Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

И что?

Днем состав гостей в замке пополнился. Мистер Макичерн, заглянув в деревню, случайно встретил своего старого нью-йоркского знакомого, который, путешествуя по Англии, добрался до Дривера и жаждал осмотреть исторический замок. Мистер Макичерн привел его туда, представил сэру Томасу, и теперь мистер Сэмюэль Гейлер занимал комнату на одном этаже с Джимми. Вечером он спустился к обеду, коротышка с деревянным лицом и не более разговорчивый, чем Харгейт. Джимми никакого внимания на него не обратил.

— И что? — сказал он.

— Босс, а он легаш.

— Кто-кто?

— Легаш.

— Детектив?

— Угу. Переодетый.

— Почему ты так думаешь?

— Думаю! Дык я их сразу чую по ихним глазам, ножищам и вообще. Я переодетого фараона из мильона узнаю. Легаш, одно слово. Я видел, как он на вас поглядывает.

— На меня! Почему на меня? Ну да, конечно! Все ясно. Наш друг Макичерн пристроил его тут, чтобы шпионить за мной.

— Во-во, босс.

— Конечно, ты мог ошибиться.

— Я-то? Да никогда, босс. И слышь, он тут не один.

— Как! Еще сыщики? При таком наплыве им скоро придется повесить объявление «Мест нет!». И кто второй?

— Морда на половине слуг. Я поначалу в нем так уверен не был, а теперь знаю наверняка. Легаш. Он камердин сэра Томаса, вторая-то морда, только никакой он не камердин! А поселен тут следить, чтобы никто до слез не добрался. Слышь, а что вы про эти слезки думаете?

— Лучше я в жизни не видел.

— Во-во! Они ему в сотню тысяч встали. Самый предел, а? Слышь, вы же не всерьез!

— Штырь, ты меня удивляешь! Знаешь, из тебя получился бы отличный Мефистофель. Не обладай я железной волей, что произошло бы? Нет, будь добр, выбирай темы для разговоров поосторожнее. Ты — очень дурное общество для таких, как я.

Штырь уныло пошаркал подошвой:

— А все-таки, босс…

Джимми покачал головой:

— Это невозможно, мой мальчик.

— Дык, возможно же, босс, — возразил Штырь. — Легче легкого. Я заглянул в ту комнату, посмотрел медведя, где их прячут. Проще не найти! Пробку из бутылки вытащить — и то труднее будет. Верняк, босс. Только поглядите, что я заполучил сегодня, пока просто приглядывался, а о деле и не думал. Лежало себе полеживало.

Он сунул руку в карман, извлек ее оттуда, и когда он разжал пальцы, Джимми увидел блеск драгоценных камней.

— Что за… — охнул он.

Штырь смотрел на свои сокровища любящим взором гордого владельца.

— Где ты их взял? — спросил Джимми.

— Да в комнате одной. Легче легкого, босс. Я просто вошел, пока кругом никого не было, а они лежат себе на столике. Ни разу мне ничего проще не подвертывалось.

— Штырь!

— Что, босс?

— Ты помнишь, в какой комнате их взял?

— А как же. Первая с…

— Ну так послушай меня минутку, мой ловкий мальчик. Утром, когда мы будем завтракать, отправляйся в ту комнату и положи все вещицы на место, все до единой, учти.

— На место положить, босс?

— Все до единой!

— Босс! — жалобно простонал Штырь.

— Помни: все до единой, точно на прежнее место. Усек?

— Ну ладно, босс.

Уныние в его голосе вызвало бы жалость в самом суровом сердце. Дух Штыря окутался мраком. Солнечный свет исчез из его жизни.

Исчез он также из жизни многих других людей в замке. Главным образом из-за грозной тени надвигающегося дня спектакля.

По размаху душевных мук мало что в мире способно соперничать с последними репетициями любительского спектакля в загородном английском доме. Каждый день атмосфера, насыщенная тревогами и угнетенностью, сгущается все больше. Режиссер, если к тому же он еще и автор пьесы, впадает в своего рода перемежающееся безумие. Выщипывает свои усы, если он усат, и свои волосы, если безус. Бормочет себе под нос. Иногда дает волю воплям отчаяния. Убаюкивающая любезность, отличавшая его поведение на первых репетициях, исчезает бесследно.

Он уже больше не говорит с чарующей улыбкой: «Великолепно, старик, великолепно! Как нельзя лучше. Но пожалуй, повторим еще разок, если ты не против». Теперь он закатывает глаза и рявкает: «Еще раз, пожалуйста. Ни в какие ворота не лезет. С тем же успехом мы могли бы просто отменить спектакль. Что-что? Нет, на премьере ничего в порядке не будет! Ну, так повторим, и на этот раз приложите усилия все вместе». Сцена угрюмо повторяется, и разговоры, когда участники затем встречаются вне подмостков, ведутся ледяным и напряженным тоном.

Ситуация в замке достигла именно этой стадии. Всем пьеса смертельно надоела, и, если бы не мысль о разочаровании, которое (предположительно) постигнет окрестную знать и именитостей помельче, если их лишат возможности увидеть спектакль, они бы без малейшего сожаления отказались от своих ролей. Те, кто интриговал для получения самой лучшей и самой длинной роли, теперь жалели, что не удовлетворились Первым Лакеем или Джилсом, селянином.

— Никогда больше не стану организовывать любительские спектакли. — Чартерис чуть не в слезах признался Джимми. — Никуда не годится. Почти никто даже роли толком не выучил.

— Все будет в порядке…

— Только не говори, что на премьере все будет в порядке.

— Я и не думал, — утешил его Джимми. — Я хотел сказать, что все будет в порядке по завершении спектакля. Скоро никто и не вспомнит, каким скверным он был.

— Какой ты милый, как умеешь ободрить, — сказал Чартерис.

— Зачем тревожиться? — сказал Джимми. — Если ты будешь продолжать в таком вот духе, то успокоишься в Вестминстерском аббатстве в самом расцвете сил. Заработаешь воспаление мозга.

Сам Джимми принадлежал к незначительному меньшинству, сохранявшему умеренную бодрость. В настоящий момент он извлекал максимум развлечения, наблюдая маневры мистера Сэмюэля Гейлера из Нью-Йорка. Сей рысьеглазый субъект, получив от Макичерна инструкции следить за Джимми, выполнял их с тщанием, которое пробудило бы подозрения и у грудного младенца. Стоило Джимми завернуть после обеда в бильярдную, мистер Гейлер незамедлительно составлял ему компанию. Если днем он забегал к себе в комнату за носовым платком или портсигаром, то, выходя, тут же в коридоре сталкивался с мистером Гейлером. Сотрудники частного розыскного агентства Додсона отрабатывали свой хлеб в поте лица.

Иногда после таких встреч Джимми натыкался на камердинера сэра Томаса Башли, второго, в ком опытный взгляд Штыря обнаружил особые приметы легаша. В такие моменты тот обычно оказывался где-нибудь за углом и сталкивался с ним, рассыпаясь в самых изысканных извинениях. Джимми пришел к выводу, что в этом случае навлек на себя подозрения просто из-за общения со Штырем. На половине слуг Штырь, без сомнения, выделялся достаточно, чтобы взыскательный взор детектива, в поисках грешника среди слуг, остановился именно на сыне Бауэри. А он как наниматель Штыря тут