Преступный человек (сборник) - Чезаре Ломброзо

Если бы все попытки реформировать представительный режим остались бесплодными, то можно было бы спросить себя, вместе с Молинари, не лучше ли было бы самим «потребителям политики», как он называет публику, выработать условия конституции и наблюдать за их выполнением. Отдельные личности не сумеют, конечно, справиться с этой задачей, но не решат ли ее свободные ассоциации при помощи печати? В тех странах, где масса народонаселения не обладает ни досугом, ни способностями к занятию политикой, такое свободное представительство потребителей, набранных среди лиц, которые обладают нужным досугом и способностями, могло бы сделаться орудием совершенствования государственного строя; оно было бы, пожалуй, гораздо влиятельнее и менее подвержено порче, чем официальное представительство невежественного большинства или привилегированного класса.

18) Советы и комиссии. Парламентаризм и канцелярщина влекут за собой стремление назначать комиссии и советы, когда время не терпит и нужно принимать меры немедленно. Комиссии и советы эти – по поводу общественной гигиены, общественного образования, сельского хозяйства и прочего – строятся по образцу парламента, но, будучи учреждениями чисто консультативными, окончательно лишены всякой силы, а между тем совершенно даром отвлекают занятых людей от полезной работы. По идее, они должны помогать министрам в управлении важными отраслями государственного хозяйства, а на деле, ввиду отсутствия решающего голоса, являются только помехой, и даже очень вредной, так как, не будучи сами ответственными, снимают часть ответственности и с министра.

Мы ведь уже видели, что многочисленность агентов уменьшает их личную стоимость.

Будем же проводить в эти советы, насколько возможно, настоящих специалистов и дадим им решающий голос в вопросах, чуждых политике, но касающихся современной науки, а вместе с тем возложим на них и ответственность за принятые решения. Людям-омнибусам, за все берущимся, но ни за что не отвечающим, в таких советах не место.

19) Технические министерства. Еще одно средство сгладить шероховатости парламентарного строя, не прибегая к резким мерам, состоят в том, чтобы превратить некоторые министерства в чисто технические, избавив их от влияния партий, но, конечно, не от ответственности.

Пусть министерства внутренних и иностранных дел остаются политическими и парламентарными – это вполне естественно, но какое отношение к политике могут иметь министерства земледелия, народного образования и морское? Если уже господствующее течение и парламентские интересы сделают эту реформу невозможной, то специализируем, по крайней мере, в каждом из этих министерств особые бюро, снабдив их широкими функциями и поставив вне парламентской борьбы.

Авось тогда внутри и вне парламентские самолюбия будут несколько ограничены, и мы не услышим более проектов перегородить Альпы для защиты от холерных эпидемий или переменить всю воду в стране для избавления от пеллагры!

Не достаточно ли с нас адвокатов в морском и военном ведомствах? Как помешать самым диким стремлениям, когда они возникают ежеминутно, не вызывая ни малейшего противодействия?

20) Формализм. Есть и еще язвы, ослабляющие нашу государственность, например: формализм и аркадизм.

Бюрократия похожа на ту сумасшедшую, которую пришлось лечить одному из нас и которая старалась поместить как можно больше коробочек одну в другую, а в самую маленькую коробочку клала… иголку.

Мы громоздим рапорты на рапорты, отношения на отношения для того, чтобы обеспечить экономное приготовление супа в больнице, а самого-то эконома оставляем без надзора. Мы испытываем горы бумаги для того, чтобы получить в конце концов фиктивную цифру рецидивистов, которая заставляет нас думать, что число преступлений уменьшается, тогда как оно растет.

21) Профессиональное образование. Для того чтобы устранить все эти неудобства, прежде всего нужно подготовить рабочих к кооперации, и правительство может это сделать лучше, чем кто-либо другой, путем профессионального образования. В самом деле, если уж правительство должно вмешаться в этот вопрос, – а вмешательство его необходимо для того, чтобы победить невежество и влияние духовенства, – то пора уже ему даже в низшей школе бросить чисто теоретический и эстетический путь развития, приводящий только к мозговому переутомлению и дающий людей, лишенных практического смысла, вечно недовольных и, за неспособностью ни к какому делу, претендующих на то, чтобы государство их содержало.

