Земля зеленая - Андрей Упит

На пригорке Ансонов стоял человек и, прикрыв рукой глаза от солнца, смотрел на проезжавших. Это был тележный мастер Ансон. Зрением слаб стал, носил очки, но в них тонкую работу уже не сделаешь. Пропало прежнее мастерство, иногда только старые знакомые, по дружбе, закажут парочку деревянных ведер, кадку на трех ножках или ларь для муки. Теперь появились новые мастера, они сдают рессорные телеги совсем готовыми — отлакированными и с пристегнутыми кожаными фартуками.

Портной Ансон умер от чахотки — простудился прошлой осенью в день Микелевской ярмарки и не встал больше. Похороны выпали как раз на второй день рождества. С портными не везет дивайцам. У Адыня жена сошла с ума, сын сбежал в Ригу, и теперь его никто в дом не пускает. Заказчики привозят из Клидзини Рупрехта, он по праздникам играет на скрипке, а брюки шьет широкие книзу с боковыми карманами, пиджаки — в талию, с разрезом до поясницы.

С Лиеларского холма как на ладони видно поместье Зоммерфельд. Огромный каменный хлев с высокой крышей скорее напоминает завод, чем усадебное строение. Каменная клеть поменьше, по все же большая. Старый жилой домик Межамиетанов рядом с жильем управляющего выглядит смешным и жалким. В домике все еще живет бывший арендатор, он теперь пасет лошадей в имении, а его старуха ходит за тремя сотнями барских кур и осенью щиплет гусей. В Зоммерфельде держат девяносто породистых коров, луга косят четырьмя сенокосилками. В салакском поместье скота меньше, но зато поставлены две лесопильных рамы, куплены два локомобиля и работает механическая мельница. Хозяева просто вопят, — в день найма батраков упрашивать приходится, всех женатых забирает имение. Навоза стало в этих чертовых каменных хлевах уйма, рожь родится такая, что хоть топором руби, а пока весь клевер на возы накидываешь, без рук и без спины останешься. Зато работа — от звонка до звонка, жалованье и пура зерна по книге без всякой задержки, на каждого женатого батрака — отдельная комнатка с плитой и чуланом, недостатка в батраках здесь не бывает.

Мимо Яункалачей покатили быстро, и Андрею пришлось вскочить на телегу. Неизвестно почему, но Андр ни за что не хотел повстречаться ни с плаксивой хозяйкой хутора, ни с ее девчонками, которых Пукит всегда ставил в пример всему классу. Старая школа сгорела, уже второй год пошел, как строят новую. А волостной старшина, между прочим, успел за это время выстроить себе в Яункалачах великолепный каменный овин и прошлой зимой завез материал на постройку жилого дома. Весной обеим девчонкам и жене купил в Риге шляпы, а вот что касается подушной подати, то она три года тому назад повышена до десяти рублей. Плательщики проклинают волостного старшину и писаря, самые обиженные собираются к адвокату: просить совета,’ искать управы против такого разбоя. Шорника Преймана выбрали в волостное правление; весной он явился проверить, как идет постройка училища, а один из каменщиков возьми да облей его из ведра разведенной известью. Теперь предстоит громкое дело об оскорблении должностного лица и порче нового костюма.

Андрея Осиса очень интересовало, как хозяйничает новый волостной старшина, по Андр поторопил его сесть на телегу: мимо вон того маленького домика надо проехать рысью, а то попадешься старухе Яункалачиене на глаза, до вечера не отделаешься. Кроме проклятий на головы сына и снохи, наслушаешься и другого. У нее теперь новая песня — обязательно расскажет, как ей в сновидениях была предсказана смерть старика и как он, умирая, открыл глаза, посмотрел на небо, кого-то увидал там и прошептал: «Всевышний судья, разве ты не знаешь, что Ян делает со своей старой матерью? Разве нет у тебя грома и молнии, чтобы поразить грешника?» Андр так ловко передразнивал старуху и так забавно изображал, как она утирает каплю с кончика носа, что даже Анна улыбнулась, а Мария с девчонками хохотали во все горло. К счастью, старая Яункалачиене почти оглохла, — когда открыла дверь и высунула голову, телега арендатора Силагайлей с женщинами в шляпках, как ветер, промчалась мимо.

Стекольный завод больше не дымил, ветер кое-где сорвал кровельный гонт, обнажив голые ребра стропил. Он не мог больше работать — леса вокруг повырублены, издалека возить дрова чересчур дорого, а в городе пооткрывались стекольные заводы, работающие на каменном угле, тягаться с ними бессмысленно. Стеклодувы разбрелись — кто в Ригу, кто на родину в Ирши. Только владельцы жили еще тут, пока не разделаются окончательно с хозяйством. Древинь в Риге на Лубанской улице открыл свою мастерскую, сам Грейнер строил роскошный дом у станции.

