История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II - Коллектив авторов

«Группы солдат разбредались по окрестностям, шли за барахлом, водкой и к «фравам». По соседству была улица, получившая название «бешеная». Как только появлялся там Рус-Иван, жители выскакивали из домов с трещотками, медными тазами, колокольчиками и сковородками. Поднимался невообразимый звон, шум, гвалт. Так улица оповещала себя о появлении завоевателя и пыталась отпугнуть его, подобно тому, как спасаются от саранчи. Однако Рус-Ивана не легко прошибить. Хладнокровно проходит он в кладовку и не торопясь экспроприирует все, что ему понравится…» С. 147.

«Восстановить дисциплину было трудно, сколько начальство не старалось. Вояки, у которых грудь в орденах, а мозги сделались от пережитого задом наперед, считали все дозволенным, все возможным. Говорят, что грабежи и безобразия прекратились только после полной смены оккупационных частей новыми контингентами, не участвовавшими в войне».

«Военные девочки набросились на заграничное барахло. Форму носить надоело, а кругом такие красивые вещи! Но не всегда безопасно было наряжаться. Однажды связистки надели яркие платья, туфельки на высоких каблуках и счастливые, сияющие пошли по улице. Навстречу – группа пьяных солдат. «Ага! Фравы!! Ком!» – и потащили девчат в подворотню. – «Да мы русские, свои, ай! Ай!» – «А нам начхать! Фравы!!!»

Солдаты так и не поняли, с кем имеют дело, а девочки испили чашу, которая выпала многим немецким женщинам». С. 150.

«Петров, как звали почтальона, показавшийся мне таким милым вначале, в конце войны раскрылся как уголовник, мародер и насильник. В Германии, на правах старой дружбы, он рассказал мне, сколько золотых часов и браслетов ему удалось грабануть, скольких немок он испортил. Именно от него я услышал первый из бесконечной серии рассказ на тему «наши за границей». Этот рассказ сперва показался мне чудовищной выдумкой, возмутил меня и потому навсегда врезался в память: «Прихожу я на батарею, а там старички-огневички готовят пир. От пушки им отойти нельзя, не положено. Они прямо на станине крутят пельмени из трофейной муки, а у другой станины, по очереди забавляются с немкой, которую притащили откуда-то. Старшина разгоняет их палкой: «Прекратите, старые дураки! Вы, что, заразу хотите внучатам привезти!?»

Он уводит немку, уходит, а минут через двадцать все начинается снова».

Другой рассказ Петрова о себе:

– Иду это я мимо толпы немцев, присматриваю бабенку покрасивей и вдруг гляжу, стоит фрау с дочкой лет четырнадцати. Хорошенькая, а на груди вроде вывески, написано: «Syphilis», это, значит, для нас, чтобы не трогали. Ах ты, гады, думаю, беру девчонку за руку, мамане автоматом в рыло, и в кусты. Проверим, что у тебя за сифилис! Аппетитная оказалась девчурка…». С. 113.

Молодая русская аристократка, княжна Мария Васильчикова, жившая в эмиграции в Германии и участвовавшая в антигитлеровском заговоре 1944 г., писала 31 марта 1945 г. в своем дневнике, что «волосы встают дыбом от рассказов о том, как советские поступают с женщинами в Силезии (массовое изнасилование, множество бессмысленных убийств и т. п.)». Философ Н.О. Лосский, живший в это время в Словакии, вспоминал: «Стыдно было слушать рассказы о грабежах советской армии и особенно насилиях над женщинами. Говорили, что в Братиславе было изнасиловано девять тысяч женщин в течение первых трех дней занятия города. У эмигрантки К. были две красавицы дочери. Она ранила одну из них в ногу, вымазала лица обеих дочерей кровью и поместила их в клинику, пользуясь знакомством с докторами. Таким образом она спасла дочерей».

Историческая справка

В августе 1946 г., когда Г.К. Жуков был уже начальником Одесского военного округа, на таможне задержали 85 ящиков с мебелью, которую маршал вывозил из Германии. В феврале 1948 г. по показаниям арестованного адъютанта Жукова Семочкина у маршала изъяли трофейное имущество: 9 золотых часов, 30 колец и кулонов, 3,5 тысячи метров тканей, меха, 36 ковров и гобеленов, 60 картин и многое другое. Чемодан с драгоценностями, о котором сообщил в НКВД Семочкин, так и не нашли. Маршал написал Сталину объяснительное письмо, и вождь до времени этим удовлетворился. Друг Жукова, генерал Крюков вывез из Германии не только четыре автомобиля, но и… 47 банок гуталина и 78 оконных шпингалетов.

