заболит живот и он или она не позвонят мистеру Рипкину, который должен был принять решение по делу сеньора Альвареса, связанного с сэром Летсби, от которого-то и зависело решение одного из звеньев твоей схемы.

— Алло, я соединяю вас, доктор. Добавочный сеньора Анхела три двенадцать.

— Благодарю вас, я записываю, три двенадцать, — повторил Роумэн, подвинул к себе пачку сигарет, дивясь тому, что его палец машинально рисовал три цифры: постоянная игра в ложь даже с самим собой, врожденная пакость человечества...

— Анхел де Пальма, — услыхал он несколько взволнованный голос мышиного жеребчика. Эронимо сказал, что красавец освещал монархистов, рьяно выступавших против фаланги, за возвращение короля; иногда его прикомандировывали к иностранцам из англоговорящего мира, чтобы присмотреться к визитерам, не тащат ли те связи от республиканской эмиграции.

— Бога ради простите, сеньор де Пальма, — сказал Роумэн. — Сеньорита отказывалась соединить меня с архивом, убеждала, что у вас по-прежнему нет телефона, и мне поэтому пришлось пойти на хитрость, ибо я высчитал по ее голосу, как она к вам относится... В нерабочее, понятно, время...

И — не рыпайся, подумал Роумэн; вы мавританцы, над чем у нас смеются, то у вас кончается ножом, который всадит тебе в спину брат этой самой обесчещенной телефонистки.

«А почему же ты не всадил нож в живот Гаузнера?» — услыхал он насмешливый голос, сморщился, как от зубной боли, и вытащил сигарету заледеневшими пальцами.

— Что вам угодно? — кашлянув, спросил Анхел.

— Мне нужен доктор Брунн, если вас не затруднит.

— Кто его просит?

И Роумэн ответил:

— Коллега.

Через несколько секунд Штирлиц взял трубку, и Роумэн испытал странную радость, услыхав его бесстрастный, чуть суховатый голос.

— Зайдите к Кемпу, — сказал Пол, не назвавшись, — и пригласите его спуститься вниз. Скажите, что я привез ему очень важную информацию и что я хо...

— Он уехал два часа назад, — перебил его Штирлиц, заново удивившись той бледности, которая была на лице Кемпа, когда они встретились в лифте. Кемп сказал, что сегодня попозже вечером за Штирлицем заедет его, Кемпа, друг, надо бы вместе поужинать, есть чем обменяться, говорил нервно, покусывая свои красивые чувственные губы.

— Куда он уехал? — спросил Роумэн.

— Не знаю... В последние недели он как-то забывает мне докладываться, совсем отбился от рук.

— Исправим, — пообещал Роумэн. — Позвоните ему домой. Вы знаете его номер?

— Это не проблема. Узнаю.

— Скажите, что вы сами подъедете к нему. Я буду возле вас, на углу, через двадцать минут, спускайтесь.

Сев в машину, Штирлиц сказал:

— Дома его нет. Экий вы встрепанный... Что-нибудь произошло?

— Произошло, — ответил Роумэн задумчиво. — Ладно, едем дальше, там разберемся... Произошло много интересного, Штирлиц... Сколько уплатите, если я скажу, что мне известно, кто убил Вальтера Рубенау?

— От кого пришла информация?

— От Мюллера.

Штирлиц достал сигареты, закурил, покачал головой:

— Комбинируете? Или — правда?

— Я только что из Мюнхена. Я говорю правду. Хотя и комбинирую. На ваше счастье в архиве Гиммлера сохранилась запись телефонного разговора Мюллера с неустановленным абонентом. Группенфюрер сказал этому неустановленному абоненту: «Срочно сработайте человека, фотографию которого вам покажут. Это некий Рубенау. Не спутайте его. Тем препаратом, который вам сейчас передаст профессор из Мюнхена, можно работнуть дивизию. Это — то же самое, что готовили Шелленбергу для Штрассера и чем вы работали на пароме. Невыполнение задания исключается. Речь идет о компрометации того же красного, как и в первом эпизоде». Мог быть такой разговор?

— Я бы очень хотел, чтобы этот разговор сохранился.

— Он сохранился.

— Вы его привезли?

— Нет... Зато я привез другое... Я привез значительно более ценное, чем эта запись... Я привез из Мюнхена очень важный вопрос, Штирлиц... Он звучит так: «Что же выходит, доктор? Получается, что вы — красный?»

Штирлиц глубоко затянулся, внимательно посмотрел на измученное лицо Роумэна, покачал головою, тихо, словно блаженствуя, рассмеялся и ответил:

— Красный. Не коричневый же. Разве у вас глаз нет?

Штирлиц — ХХ

Роумэн аккуратно припарковал машину возле своего дома и долго не отрывался от руля, задумчиво глядел на Штирлица:

— Зайдем ко мне, — сказал, наконец, он, — я приму душ и переоденусь. А потом сядем и спокойно поглядим в глаза друг Другу.

— Глядеть будем молча? — спросил Штирлиц. — Если молча — я согласен.

— Красные так же подозрительны, как коричневые? — усмехнулся Роумэн.

— Красным, которые работали против коричневых в их доме, надо было постоянно думать о своей голове, пригодится для дела, поэтому они действительно весьма осмотрительны и зря не искушают судьбу.