Когда объезжали каменный столб Бривиней, сердце Андрея Осиса забилось сильнее. Каждая пядь земли знакома, исхожена; но теперь все стало чужое. Кусты вырублены, усадебная дорога укатана до блеска и такая широкая, что хоть на четверке проезжай. Андр уверял, что так оно и бывает осенью, когда везут молотилку, запряженную четверкой. Через Диваю выстроен каменный мост с перилами. Великолепно выглядел просторный хлев с большими окнами и въездом на чердак. Старый жилой дом, казалось, еще больше врос в землю; окно бывшей комнаты испольщика забито досками: должно быть, жить там уже нельзя. Рядом начата постройка нового каменного дома, ему оставалось чуть вырасти в длину, чтобы окончательно сдвинуть старый с его места. Но постройка вперед не двигалась. Разорен цветник Лауры, выкорчеваны оба куста сирени. Толстые каменные стены, с окном и покрашенной желтой дверью, топорщились неровностями. На большом трехстворчатом окне прекрасные тюлевые занавески, но какая в этом радость, если только одна комната отделена под жилье и даже кухни нет. Босоногая батрачка, в высоко подоткнутой грязной юбке, вышла из старого домишка с большой миской и понесла ее на хозяйскую половину.

Въехав в гору, Андр стегнул вожжами гнедого, мелькнули и скрылись старый и новый дома Бривиней, огромные груды заготовленных камней, заросшие крапивой и чернобыльником. У поворота на Спилву стоял брошенный конный культиватор. Телега Андра громыхнула колесами через желтое дышло. Проехали мимо старой клети, она как-то странно покосилась, будто собралась опереться одним углом о землю. Дверной проем без створок, а напротив него, выставив зубы граблей, зарастала травой жнейка, — наверное, так и простояла всю зиму.

Сначала Андрей Осис не мог определить, в чем здесь главные перемены. Но когда пригляделся, увидел: позади огромного нового сарая, на глиняном холме за ручьем, простиралось зеленое, взлохмаченное поле. Три одиноких ели только и остались от всей рощи, они как бы в испуге вытянули вверх свои шеи. Вдали причудливо вырисовывалась купа лип Вайнелей, в Лекшах поблескивала желтизной какая-то совсем новая постройка, а за нею у самого горизонта можно было рассмотреть черную линию елок вдоль железной дороги. Дуб еще стоял, но выглядел не таким уж могучим и раскидистым, а будто осел. Оказывается, засохла верхушка. На ней косо держалось колесо с покинутым гнездом аиста.

Пораженный Андрей Осис даже не заметил, что они едут не по старому разбитому усадебному проселку, а по хорошо укатанной дороге и что через ручей спилвской трясины насыпана дамба с мостиком. Не заметил также, что все поле до самой усадьбы засажено яблоньками, некоторые из них густо зеленели, иные согнулись без колышков или поломаны ветром. Когда-то они были заботливо рассажены, но теперь за ними никто не следил. По другую сторону ручья густая зелень клевера уже закрывала стерню прошлогодней ржи. Но Андрей все не мог оторвать глаз от опустошений на холме, когда-то покрытом дубами.

— Сумасшедший! — прошептал он, вздернув высоко плечи. — Зачем он рощу извел!

— Не только рощу! — рассмеялся Андр, указав в сторону Спилвы. — Первые два года дела здесь велись широко. На Грулланской подсеке было поднято восемь пурвиет под рожь, на Ликшанской десять — под ячмень, да осталась еще целина для выпаса лошадей. Посмотри, что осталось от зарослей черной ольхи!

Черного ольховника уже не было, торчали только редкие уродливые деревца, которые даже на жерди не годятся. На старом выгоне испольщика тоже остался только мелкий кустарник. На верхнем конце всю поросль на выгоне, вплоть до Айзлакстского леса, семья Бите вырубила, а новину перепахала. Посреди поля оставили большую козью иву; верхушка у нее спилена, на обрезок надето колесо. Этой весной сюда переселился аист с бривиньского дуба. Самец стоял на краю гнезда и, наклонив голову, осматривал еще незнакомые окрестности.

Непонятно, почему все это забавляло Андра, ему даже хотелось смеяться.

— Аистов тоже отняли у старых Бривиней. Пусть сторожат, как бы семья Бите ночью не сволокла на свой остров незаконченную каменную постройку!

Через Спилву прорыли глубокую канаву, но пользы мало; в канаву стекали воды с болотных лугов Озолиней и трясин Ритеров, луга Бривиней по-прежнему оставались заболоченными. В низине ямы из-под камней остались незасыпанными, частью сами завалились, частью наполнились черной водой.