Арена - Никки Каллен

— Снег, — дверь архива открылась — за окном была уже почти ночь, Эсме держала в руках телефонную трубку, рот её, накрашенный, красный, как пион, дрожал. В комнату сразу вернулась плюсовая температура. Это… это Луций. Он говорит, что… ещё одна девочка пропала.

Снег встал и взял трубку.

— Луций?

— Снег, здравствуйте… вы всё ещё в архиве?

— Да.

— Нашли что-нибудь?

— Да.

— Это Мелисса… Мелисса Свон. Белинда только что позвонила мне и сообщила, что она не вернулась домой с занятий. Мелисса первый раз после операции надела контактные линзы, отучилась в школе, пришла домой, поела, взяла краски, мелки и ушла в художественную школу. И не вернулась. У Белинды истерика.

«И её труп навечно останется в Тайной комнате», — подумал Снег.

— А вы где, Луций?

— Дома.

— А вы можете позвать Рэйвен? Я хочу спросить… спросить, правда ли то, о чём я думаю.

Тишина, треск; потом Снег услышал её хрустальный голос:

— Снег…

— Рэйвен, скажите мне, это Ним?

Она молчала; в комнате опять начал застывать воздух.

— Да, — тихо сказала она. — Он… вы ничего не сделаете: он — Тень… Они приносят детей в жертву, чтобы город был как в сказке. Это тоже сказка — страшная…

— Дракон, — прошептал Снег.

— Он живёт в горах, — сказала Рэйвен, — высоко; там есть маленький домик; он ждёт вас.

— Снег, — услышал он голос Луция, — я вас отвезу.

— Не нужно, — ответил Снег. — Я сам пойду.

— Вы погибнете. Собирается буря. А у меня есть винтовка, и я позову Жюстена; с ним можно хоть куда — хоть на вампиров…

— Не нужно, — сказал Снег. — Винтовки не помогут. Вы живёте в этом городе; вы часть его. А я извне… у меня есть шанс… Просто скажите, влево или вправо с дороги?

— Влево. И наверх. Там много снега, вы в нём просто застрянете, его по пояс и выше. А потом будет ветер и лёд в лицо…

Снег надел пальто, перчатки; Эсме налила в свой тамблер горячего чая: «возьмите». А потом опять зазвонил телефон: «это Перл»; и вдруг Снег подумал: а ведь нарочно Эсме родила ребёнка ровно в то время, когда дракона не было: когда он вернулся, Перл уже выросла…

— Перл, привет…

— Снег! Мне позвонил мистер Орсини, чтобы спросить, была ли Мелисса на занятиях… она исчезла? Она уже умерла?

— А она была на занятиях?

— Была. Они рисовали Нима. Он приехал ко мне в школу, у них выходной сегодня, даже репетиций нет; и всем моим группам позировал… Потом предложил довезти её до дома, они дружат; она поцеловала меня в щёчку и убежала… О боже… Это Ним?

— Думаю, да.

— О боже… Боже…

— Я сейчас ухожу в горы, искать какой-то домик.

— Да, он есть, на левом склоне… там, где всадник; видели, такой странный рисунок: деревья так выросли и расщелины складываются; смотришь — и будто всадник на коне; нечёткий, конечно, не жокей на Сухаре, — она нервно засмеялась, — абстрактный, как у Петрова-Водкина… Ним там на лыжах катается.

— Я найду.

— Там буря.

— Я найду.

— Снег… я влюбилась в вас с первого взгляда.

— Спасибо, Перл.

Он услышал, как она заплакала, положил трубку, взял у Эсме тёплый тамблер и вышел в ночь. Снег закручивался в спирали — от самого неба; юноша шел и шел, сквозь ветер; нашёл дорогу, нашёл поворот; застрял в сугробе, набрал полные сапоги холода; начался лес; заледеневшие ветки хватали его за рукава и капюшон, ломались, хрупкие, мёртвые; скоро Снег почти ослеп и ужасно устал; лёг на снежный наст, плотный, как кровать; почти потерял надежду; «сейчас я буду звать маму, — подумал он, — и мне будет стыдно до конца своих дней»; засмеялся еле слышно; дышать было больно — таким разрежённым, острым был здесь воздух; его можно было ломать, как ветки; «поднимайся, — сказал он себе, — ну, давай; поедешь заслуженно на тёплое море, валяться на белом пляже, собирать янтарь, смотреть на корабли и красивых девушек; вставай»; и он встал и пошёл; ветра здесь не было; только ночь, лютый холод и снег выше пояса; иногда такой плотный, что Снег чувствовал себя ледоколом; а потом он увидел сквозь ветви огонёк; «пряничный домик, — подумал он, — сейчас меня посадят в печку…» Щёки у него онемели; он начал их растирать; ресницы будто накрашены — такие твёрдые; из трубы домика шёл дым; Снег подумал о тамблере с чаем; вряд ли он выдержал такой минус; там, наверное, как в кока-коле из «Макдоналдса», ледышки стукаются друг о друга; нашёл его в кармане; он был — о чудо — тёплым; Снег еле открыл; и рот ему обожгло; сердце сразу забилось. Снег вытер рот и вышел на склон; возле домика виднелась утоптанная площадка; лежали чьи-то лыжи; вязанка дров; на пороге появился Ним: в чёрном свитере, чёрных джинсах, высоких горных ботинках со шнуровкой.

