Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

на горячих гренках.

Вину чувствовала, и при этом ужасно хотелось сесть за стол и съесть всё, что принесли.

— Nieninque, подснежник мой, — бархатистый баритон владыки заполнил просвеченную поздним осенним солнцем столовую, — не дёргайся так. Мало ли чего хочется беременной…

— Чего хотелось матери Леголаса?

Владыка вздохнул:

— Почти всю беременность прожила на сладком. Белый шмелиный мёд, варенье из лепестков белых роз, сахар из белого винограда… Она была так тиха, так счастлива — это время было единственным, когда ей не хотелось поединков в свою честь. Мир и покой снизошли тогда на наш лес.

Мда, кого же я рожу…

— Ты родишь прекрасное дитя, одарённого здорового малыша… и немножко дракона, — он заулыбался и вдруг горячо попросил:

— Ну что тебе стоит, согласись на поединок сейчас, что тебе в Тёмном? Ведь не любишь, только ребёнок останавливает, а у нас ему будет нисколько не хуже.

И добавил, умильно подняв брови домиком:

— Ну что мы, оленей тебе не настреляем?

Не давая ничего сказать, вкрадчиво продолжил:

— Второй триместр — самое лёгкое время беременности, путешествие ты под моим присмотром перенесёшь хорошо. Подумай…

Я только головой покачала. Мало радости, если он убьёт Ганконера, а если наоборот? Кто проследит за моей беременностью? Ей-ей, Трандуил зря такие разговоры заводит. Заметила, что Згарх, не успевший уйти, напрягся, и заподозрила, что он понимает синдарин. Владыка хмыкнул:

— Он понимает.

Згарх перестал сдерживаться, и, темнея и становясь похожим на страшного зверя, прорычал что-то на чёрном наречии.

Король даже бровью не повёл в его сторону.

Обеспокоенно спросила:

— Что он говорит?

— Говорит, что дитя владыки, будущий владыка, должен остаться в Мордоре, что в нём надежда этих мест… тут он прав, конечно, но что мне до орков и их надежд? Ну, и ещё парочка грязных оскорблений. Иногда мне кажется, что это вонючее животное считает, что я стану с ним разговаривать и даже могу счесть достойным поединка, — в этом месте Трандуил захихикал, неподдельно веселясь.

Понятно. Мир он заключал исключительно потому, что это воля небес. Сами орки для него хуже, чем ничто. Я тоже их не люблю, но мне кажется, что есть надежда на изменение их социума в лучшую сторону.

— Проще убить, valie. И сейчас есть чудесная возможность прихлопнуть королевство тьмы разом. Выжечь дотла.

— Нет. Я хочу мира, интеграции и какого-никакого взаимопонимания. Возможно, Мордор перестанет быть угрозой.

— Да. И такая возможность есть, — Трандуил разочарованно поджал губы, признаваясь.

Задумчиво спросила:

— А что, владыка Ганконер догадывается о наших разговорах?

Трандуил фыркнул:

— Не догадывается. Знает. У него здесь везде глаза и уши, да и не дурак он. Просто не может влиять на сложившуюся ситуацию и связан долгом чести.

* * *

Первый день зимы ознаменовался скандалом: в тёмном закоулке застали Згарха и Халаннар.

Их связанными волокли в подвалы, в тюрьму, когда я, возвращаясь с прогулки в компании Трандуила, встретила эту процессию в коридоре. Обомлев, спросила с оттенком гнева:

— Что это значит⁈

Все молчали. Переминались, отводили взгляд.

Развеселившийся Трандуил, не нуждавшийся в словах, тут же скабрезно пояснил:

— Это животное соблазнило твою служанку, — и, повнимательнее, видимо, покопавшись в головах, — а, нет, скорее она его… ну и вкусы у некоторых женщин… В тюрьму их волокут, он совершил недозволенное… гм… подняв глаза на собственность Тёмного. Тебе объяснить стесняются, уважая чистоту цветка сердца Властелина, хе-хе.

И, с равнодушием:

— Пойдём, ничего интересного.

77. Герцогини и ландыши

сойдут снега и духи леса

из прелых листьев и ручьев

по памяти о прошлых жизнях

нам снова ландыш создадут

© Петкутин

Скандально привизгивая, прикрывая глаза от стыда за саму себя, потребовала отпустить Халаннар, да заодно и Згарха. Их тут же отпустили: видно, подумали, что пререкаться с беременным цветком хозяйского сердца себе дороже. И пусть-де Темнейший со своим цветком сам и разбирается.

Халаннар, не удержавшись, вцепилась в рукав: чёрная кожа посерела, зрачки во всю радужку, и пахло от неё ужасом.

Угу. Понятно, бывала в подвалах Ганконера и знает, чего боится. Но в ноги не упала, сохранила лицо. Она, пожалуй, сильнее духом, чем я. Со стыдом вспомнила, как пыталась ползать на коленях перед Силакуи, вздохнула сочувственно и сжала запястье служанки, шепнув:

— Не бойся, не дам пропасть, — и, погромче: — Ты нужна мне.

Подумалось, что бодрая деятельность хорошо снимает стресс, а тут как раз и дело нашлось.

Первое утро зимы, снег и холод вывели меня из сонного состояния, и я наконец почувствовала бодрость и ясность разума. Поняла, что мне не нравится жить в своих покоях и спать в той самой комнате и на той самой кровати, на которой я чуть не потеряла ребёнка. Там как будто остался след того липкого ужаса, заставлявший холодеть и напрягаться, но осозналось это только сейчас.

— Между моими покоями и покоями владыки Трандуила пустует несколько комнат. Я хочу переехать туда. Немедленно, сегодня. Кровать там должна быть другая, не та, на которой сплю сейчас. Проследи, чтобы в комнатах прибрались и натопили.

Любопытно, что Згарх под насмешливым взглядом Трандуила ни слова не сказал, только презрительно скривился, растирая запястья, с которых сняли верёвки.

Пришёл он потом, через несколько часов, когда я соизволила отлипнуть от трандуилового подола и зайти в свои новые комнаты. Там действительно дышалось гораздо легче.

— Богиня, благодарю, — Згарх поклонился в пояс, как кланялся владыке.

Разогнулся, и череп сбрякал по броне. На этом благодарности окончились, и лицо мауготха стало очень деловым:

— Блодьювидд, я хочу купить эту женщину и прошу ходатайствовать за меня перед Тёмным Владыкой.

Однако. Осторожно поинтересовалась:

— А что, женщины всегда продаются? Или есть рабыни, а есть жёны?

Згарх искренне удивился:

— А в чём разница?

С тоской вспомнила, как Трандуил только утром предлагал раскатать Мордор по брёвнышку и изничтожить орков со всей их самобытностью. Хорошее же было предложение.

Кисло ответила:

— Мои служанки могут выбирать сами. Их нельзя покупать, они свободны.

Но создалось у меня ощущение, что Згарх не понял, что имелось в виду.

Насчёт реакции Ганконера на самоуправство я не особо переживала. Разборки Темнейшего с беременным цветком в последнее время ограничивались мягким: «Как пожелаешь, дорогая», и я иногда вчуже с лёгкой насмешкой жалела, что нет у меня фантазии, чтобы сделать этот период достаточно запоминающимся для владыки — настолько было понятно, что я сейчас могу делать что угодно, и что Ганконер всё спишет на причуды беременной.

И меня уело, что свобода, которую я выклянчила у Ганконера для харадримок, ни во что не ставится. Никем, в том