22) Воспитание. И пусть начнут с фребелевских школ, знакомящих юный ум с реальностью, а затем – с введения в школах ручного труда, настоящего противоядия против пустой риторики, которая там царствует. Пусть внушают юношеству любовь к промышленности и ремеслам, пусть делают из них хороших рабочих и управляющих фабриками, вместо того чтобы увеличивать и без того большое число врачей и адвокатов без практики.

Интеллигентный рабочий при столкновении с менее интеллигентными товарищами производит на них благотворное влияние. Возьмите его из этой среды, сделайте адвокатом, врачом, чиновником, и общество ничего не выиграет, так как эти профессии без того слишком обширны, тогда как та маленькая кучка, в которой он вращался, много потеряет – сделается менее сознательной и активной.

Однако ж было бы большой ошибкой предполагать, что массы рабочего народа в скором времени будут уже настолько образованны, чтобы мочь командовать буржуазией, образование которой, хотя и ложно направленное, все-таки гораздо выше.

Вот почему и следует стремиться дать правящим классам действительно высокое образование. Надо просветить просвещенные классы, писали Флобер и Жорж Санд, то есть надо изменить систему образования, заставляющую нас жить в мире мертвых, надо дать нам вздохнуть свежим воздухом действительной жизни.

Мы должны наконец избавиться от аркадской риторики – печального наследия предков, хотя бы для того, чтобы защищаться от случайных политических преступников, которые, принадлежа, как мы видели, к числу маттоидов и неудачников, всегда стремятся к реформам реакционным, атавистическим.

Изучая движения 1789 и 1848 годов, в которых участвовало множество маттоидов, мы видим, что одной из причин маттоидных бунтов является архаическое образование, не соответствующее нуждам времени.

Мы питаем умы юношества ароматом цветов, вместо того чтобы давать им существенную пищу, а хотим, чтобы они были крепки и здоровы.

Наши молодые люди становятся, может быть, эстетиками – хотя и в этом можно усомниться, – но то же было бы, пожалуй, если бы мы заставляли их в течение десяти лет по шести часов в день выделывать искусственные цветы.

О, как наши внуки будут смеяться при мысли, что менее тысячи людей против воли должны были изучать отрывки из классических авторов или, еще хуже, грамматику древних языков, с тем чтобы тотчас же позабыть ее, и что это считалось драгоценным средством для развития ума, более драгоценным, чем изучение положительных наук и фактов! Кто же поверит, что латинский язык считался необходимым для моряка или пехотного капитана в то самое время, когда все правила стратегии изменялись под влиянием различных гениальных изобретений?

А мы продолжаем создавать поколения, мир которых, переутомляемый в течение долгого времени, пропитывается единственно формами, а не сущностью, да еще хуже, чем формами (тогда мы служили, по крайней мере, эстетике), – фетишистским обожанием старого, тем более слепым и бесплодным, чем больше тратится на это времени.

Вот почему при отсутствии серьезного знания юношество наше бросается на первое попавшееся нововведение, хотя бы самое бессмысленное и не соответствующее времени; если только оно напоминает ему плохо понятную старину.

Пропитав мозги детей классицизмом, мы потом несколько лет сряду накачиваем в них метафизику, и это накачивание для юристов и филологов продолжается в течение всего университетского курса.

А пользование такими превосходными орудиями специальной культуры, каковы статистика и социология, отходит тем временем на задний план, о психиатрии же, гигиене, антропологии, этнологии, истории религий, паразитологии почти и речи не заходит. Прекраснейшим педагогическим открытием – методом Фребеля – тоже все пренебрегают, точно будто нужно ждать, чтобы вся Европа его оценила прежде, чем ввести в школы стимулирующий и облагораживающий ручной труд, который, заменяя туманные мечты о древности точными и практичными знаниями, избавил бы нашу страну от наводнения носителями дипломов, то есть неудачниками, число которых следовало бы уменьшать всеми мерами.

Но зато у нас есть школы археологии, красноречия и декламации!

Зато если вам мало одной кафедры римского права, то мы дадим их по две и по три в каждом университете! О, мы ведь живем, руководствуясь обычаями и законами наших предков!