Никогда ранее, ни в 1814–1818 гг. во Франции, ни в 1914 г. в Восточной Пруссии и Галиции русский солдат не пятнал себя так тяжко, как в 1944–1945 гг. Такое поведение в отношении к мирному населению противника было совершенно немыслимо и среди союзников. Уроки Гражданской войны, опыт богоборчества, ужасы террора и голодомора и соучастие в них извратили облик русского воина, выжгли в нем не только божеское, но часто и человеческое. Да и на самой войне самые честные, смелые, принципиальные и нравственные, были большей частью выбиты в первые годы, сгинули в штрафных ротах. Не христолюбивое воинство, но дикая орда наводнила Европу в 1944–1945 гг., мстя беззащитным европейским обывателям за собственное горе, потери и унижения, испытанные и от рук гитлеровцев в 1941–1944, и от рук сталинцев за четверть века большевизма.

Безобразное поведение советских солдат в Центральной и Восточной Европе лучше многого иного свидетельствует о той глубине разрушения личности, которая произошла во многих русских людях за годы большевицкой власти. Поэтому немцы и предпочитали сдаваться союзникам и бежали, пока не поздно, в западные оккупационные зоны, порой бросив весь скарб на разграбление Красной армии, только бы спасти свою честь и жизнь. 1945 год показал с очевидностью, что русские люди научились воевать и побеждать, обрели смелость и лихость, от которых их так тщательно отучали большевики голодоморами и ГУЛАГом, но он же обнаружил, что быть нравственно ответственными личностями очень многие русские люди так и не научились вновь, пройдя горнило войны. В этом коммунистическая практика жизни одержала победу над их совестью.

Множество преступлений происходило в 1945–1946 гг. и от руки иных народов, попавших в зону советского влияния: на территориях, переданных под управление Польши, и в Чехословакии. Здесь шло насильственное выселение немцев. Из Польши было изгнано 9,3 млн человек, из Чехословакии – 2,9 млн, c Балкан 0,5 млн человек. Порой немцы пытались остаться, объявляя себя онемеченными поляками или чехами, некоторым это удавалось, но далеко не всем. Две трети изгнанных немцев осели в западных зонах оккупации Германии, треть – в советской зоне, но очень многие до Германии так и не добрались.

Выселенцев лишали не только недвижимости, но и движимого имущества, держали под открытым небом без медицинской помощи, морили голодом, гнали на принудительные работы. Случались и изнасилования и жестокие бессудные убийства. По некоторым сведениям, поляки заморили и убили до одного миллиона человек, чехи – полмиллиона. Иные источники говорят осторожнее о «многих сотнях тысяч». Если в случае Польши это еще можно понять как возмездие за массовые убийства поляков, то у чехов потерь, подобных польским не было, их жизненный уровень во время войны был выше немецкого и они исправно ковали на своих заводах оружие для германской армии. К тому же в Польше очищенные от немцев земли стали заселять 2,1 млн поляков, выселенных из СССР, а в Чехии избыточного населения не было, и множество земель и построек было просто заброшено после Второй мировой войны.

Разумеется, отношения с мирным населением на занятых в 1944–1945 гг. территориях Восточной и Центральной Европы не всегда были окрашены в столь мрачные тона и носили однозначно преступный характер. Порой контакты были дружескими, а любовные связи – вполне добровольными.

Свидетельство очевидца

В то время 22-летний капитан артиллерии, Петр Михин рассказывает в своих воспоминаниях (речь идет о тогда венгерском городе Вуковаре в декабре 1944 г.): «Венгерки находили повод и способ, чтобы гульнуть с нашими солдатами. Однажды с застолья с танцами и песнями я бесцеремонно удалил своих солдат, чтоб они занялись своими служебными делами, а венгерок пристыдил на ломаном немецком: – Что же вы делаете? Ваши мужья воюют с нами, кровь льют, а вы тешитесь с русскими солдатами! – Пусть воюют, – игриво ответили мадьярки, – а нам хочется повеселиться с вашими солдатами. Они такие симпатичные…» – П.А. Михин. Война, какой она была. Курск: Славянка, 2012. С. 321.

Увы, и эти «добровольные отношения» в своих лучших проявлениях трагически омрачались реалиями советской жизни. Молодой русский офицер или солдат, влюбленный по-настоящему в хорватку или польку, не мог и мечтать жениться на ней. Брак с иностранкой привел бы к немедленному аресту и самым печальным последствиям для военнослужащего.

Свидетельство очевидца

«Привязались мы друг к другу достаточно серьезно, – вспоминает тот же капитан Петр Михин, – оттого очень трудным было наше расставание. Миланка (хорватская девушка из Опатовца) и ее родители с надеждой просили меня писать им, а после войны обязательно приехать и жениться на Миланке. Я же, зная наши законы, прощался с Миланкой навсегда. С одной стороны, не думал выжить до конца войны, с другой – знал, что невозможно жениться на иностранке, хотя и подданной союзного с нами тогда государства (Югославии). С. 311.