Счастье — это теплый звездолет - Джеймс Типтри-младший

Снежка, где ты?

Неужели девочку утащили? Марн носится по берегу, заглядывает меж валунов, зовет Снежку по имени. Из-за скалы торчат морщинистые ноги летуна, и Марн бросается туда.

На песке неподвижно распластались два летуна. А за ними… Этого она и боялась — маленькое белоснежное тельце в луже крови.

— Снежка, маленькая моя, нет…

Марн подбегает, склоняется над Снежкой. Ручка у ребенка изувечена, ее почти откусили. Наверное, летун набросился на добычу и стал пожирать ее, а потом ему помешал второй. Женщина опускается на корточки возле трупа, она не желает верить, что девочка мертва. Повитуха заставляет себя взглянуть на жуткую рану и вдруг склоняется ближе. Глаза у нее широко распахиваются от удивления. Из горла рвется крик. Марн переводит взгляд с раны на белое неподвижное личико.

Последнее, что она видит, — как взлетают длинные белые ресницы, распахиваются сияющие серебряные глаза.

Так и находит их старший сын Марн: два мертвых летуна, мертвая женщина и чудом уцелевший ребенок. На девочке ни царапины. Деревенские думают, что Марн погибла, защищая Снежку. Та слишком мала и не может ничего рассказать.

Дважды осиротевшую Снежку берет в семью хозяин сетей и воспитывает вместе с собственными детьми.

Она растет, хоть и медленно, в любви и ласке и вырастает в стройную девочку. Несмотря на слепоту, Снежка искусно управляется с разной работой: терпеливо и умело чинит бесконечные сети, сушит рыбу, выжимает масло, даже ягоды собирает — белые ручки так и порхают по кустам, будто бы глаза девочке и не нужны. Снежка обходит заветные места Марн — собирает корни, грибы, птичьи яйца, вкусные луковицы камассии.

За ней с тревогой наблюдает новый целитель. Он знает: когда-нибудь придется принимать решение, которого так боялся его предшественник. Насколько серьезен изъян Снежки? Старый целитель полагал, что девочке нужно запретить иметь потомство, чтобы не передалась по наследству слепота. Однако новый целитель смотрит на здоровое, веселое дитя, и на душе у него неспокойно. В племени многие болеют, с новой хворью он не может справиться. Маленькие дети плохо развиваются. И что же — запретить иметь потомство этой девочке, такой сильной и бодрой? Она ведь может вырасти во вполне пригодную для деторождения женщину. И все же… И все же слепота наверняка передается по наследству. Да и растет Снежка как-то неправильно: проходит год за годом, а девочка все не взрослеет. Целитель почти успокаивается — он видит: Снежка все еще ребенок, хотя младший сын хозяина сетей уже доказал свое право зваться мужчиной и получил каноэ. Быть может, она так и останется ребенком. Быть может, ничего решать и не придется.

Но медленно и незаметно Снежка вытягивается, округляется. И вот однажды, когда тают зимние льды, целитель замечает, что у худенькой девочки появилась грудь. Еще только вчера Снежка была ребенком, а сегодня это уже совершенно определенно маленькая женщина. Целитель вглядывается в нежное радостное личико и вздыхает. Язык не поворачивается назвать девочку неполноценной, чуть прикрытые веками глаза кажутся совершенно нормальными. Но недавно родилось двое мертвых младенцев, оба — очень бледные и с белыми глазами. Неужели это смертоносная мутация? И снова целителя мучит непростой вопрос. Он не может на него ответить и решает созвать совет племени.

Но не успевает. Не один целитель наблюдает за Снежкой — за ней следит и младший сын погодницы. Он-то и отправляется за девушкой в рощу, где та собирает корни папоротника.

— Эти можно есть, — говорит ему Снежка, протягивая желтые, свернутые улиткой листья.

Юноша смотрит на нее — маленькую и такую влекущую. И кому есть дело, что Снежка в три раза старше его.

— Я хочу… Хочу поговорить с тобой, Снежка.

Она вопросительно хмыкает и улыбается, повернувшись к нему лицом. Сердце у мальчика бьется как сумасшедшее.

— Снежка…

— Что, Байорг?

Девушка слушает так внимательно, серебристые ресницы дрожат, будто вот-вот поднимутся, будто она вот-вот посмотрит на него. Но ресницы не поднимаются, и к горлу юноши подкатывает ком — ему так жалко слепую. Он касается ее руки, и Снежка совершенно естественно прижимается к нему. Она улыбается, дыхание ее участилось. Байорг обнимает Снежку, представляет себе, как она ощущает его прикосновения в беспросветной темноте. Она так беспомощна. Нужно быть нежным.

— Байорг? — вздыхает она. — Байорг…

Юноша, сдерживаясь, обнимает ее еще крепче, гладит, чувствует, как она дрожит. Он и сам дрожит, лаская белое тело под легкой туникой. Чувствует, как она уступает, в то же время чуть отстраняясь, чувствует, как горячее дыхание опаляет ему шею.

— Снежка…

Кровь стучит в висках, и Байорг едва замечает шум — что-то шумит над головой, но думать он может сейчас лишь о девушке, которую обнимают его руки.

Позади раздается резкий хриплый вой:

— Летуны!

Юноша разворачивается, но слишком поздно… Красный летун вонзает в него что-то — копье… Покачнувшись, Байорг хватается за торчащее из собственной шеи костяное древко.

— Снежка, беги! — хрипит он, падая.

Но она не двигается с места, пытается подхватить его. Мимо проносятся летуны. Перед глазами все меркнет, последнее, что видит изумленный Байорг, — как распахиваются огромные белые глаза.

Тишина.

Снежка медленно распрямляется, опускает голову погибшего покоиться во мху. Глаза ее все еще открыты. Вокруг валяются три мертвых летуна. Снежка прислушивается — из деревни доносятся приглушенные крики. Значит, понимает она, их много напало. Раньше летуны никогда не использовали оружие. Вздрогнув, девушка гладит Байорга по волосам. Лицо у нее омрачено горем, но глаза по-прежнему широко раскрыты — серебряные зеркала, направленные в вечность.

— Нет, — потерянно говорит она. — Нет!

Снежка вскакивает, бросается к деревне, запинается на бегу, как слепая, хотя глаза ее открыты. Сзади на нее набрасываются три летуна. С криком она поворачивается, и летуны падают замертво красными косматыми грудами. А Снежка бежит дальше — прямо на звуки битвы, разгоревшейся под стенами деревни.

Отчаявшиеся люди не замечают ее приближения — они сражаются с целым полчищем летунов. Те уже прорвались через боковые ворота, мечутся между хижинами. Возле главных ворот от факелов загорелись соломенные крыши, летуны и белые отступают. Но теперь кричат уже в хижинах. Шесть летунов неуклюже прыгают, перелетая с крыши на крышу. В лапах у них краденые младенцы.

За ворами, выкрикивая проклятия, отчаянно карабкаются мужчины и женщины. Вот один летун остановился на мгновение и впился в горло жертвы, потом снова прыгнул. Преследователи не поспевают за злобными созданиями, те уже взобрались на внешнюю стену.

— Остановите их! — кричит какая-то женщина, но там никого нет — некому остановить врагов.

И все же что-то их останавливает прямо перед прыжком — летуны не соскальзывают