Герои - Джо Аберкромби

Но колодец высох гораздо скорее, чем он ожидал. Он остался стоять, где стоял, тяжело дыша, глядя на неё сверху вниз. Как человек, который задушил свою жену и внезапно пришёл в чувство, он понятия не имел, что будет дальше. Повернулся, намереваясь улизнуть, но рука Финри всё ещё лежала поверх его руки, и теперь уже её пальцы вцепились в него, тянули назад.

Её румянец первого потрясения выцвел, лицо со сведёнными скулами затвердело от растущего гнева:

— Что случилось в Сипани?

А вот теперь раскраснелись его щёки. Словно само это название было пощёчиной.

— Меня предали. — Он попытался произнести последнее слово так, чтобы оно пронзило её, как пронзало его — но голос утратил всю свою остроту. — Из меня сделали козла отпущения. — Вот уж точно, заунывное козлиное блеяние. — После всей моей верности, всех моих стараний… — Он покопался в поисках других слов, но не привыкший к речам голос лишь сбился на скулящий писк, когда она оскалила зубы.

— Я слышала, что, когда пришли за королём, вы, пьяный, развлекались со шлюхой. — Горст сглотнул. Но едва ли он мог это отрицать. Спотыкаясь в той комнате, одновременно пытаясь застегнуть пояс и выхватить меч, всё кружит перед глазами. — Я слышала, что тогда вы обесчестили себя далеко не впервые, и что прежде король прощал вас, а в этот раз ему не позволил Закрытый совет. — Она окинула его взглядом с головы до ног и скривила губы. — Бог бранного поля, ага? Нам, простым людям, порою бывает трудно отличить богов от дьяволов. Вы ходили на броды, на мост и на холм, и что вы там делали, кроме как убивали? Чего хорошего вы там добились? Кому вы там помогли?

С минуту он стоял без движения, весь кураж тихо улетучивался. Она права. И кому это знать как не мне.

— Ничего и никому, — прошептал он.

— Значит, вы любите войну. Я привыкла считать вас славным, неплохим человеком. Но теперь вижу, насколько ошиблась. — Она ткнула пальцем ему в грудь. — Вы — герой.

С последним, бичующе-презрительным взглядом, она повернулась и оставила его стоять среди раненых. Те уже не выглядели столь же счастливо, как совсем недавно. По большей части, они выглядели терзаемыми невыносимой болью. Птичья песня снова стала полудохлым карканьем. Его бурная радость оказалась прекрасным песчаным замком, смытым безжалостной волной реальности. Его тело словно отлили из свинца.

И на такое настроение я обречён вовек? Зародилась пренеприятная мысль. Чувствовал ли я себя так… до Сипани? Он угрюмо уставился вослед Финри, пока она снова не скрылась в госпитальной палатке. Назад к своему молодому красивому дурню — лорду-губернатору. До него слишком поздно дошло — надо было указать ей, что именно он спас её мужа. Иным никогда не найти нужных слов в нужное время. На редкость чудовищное преуменьшение. Он издал вселенски мучительный вздох. Вот поэтому-то я и стараюсь жить, заткнув ебало.

Горст повернулся и потащился назад, в туманный полдень, стиснув кулаки, угрюмо разглядывая Героев — чёрные клыки в вышине неба, на вершине священного холма.

Клянусь Судьбами, мне надо с кем-то сразиться. С кем угодно.

Но война кончилась.

Чёрный Кальдер

— Просто кивни и всё.

— Кивнуть?

Трясучка повернулся, взглянул на него и кивнул.

— Кивни. И дело сделано.

— Так просто, — пробормотал Кальдер, сутулясь в седле.

— Так просто.

Легко. Просто кивнуть, и стать королём. Просто кивнуть и убить своего брата.

Стояла жара. Пара клочковатых облаков зависла в голубизне над холмистыми пустошами, с краю ячменного поля над жёлтыми цветами парили пчёлы, серебром сверкала река. Наверно, последний жаркий денёк, перед тем как осень вспугнёт лето и накличет зиму. В такой день полагалось лениво дремать, да болтать ногами в воде на отмелях. Шагах так в сотне, вниз по течению, несколько воинов-северян так и поступили, сняв с себя одежду. Чуть дальше, на противоположном берегу дюжина союзных солдат делала то же самое. Смех обеих компаний время от времени долетал до Кальдера сквозь журчанье воды. Вчера заклятые враги, сегодня резвятся, как дети, так близко, что могут долететь брызги.

Мир. А миру полагалось быть здоровской вещью.

Долгие месяцы он проповедовал о нём, уповал на него, ради него строил заговоры — с жалкой каплей союзников и ещё более жалким результатом — и вот он настал. Если и был день, когда стоило победно ухмыльнуться, так это сегодня, вот только Кальдеру легче поднять одного из Героев, чем уголки своего рта. На них всю бессонную ночь тяжким грузом висела его встреча с Первым из магов. Она, и ещё мысль о приближающейся сегодняшней встрече.

— Вон там не он? — спросил Трясучка.

— Где? — На мосту был лишь один человек, и не тот, кого он высматривал.

— Точно. Это он.

Кальдер сощурил глаза, потом прикрыл их от света.

— Клянусь…

До прошлой ночи он считал, что брат погиб. Не так уж сильно он и ошибался. Скейл стал призраком, просочившимся из страны мёртвых и от первого дуновения ветерка готовым развоплотиться обратно. Даже на расстоянии он казался исчахнувшим, умалившимся. Его сальные волосы прилипли к вискам. Долгое время у него была хромота, теперь же его шатало из стороны в сторону, левый башмак волочился по старым камням. На плечи накинуто облезлое одеяло, левая рука держала два уголка, другой конец одеяла хлопал по ногам.

Кальдер съехал с седла, перебросил поводья через шею коня. Кровоподтёки на рёбрах защипало, когда он припустил на помощь брату.

— Просто кивни, — донёсся шёпот Трясучки.

Кальдер застыл, его внутренности скрутило. Затем поспешил дальше.

— Брат.

Скейл щурился сослепу, словно человек, много дней не видевший солнца, залитое лучами света лицо с одной стороны покрывали струпья и ссадины, чёрный разрез рассекал опухшую переносицу. — Кальдер? — Он слабо улыбнулся, и Кальдер заметил, что у него не хватало двух передних зубов, а к потрескавшимся губам прилипла кровь. Он выпустил одеяло, чтобы взять Кальдера за руку, и оно соскользнуло совсем, оставляя его сгорбленным над культёй правой руки — точно нищенку над своим ребёнком. Страшное нечто, на месте отсутствующего предплечья, притягивало взгляд. Чудно, почти забавно короткое, перевязанное по локоть несвежими бинтами, с бурыми пятнами на конце.

— На. — Кальдер отцепил плащ и окутал им плечи брата — в знак солидарности неприятно защипало его собственную сломанную руку.

Скейл, похоже, слишком измождён и болен, чтобы остановить его хотя бы жестом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});