Малахитовый лес - Никита Олегович Горшкалев

малахитовой травой, полуартифекс больше ничего не слышал.

«Доктор Цингулон, конечно, перерисовал нашу Землю, и теперь у нас есть Терция-Терра, что тоже, само по себе, значительное достижение, – я нисколько не преуменьшаю заслуги наших учёных. А один смилланянин создал целый новый мир! А чего стоило только одно срисовывание Земли? А ещё почему я хочу побывать на Смилле… – произнесла она робким внутренним голосом, – это их песчаные пляжи и солнце».

Про пляжи с золотым песком и про тёплый тропический климат Репрев слышал уже немного больше. Было время, когда он мечтал накопить сильфий и свозить Агнию на моря Смиллы – как она любила море, как любила греть шёрстку на солнышке… Но один билет только туда стоил его годового жалования здесь, на Земле.

Репрев поделился своими мыслями с кинокефалкой, она мило засмеялась и тут же закрыла ладонью рот, её объял страх – вспомнила, что чувства лучше не выставлять напоказ.

«Над вами издевались в тюрьме?» – как можно тактичнее спросил он.

«Нет. Вовсе нет. И даже наоборот. Кормили хорошо, не так хорошо, как здесь, но…» – кинокефалка, круто повернув подбородок и скашивая глаза снизу-вверх, осмотрела всё вокруг, пентагонирисовые реки с вялеными берегами апельсинов.

«Почему отряд именно вас взял с собой в Коридор?»

«Понятия не имею, честно. Сторожевые просто вошли в камеру, указали на меня, и вот, на следующий день я уже в Коридоре. В детстве я мечтала сюда попасть, а теперь… Что ж, желаниям свойственно исполняться. Но в Зелёном коридоре не так страшно, как про него говорят».

«Будь у нас больше времени, я бы рассказал, какой ценой мы проделали путь. Вкратце, нас было пятеро, а в конце остался один я».

«Но вы стали полуартифексом. Чем не повод для гордости?»

«Да, гордости… – помял губы Репрев. – Но цена… тоже история не из коротких».

«А если вкратце? Ну пожалуйста!.. Мне ведь такого никто никогда не расскажет».

«Вкратце? – призадумался Репрев. – Я будто пережил все войны и катастрофы за всю историю нашего мира».

Полуартифекс с кинокефалкой молчали вдвоём.

«Странная она… Та, что рядом с Цингулоном».

Репрев понял, про кого говорит его собеседница. Он осторожно поднял глаза и увидел её – невыразительную волчицу-кинокефалку с невыразительной серой шёрсткой и со стеклянными, молчащими глазами. Будто почувствовав на себе взгляды, волчица-кинокефалка отвернулась к пентагонирисовой реке, изредка вздрагивала и поворачивала свою кукольную головку на внезапный и громкий смех отряда.

«Почему странная?» – спросил Репрев.

«Молчит всё время… Я пыталась с ней заговорить, а она как воды в рот набрала. Даже не посмотрит на тебя. Я поспрашивала у других – никто никогда не видел её. Но, как я слышала, в тюрьме каждый день появляются новые черновые».

«Почему они зовут вас черновыми?»

«Без понятия, – подумав, ответила она. – И поверьте, меньше всего мне хотелось бы это узнать».

«Когда вас допрашивали, вы всё отрицали? Вы не шпион, не враг, за что они бросили вас в тюрьму?» – продолжил Репрев.

«Поверьте мне на слово, я никакая не шпионка, тем более никому не враг».

«Я вам верю», – сказал Репрев.

«Заглянули мне в душу? – усмехнулась она. – Ходят слухи, что вы, полуартифексы, умеете заглядывать в чужую душу».

Репрев думал сначала соврать, но не стал и сказал правду:

«Да. Заглянул. Вы на меня не сердитесь только…»

«Не оправдывайтесь, – ответила она, смеясь. – Так бы поступил каждый. Я бы точно не устояла».

«В том-то и беда, – вздохнул Репрев. – Что я не “каждый”. Я должен отличаться от всех… совестью, что ли…»

«Ну и как вам моя душа? Только ответьте предельно честно, я вас очень прошу».

«Красивая. Как и всякая душа. И добрая. Но…»

«Что “но”?»

«Думаю, вы, как кинокефалка, не хотели бы это услышать от кинокефала».

«Нет, раз уж начали, говорите!» – потребовала она. В этом требовательном и немного обиженном тоне Репрев угадал что-то от Агнии и посмотрел на пленницу пронзительным и умильно-печальным взглядом.

«Ваша душа… состарилась от всех испытаний».

«Вы правы. Я сама стала за собой замечать. Но, как и все, стараюсь это не показывать и держать в себе… Мне всегда было интересно, все так стремятся повстречаться с артифексом, узнать его. Но при встрече о чём с ним говорить? Не о личном, о личном не поговоришь. Спрашивать про загадки мироздания, пока обоим не наскучит? Вот как вы думаете?»

«Наверное, артифекс не стал бы без спросу лезть к вам в душу. Мы же с вами находим, о чём поговорить, пусть я только полуартифекс. Я заглянул к вам в душу лишь потому, что не уверен, что, даже если спасу вас, мы с вами когда-нибудь встретимся ещё».

«С вами мне хорошо. Мне давно не было так спокойно и хорошо. Нравится быть под защитой, а кому не нравится?»

Кинокефалка вроде бы хотела ещё что-то сказать, но Репрев опередил:

«Кое-кому бы не понравилось».

«Врёт этот кинокефал. Или не любит вас. Если этот кинокефал – она. Вы меня простите за прямоту…» – она робко спрятала лицо в ладони.

«Не извиняйтесь. Вы правы. Она не любит меня».

«Вы сказали, что мы с вами больше никогда не встретимся – вы можете видеть будущее или это лишь ваши предположения?»

«Так часто бывает: один выручает другого, и они оба понимают, что больше никогда не встретятся».

«Мир тесен. Как бы я хотела, чтобы вы ошибались. Если бы я могла загадать желание, то я бы пожелала, чтобы вы оказались неправы, и позже мы обязательно бы встретились снова».

«Клянусь, что мы встретимся!» – вдруг выпалил Репрев.

«А можно вас кое о чём попросить? Вы сказали, что можете сделать так, чтобы он, – кинокефалка перевела глаза на Цингулона, – видел нас сидящими смирно. Так вы можете, ну, сделать это для меня?» – голос её скрипнул и провалился куда-то.

«Могу. Конечно, могу! Вот, пожалуйста, – Репрев закрыл глаза, и разгорячённый воздух припарил их. – Теперь мы для всех будто бы сидим и…»

Кинокефалка, выгнув ладонь запястьем кверху, завела её полуартифексу под шею, тонкие дрожащие пальцы – на его щеке. Она направила его лицо к себе и лизнула в чёрный холодный нос: столкновение мокрого холода с мокрым холодом – и лихорадочный жар, затмевающий всё сущее. Но для них в этот миг не существовало ничего. И не в тенебре Репрев закрыл глаза, а она – и подавно. Просто так они видели больше, чем с широко раскрытыми глазами.

«Поцелуй – он не моё тебе вознаграждение, не подумай, он – ни за что, ни про