Стежки, дороги, простор - Янка Брыль

тональность его прозы.

Перебираю в памяти — может быть, вот эту? Послевоенный студент, бывший партизан Толя Клименок, герой повести «На Быстрянке», жарким августовским днем плывет на лодке в гости к своим друзьям. Оторвавшись от воспоминаний, он оглядывается вокруг: «Слева, почти до самого леса на горизонте, расстилался луг. На покосе уже не колко — бескрайнюю равнину на радость глазу и босым ногам покрыла светло-зеленая мягкость отавы.

На правом берегу — большая деревня… И правда, «пусто летом в наших селах», — вспомнил Толя строчку из школьного стишка. Сельмаг весь день на замке, потому что продавщица тоже ходит за жнейкой… На теплом песке единственной улицы — следы грузовиков, телег и босых ножек, там и сям припорошенные то сеном, то первым оброненным колосом. Как славно сейчас опустить в самую глубь колодца клюв старого «журавля», достать из темной страшноватой бездны тяжелую деревянную бадью, расплескивая на босые ноги студеную воду, припасть пересохшими губами к мокрой сосновой клёпке! А разве хуже забраться в густую листву вишни, отыскивая особенно сладкие — последние, проклеванные скворцами и подсохшие ягоды? А бабушка или мама ищет тебя, кличет с порога, словно ты ей невесть как нужен и именно сейчас…» Так и льется с этой странички светлая радость, лучится живое обаяние жизни. И в каждой строчке ощущается, что жизнь эта — родная Янке Брылю. Что именно на богатой, плодородной почве его жизнелюбия, крестьянского по своей сути, — недаром «светло-зеленая мягкость отавы» у него радостна не только для глаз, но и для босых ног, и нежной преданности миру деревенской жизни вырос его лиризм, оснащенный тонким психологизмом, мягким юмором, прозрачной пластичностью описаний.

Но, может быть, выбранная мной сценка слишком идиллична, созерцательна? В оправдание можно сказать, что жизнь, нарисованная в ней, не просто мирная, а долгожданно мирная, выстраданная войной и двумя десятилетиями отлучения этой земли от родины — от Белоруссии, а внутренний конфликт героя повести с жизнью — впереди.

Все же попробуем дополнить эту сцену другой, из времени менее устоявшегося, более драматичного. Председатель молодого колхоза недавний фронтовик Василь Сурмак (повесть «В Заболотье светает») попадает в руки бандитов. Ему удается вырваться. Действие повести происходит в 1948 году: «Лечу по лесу, как лось. Трещит сушняк, саднит под ударами веток лицо, а дух захватывает от бега и счастья. Где-то там позади слышны выстрелы и крики погони. «Сопляки», — думаю я и в знак презрения к ним останавливаюсь, иду не спеша, затем опускаюсь на мох…

В росистой тени цветет маленькими белыми звездочками черника, а высоко, на вершинах деревьев, играют первые солнечные лучи… Это совсем возвращает меня к жизни. Замечаю рядом надломленную березку. «Славный киек, может, и пригодится, кто знает!»— думаю я. Сломать березку нетрудно, но она еще не сдается, зеленеют ее листочки. «Пусть растет», — говорю про себя и от радости бью по земле кулаком:

— Живу, дорогая, живу!»

Не правда ли, здесь тот же самый, органичный лиризм, но куда более динамичный, конфликтный. И какой богатый в своей естественности и неусеченности, в сложном единстве составляющих человека начал герой: живое существо, торжествующее спасение от смерти, сильная активная личность, радующаяся, что будет жить назло врагам, крестьянин с его близостью к природе, к земле, сильный своей связью с ними, любящий и жалеющий все живое.

Не сомневаюсь, читатель уже почувствовал, что за цитированными страницами стоит подлинный жизненный опыт самого писателя. «Мой опыт — мое достояние, — пишет Брыль, — и оно давалось мне нелегко».

Янка Брыль пришел в советскую литературу как западнобелорусский писатель. Он успел познать и испытать много такого, о чем все мы, и в том числе его литературные сверстники, которых у нас принято называть ровесниками Октября, знаем лишь понаслышке и из книг: ранние тяготы крестьянского труда и национальное унижение, невозможность получить образование, отсутствие какого-либо выбора жизненной деятельности, безжалостные законы собственнического строя. Испытал службу в армии государства, которому не был ничем обязан, и отчаянье от невозможности защитить землю, с которой был связан многим.

В немецкий плен Я. Брыль попал как солдат польской армии именно в то время, когда произошло долгожданное воссоединение Западной Белоруссии с Белоруссией Советской. Первый побег закапчивается неудачей: его ловят уже на польской территории при ночной переправе через реку, отправляют в «штрафкомпани» — концлагерь для военнопленных. Однако осенью 1941 года, когда Белоруссия была уже оккупирована, Брыль бежит вторично и на этот раз добирается до родной деревни. Здесь, у себя дома, он снова оказался вне закона, ибо в любой момент мог быть схвачен и, в лучшем случае, снова отправлен в Германию. Но он ведь знал, куда бежит и зачем. Вскоре у него завязываются связи с партизанами. Два года он помогал им как связной, а затем, приняв участие в разгроме гарнизона в своей деревне, ушел в лес. Таким образом, биография Янки Брыля слилась с биографией его ровесников.

И люди, и словари слово «судьба» чаще всего толкуют как стечение обстоятельств, как долю, участь человека, не зависящую от его воли, его усилий. Но не зависящее от человека стечение обстоятельств, участь — это скорее только биография. А вот биография, сплавленная с убеждениями, помноженная на труд, на участие в больших событиях времени, — это уже судьба. В данном случае — и человеческая, и писательская.

Максим Горький много раз повторял, что только сопротивление окружающей среде создает человека. Писателя Янку Брыля создало не только упорное сопротивление окружающей среде, но и рано определившееся желание писать, осознание своего призвания.

Как с чисто крестьянской конкретностью говорит об этом сам Брыль, пришло это «раньше, чем научился хорошо косить». Уже с 14 лет он жил напряженной, осмысленной жизнью: работал за взрослого, много читал, упорно занимался самообразованием, жадно искал в книгах указаний, как жить. О том, как непросто это было в условиях глухой западнобелорусской деревни, Брыль рассказывает в «Думах в дороге». Первым наставником в жизни и творчестве стал Л. Толстой. Герой оставшейся неопубликованной повести Брыля военных лет «Солнце сквозь тучи» так говорит об этом: «Кто, как не он, научил нас отличать меньшее зло от большего, любить мозоли и все простое, правдивое, реальное в жизни, не оставаться равнодушным к тому, что достойно любви, здорово ненавидеть, смеяться очищенным братской любовью смехом?.. Кто, как не он, научил нас очищающей беспощадной самокритике… кто научил нас радости общественной работы, подвига и верблюжьей выносливости, умению жить в тяжкой беде запасами собственного духа?..» Кто, как не Толстой, добавим от себя, внушил крестьянскому сыну, с ранних лет остро обеспокоенному вопросами о смысле жизни,