Владимир Набоков: русские годы - Брайан Бойд

На той же неделе, когда родился Дмитрий, произошло еще одно важное событие. Литературному агенту Отто Клементу удалось заинтересовать британского издателя Хатчинсона «Камерой обскурой» и «Отчаянием»68. Сначала не более чем удачная сделка, издание этих романов на английском языке возвестило перемены, не менее важные для литературной жизни Набокова, чем рождение сына — для жизни частной. В течение года, пытаясь разрешить проблему их перевода в соответствии с его критериями, он вплотную подойдет к мысли писать прозу по-английски.

ГЛАВА 18

Перевод и превращение: Берлин, 1934–1937

I

Вначале лета 1934 года Набоков, увлеченный составлением за Федора биографии Чернышевского, вдруг оставил мир своего героя и принялся за новый роман. 24 июня он начал писать «Приглашение на казнь» и завершил первый черновой вариант «за две недели чудесного волнения и непрерывного вдохновения»1.

Обычно Набоков, так же как и Джон Шейд, помечал свои рукописи днем завершения первого черновика, а не окончательного варианта. Однако рукопись «Приглашения на казнь» датирована 15 сентября. Очевидно, внезапность, с которой роман появился на свет, обескуражила самого Набокова, и он отложил его на время: так тесту дают время подняться, чтобы потом снова хлопотать над ним, прежде чем поставить в печь.

Между первым черновиком романа и первой правкой Набоков, скорее всего, продолжил работу над биографией Чернышевского. В конце июля он писал Струве: «Мой Чернышевский растет, бунтует и, надеюсь, скоро помрет»2.

В этом же месяце он также написал новый рассказ — «Красавица»3. Русская барышня, красавица, из-за которой гимназисты когда-то были готовы стреляться, постепенно превращается в тридцатилетнюю эмигрантку: она все еще хороша собой, но едва сводит концы с концами, нервна и понимает, что прошло то время, когда в нее влюблялись. Подруга сводит ее с неким вдовцом, и тот делает ей формальное, малообещающее предложение. Она приняла его — что ей оставалось делать? — «а следующим летом она умерла от родов». Нерв рассказа напряжен, как тетива. Счастье, избранницей которого, казалось, была Ольга Алексеевна, постепенно отворачивается от нее, не оставляя ей никакой надежды, а неожиданная передышка от бесплодного, одинокого, жалкого, безрадостного существования заканчивается внезапной смертью. Стрелы благополучия летят мимо, зато стрела смерти попадает в цель.

В конце июля Набоков, загоревшийся идеями «Приглашения на казнь», в ответном письме Ходасевичу полемизирует с последней статьей своего друга в парижской газете «Возрождение», где тот вел еженедельную колонку. Писатели, заявляет Набоков, не должны обращать внимание на проблемы эмигрантской идеологии, а работать в своем пространстве, подобно кочегарам, которые знают только свою топку, что бы там ни происходило на палубе, на море. Они должны

заниматься своим бессмысленным, невинным, упоительным делом, — мимоходом оправдывающим все то, что, в сущности, оправдания и не требует: странность такого бытия, неудобства, одиночество (которое я в детстве производил от «ночи») и какое-то тихое внутреннее веселье. Поэтому невыносимы — равно умные и неумные — речи о «современности», «inquietude»'e[127], «религиозном возрождении» и решительно все фразы, в которых встречается слово «послевоенный». Чую в этой «идейности» такую же стадность, «давайте — все — вместе», как было, скажем, в увлечении всемирными выставками вчера, т. е. в прошлом веке…

Пишу свой роман, не читаю газет…4

В начале августа Набоков застудил шею: мышцы нестерпимо болели, он не мог повернуть головы, словно ему передался страх Цинцинната Ц. перед нависшим над ним топором палача. Он был мрачен, подавлен: хотя пару месяцев назад лондонский агент продал права и на «Камеру обскуру» и на «Отчаяние», литературный труд приносил ничтожные доходы, а Вера не могла найти работу. Долги росли. Матери нужна была помощь, которую он был не в состоянии оказать. Только что полученный им перевод «Камеры обскуры» абсолютно никуда не годился5.

Набоков продолжал перерабатывать «Приглашение на казнь», пока наконец 15 сентября не решил для себя, что роман закончен. Поскольку Вера почти все время была занята с маленьким Дмитрием, он предполагал, что на перепечатку романа уйдет целый месяц. На самом деле все еще более затянулось. Весь ноябрь Набоков продолжал напряженно работать над рукописью, превращая ее в безумный палимпсест вставок и вымарываний, сделанных фиолетовыми чернилами, которые он предпочитал синим. В конце ноября он день и ночь диктовал роман Вере и в последнюю неделю декабря еще не закончил окончательную правку машинописи6.

Еще до того как Набоков подготовил рукопись «Приглашения на казнь» и отослал ее в «Современные записки», Анна Фейгина обратилась к Вадиму Рудневу, который на деле стал почти единовластным редактором журнала, и обрисовала ему положение Сирина — как литературное, так и финансовое. Набоков надеялся немного поправить свои дела, если «Современные записки» поместят в следующем номере отрывок из биографии Чернышевского. Ирония — как мы увидим из последующих событий — состояла в том, что Руднев был готов напечатать любой отрывок из «Жизнеописания Чернышевского», которое до сих пор еще никто не читал. Однако Набоков передумал, резонно полагая, что публикация отрывка повредит роману в целом, и вместо этого с благодарностью принял аванс7.

Роман, идея которого зародилась у него яркой вспышкой, неожиданно трудно вызревал, пока наконец с приходом 1935 года не появился на свет.

II

«Приглашение на казнь»

Роман-антиутопия, противопоставляющий индивидуальное воображение миру, который его отвергает, «Приглашение на казнь» — это второй в ряду шедевров Набокова (другие — «Защита Лужина», «Дар», «Память, говори», «Лолита», «Бледный огонь», «Ада»). Сюжет романа донельзя прост. На первой странице книги узнику Цинциннату Ц. объявляют смертный приговор; он проводит девятнадцать дней в одиночной камере, не зная дня своей смерти; на последней странице ему отрубают голову8.

Преступление Цинцинната состоит в том, что он непрозрачен в прозрачном мире, где все вокруг понимают друг друга с полуслова. Для других за границей общедоступного ничего не существует, и когда Цинциннат смотрит на мир с любопытством и удивлением, словно бы пытаясь увидеть то, чему нет названия в языке повседневности, он совершает преступление — «гносеологическую гнусность»[128].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});