— Кто это у нас? Сам Снег Рафаэль…

— Да.

— Ну надо же… поразительно. Ты даже не бегаешь по утрам…

— Где Мелисса?

— Я уже убил её… — в голосе не прозвучало ни довольства, ни злобы, Ним был спокоен, будто они со Снегом друзья и сейчас поедут на склон, выбирать маршрут. — Как тех близняшек, на свалке… иногда я делаю это руками, а не… — он коснулся головы, чёрных волос. — А тебя убью как получится.

— Кто ты? Дракон?

— Можно сказать и так. Это мой город; я прихожу сюда, беру детей и ухожу в горы; и живу дальше; потом, когда жизнь заканчивается, я опять прихожу; и опять беру то, что мне нужно; тех, кто мне нужен; и я буду приходить сюда всегда; тебе не победить меня; ты не Георгий…

Снег бросился на него и налетел на стену — изо льда и ветра, словно на металлическое, зеркальное; и упал в снег, ударился головой обо что-то — о дрова; висок разломился, потекла кровь; Снег застонал и поднялся на четвереньки; воздух вокруг вдруг остановился, и замер, и начал наполняться крошечными звёздочками; стало так тихо, будто Снег повис в пустоте; это оказалось так красиво; и только глаза Нима оставались чёрными среди сияния; точно две дыры; а потом будто поры полопались — кровь хлынула у Снега из носа, изо рта, из-под ногтей; он изогнулся в судорогах от боли, невозможной, с ума сводящей боли, льда, игл.

— Тебе ничего не поможет, — сказал Ним, — голос его раздавался повсюду, отражался от гор, и деревья задрожали, а камни поползли, — ни Перл, ни мамочка, ничья любовь…

Сколько это длилось, Снег не понял, не помнил; боль прошла, и Снег полетел через звёзды, и почувствовал, что ему хорошо, и все его тревоги и радости кто-то забрал, унёс, спрятал в золотой китайский ящик с секретом; наступил покой; «я умираю», — понял Снег; дотронулся до сердца — оно не билось; в пальцах что-то осталось — обрывок цепочки с крестиком Макса; он был тёплым, от его тела; «Макс, — подумал Снег, — Макс, мой старый друг, из замка на вершине горы»; Макс, который сидит в бледно-лиловой пижаме и курит ментоловую сигарету; Макс, который ест картофель фри руками и весь в масле и в соли, как ребёнок; Макс, который читает монографию своего соперника по математике и злится; Макс на улице, они идут после оперы, решили пройтись, не ехать на машине, и Макс поёт во всё горло, раскидывает руки в стороны, как крылья, представляя, что вокруг затихает оркестр, а потом разгоняется и пинает банку из-под пепси, и она летит с грохотом, будто не маленькая банка, а танк взрывающийся на поле боя; «Макс…» — крестик грел ему пальцы, единственный источник тепла в космосе, пульсировал и толкал его сердце из последних сил; «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной… Макс»; и он встал; «Макс… ибо ты со мной…» «О ком ты думаешь? — прошептал Ним, — о ком ты думаешь… он все равно не спасёт тебя, твой Бог…»; «мой Бог не спасёт, я не верю в Бога, но Макс верит, мои друг; а за спиной Макса всё божье воинство…» Снег поднял из последних сил голову и увидел, как из спины Нима вылезли огромные крылья, чёрные, рваные; и он зарычал, взлетел и исчез; Снег увидел, сколько крови из него вытекло на снег, ему показалось, что он на поле, полном красных роз; «о нет, — подумал Снег, — нет; я в Тёмной Башне»; и потерял сознание…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});