Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

указывает мне двумя приподнятыми ладонями, чтобы я подавил, ослабил пламя эмоций, но, когда отец вставляет отравляющее мое отношение к нему мнение, меня это всемерно задевает.

— Я сам решу, с чем мне остаться!

— Я позволю себе высказать личную оценку, чего не делал раньше… Ты знаком с моим отношением к личной жизни другого человека.

— Ну, — грубо выкидываю я.

— Чем ты против брака с Беллой? Чем ты её не примечаешь? Что тебе далась эта Милана? Еще с малых лет рядом с этой простоватой добродушной девчонкой ты склонен терять голову. Питая к ней глупые придуманные чувства, пронизанные привычкой, ты прилип к прошлому и не желаешь расставаться с жизнью, направляющей тебя в никуда! Верх абсурда, что ты уцепился за нее!

Он ещё больше накаляет мой гнев.

— Мне никто кроме неё не нужен, понятно?! Так было раньше и так будет всегда! — Я затеваю спор с ним, не скрывая своих убеждений. — Глупая, добродушная? Пусть она и беспредельна добродушная, но не лицемерная, как дочка магната!

— Джексон! При выборе пары, запомни, нужно проявлять расчетливость и избирать даму сердца по критериям, отвечающим за имущественное и материальное положение, а не только взирать на положительные качества. Белла для тебя по всем параметрам подходит. И её ты полюбишь. Она даже краше той худой и изворотливой, как змея.

А с Беллой жизнь будет сказкой. Меня коробит его обращение со мной. Он не знает, чего желает мне, не имея не малейшего представления об этой девушке.

Тайлер продолжает утихомиривать меня, но я сейчас в такой ярости. Никогда не ожидал услышать от отца подобное. Его слова объясняют мне всё — его истинное отношение к Милане. И к ее семье.

Нетерпение сметает во мне все силы, и я беззастенчиво-откровенно призываю его задуматься:

— А ты не забыл, дорогой папа, что благодаря Милане мы поддерживаем с тобой общение?

— Молчать! Я ничего не забыл, как и то, что её папаша уничтожил мою жизнь! — Я не удивляюсь его нескромному ответу. Возомнил себя настоящим праведным отцом. Я выскажу всё. Я выскажу всё, что подходит быстро к глотке.

На Ника жалко смотреть. Как человек, который силится сдержать вырывающиеся, пропитанные томительными годами чувства, ему тяжело это воспроизводить (суждение дотронулось ветки того, о чем душа его безустанно болит) и его уводит Тайлер за пределы кухни. Шуршание пачек таблеток слышится через плотную стену. Но я не прекращу ни за что этот разговор без еще одной правды, которую отец варварски ограждал от моего слуха.

— Уничтожил? — Он собирается перебить меня, но я не дам себя сбить и истошным голосом отпираю забор лжи: — В таком случае, папа, я позволю задать тебе личный вопрос. А не ты ли отбил его девушку? Не ты ли убегал с ней тайком? Не ты ли утаивал свою новую девушку от его глаз? Не ты ли? Ты предал дружбу! СОВЕРШЕННАЯ ТОБОЙ ОШИБКА ЛИШАЕТ МЕНЯ ЦЕННОГО! — Крик вырывается из глубин души. — А родители! Ты всегда скрывал, что у меня есть бабушка и дедушка! Наговаривал на них всякие гадости! Но я найду их и доберусь и там до правды! И ты МНЕ говоришь про Беллу? Полюбишь её, сказал мне отец. Ты хочешь, чтобы я всю жизнь мучился от несчастной любви, как и ты? Ты этого мне желаешь? Родной отец. — Я слышу его сдавленное дыхание. — Да ты даже не знаешь, что Белла больна шизофренией, и ты хочешь, чтобы я согласился на этот чёртов контракт, лишь бы укрепилось мое материальное положение?! Да к чёрту это! К чёрту такое укрепление, если я буду выть от этого, как волк по ночам. Не ожидал! Играл добренького, когда встретил Милану, нагромождал ей в уши, как искал нас… Ты ушёл, когда у тебя был сын, который нуждался в отце! И меня не волнует, что ты узнал о Питере. Ты забыл про меня тогда! Напрочь забыл! А сейчас позволяешь, появившись в какой-то промежуток времени, говорить мне, как лучше и как хуже, и что отцу нужно все рассказывать. Уже поздно. Раньше надо было воспитывать и думать о будущем сына!

Вот это да! Со мной происходит нечто, точно изливается водопад слов, поток правды, устоять против которого я не в силах. Накипело! Высказал отцу, что хранил только внутри под замком.

— И это не всё… — Разум отказывается мне служить, чувства вырываются наружу и меня прорывает: — Да, я, быть может, и совершаю ошибки, но не предаю, не отказываюсь от любви, а выбираю её… ЕСЛИ БЫ НЕ ТВОЙ ПОСТУПОК, ОТЕЦ! — Ощущаю, как мои руки становятся ледяными, бледными и неугомонно трясутся, я кладу телефон на стол и продолжаю в экран: — ЕСЛИ БЫ ТЫ НЕ НАЛЕТЕЛ КОРШУНОМ НА НЕВИНОВНУЮ НИ В ЧЕМ МАМУ, НЕ ОТНЯЛ БЫ ЕЁ ИЗ-ПОД НОСА СВОЕГО ЛУЧШЕГО ДРУГА, ТО НИЧЕГО БЫ ЭТОГО НЕ БЫЛО, ЭТОГО ПЕРЕЛОМНОГО МОМЕНТА В ДУШАХ ТЕХ, КТО НИКАК НЕ ПРИЧАСТЕН К ПРЕДАТЕЛЬСТВУ! И пусть я останусь без гроша, пусть этот толстосум поставит красную печать на моей карьере… я сделаю всё лишь бы сберечь дорогое. — Я громко сглатываю и приканчиваю последним ударом: — Есть ещё кое-что… Послезавтра твой второй сын, — и подмечаю, — неродной сын женится… Твой выбор, тебе решать, быть там или нет, но, помни, он нуждается в твоей, — выделяю голосом, — …поддержке…

Слова, откровенные до грубости, прогремевшие, как удар, вызывают и во мне испуг. Не сказал ли я лишнего? А не все ли равно: сказал я об этом сейчас или сказал бы потом?

Тишь да гладь. Ни единого звука не раздаётся по линии собеседника.

Отец жив вообще?

Звонок не завершен.

Прислушиваюсь несколько секунд.

Неожиданно, с поспешностью, неслышно проскальзывает Ник, которого Тайлер пытался успокоить и отвести от опасных для его здоровья переживаний, и выхватывает телефон, задыхаясь и твердя в трубку:

— Джейсон, мы многое пережили с тобой… — И без того в нервном возбуждении я еще больше начинаю волноваться за Ника. — Жизнь обоих не была лёгкой, но давай покажем нашим детям урок, простим друг друга за всё, что сотворили… — Я подзываю Тайлера, чтобы тот принёс чудодейственные препараты Ника, боясь, что ему станет совсем плохо после таких признаний. — Прости меня, друг… Прости за всё… — Его голос так сильно дрожит, отчего мое сердце так болит. — Так уж суждено: на два мужских сердца было только одно, нежное и хрупкое. Глупыми и влюблёнными мы были… Во имя нашей дружбы, во имя волнующего события, на которое мы обязаны явиться, я предлагаю перемирие. — Он захлебывается