Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный - Томас Гарди

— Не говори так, Джуд! Мне бы хотелось с корнем вырвать из моего прошлого каждое смелое слово, каждую смелую мысль. Самоотречение — в этом все! Никакое унижение не будет для меня чрезмерным. Кажется, так бы и исколола всю себя булавками, чтобы вместе с кровью из меня вышла вся скверна!

— Что ты! — воскликнул он и привлек ее к себе, словно ребенка, прижимая ее голову к своей груди. — Вот до чего довела тебя наша потеря! Такие угрызения совести не для тебя, мой нежный цветок, а для тех дурных людей, которые никогда их не испытывают.

— Мне нельзя оставаться вот так с тобой, — прошептала она.

Он все еще прижимал ее к себе.

— Почему же?

— Это слабость.

— Ты все о том же! Да разве есть на свете что-нибудь более прекрасное, чем наша любовь друг к другу?

— Есть. Все зависит от того, какая любовь… Твоя… наша — греховная.

— Я не хочу слышать об этом, Сью. Ладно, скажи, когда ты хочешь, чтобы наш брак был освящен в церкви?

Она помолчала, потом смущенно взглянула на него.

— Никогда, — прошептала она.

Не поняв полного значения ее отказа, Джуд принял его спокойно и промолчал. Прошло несколько минут, и ему показалось, что она заснула; он шепотом позвал её и тут же убедился, что она не спит. Она отстранилась от него и вздохнула.

— От тебя сегодня веет чем-то странным и непонятным, — промолвил он. — Причем не только метафорически, но и в самом прямом смысле этого слова, от одежды. Я слышу запах какого-то растения, он мне как будто знаком, только я не могу вспомнить, что это такое.

— Это ладан.

— Ладан?

— Я была на богослужении в церкви святого Силы, там воздух насыщен ладаном.

— А… В церкви святого Силы?

— Да, я иногда хожу туда.

— Вот как! Ты ходишь туда!

— Видишь ли, Джуд, мне очень одиноко здесь по утрам, когда ты на работе, и я все думаю и думаю о моих… — У нее вдруг подступил комок к горлу, и ее голос пресекся. — Вот я и начала ходить туда, ведь это так близко.

— Да, да, конечно… Я ничего не имею против. Только это так на тебя не похоже! А там и знать не знают, кто находится среди молящихся!

— Что ты хочешь этим сказать, Джуд?

— Ну, проще говоря: какой скептик.

— Как ты можешь делать мне больно, когда я так страдаю, Джуд! Конечно, я знаю, ты не хотел огорчить меня. Но говорить так не следует.

— Не буду. Но я очень удивлен!

— Я хотела сказать тебе еще кое-что, Джуд. Только не сердись на меня, хорошо? Я много думала об этом, с тех пор как моих малюток не стало. Мне кажется, мне не следует больше быть твоей женой… или чем-то вроде жены.

— Как? Но ведь ты же моя жена!

— С твоей точки зрения — да, но…

— Конечно, мы боялись церковного обряда, как боялись бы многие другие, будь у них те же основания для опасений, что и у нас. Но жизнь показала, что мы ошибались в себе и преувеличивали свои пороки, и если ты начинаешь считаться с ритуалами и обрядами, я удивляюсь, почему ты не хочешь, чтобы мы немедленно обвенчались? Ты несомненно жена моя, Сью, во всех отношениях, разве что не перед законом. Что ты хотела сказать?

— Мне кажется, это не так.

— Не так? Но допустим, мы уже выполнили обряд? Тогда бы ты чувствовала себя моей женой?

— Нет, даже и тогда я бы этого не чувствовала. Мне было бы еще хуже, чем теперь.

— Но почему?.. Ради бога, скажи, почему, дорогая?

— Потому что я принадлежу Ричарду.

— Ах, опять эта нелепая выдумка. Ты мне уже говорила нечто подобное.

— Тогда это было лишь преходящее чувство, но со временем я все больше и больше убеждаюсь в том, что принадлежу ему или никому.

— Боже милостивый!.. Как мы с тобой обменялись ролями!

— Возможно, что так.

Несколько дней спустя в сумерках летнего вечера, когда оба они сидели в той же маленькой комнатке внизу, в парадную дверь дома плотника, у которого они жили, постучали, а через несколько минут постучали в дверь их комнаты. Не успели они открыть, как посетитель сам толкнул дверь, и на пороге выросла женская фигура.

— Здесь живет мистер Фаули?

Джуд машинально ответил утвердительно, и оба тут же вздрогнули, так как голос принадлежал Арабелле.

Он холодно попросил ее войти, и она села на скамью у окна, так что они отчетливо могли видеть ее силуэт против света, хотя все детали, по чему можно было бы составить общее представление о ее внешности, оставались в тени. И все же по каким-то еле уловимым признакам угадывалось, что сейчас она находится в стесненных обстоятельствах и одета не так вызывающе нарядно, как при жизни Картлетта.

Все трое неловко пытались завязать разговор о недавнем несчастье, о котором Джуд в свое время счел долгом сообщить ей, хотя она так и не ответила на его письмо.

— Я только что с кладбища, — сказала Арабелла. — Навела справки и нашла могилу ребенка. Спасибо за то, что сообщил мне, но я не могла приехать на похороны. Я прочла обо всем в газетах, и мне показалось, что я буду лишней… Так что, как видишь, на похороны я приехать не могла… — Будучи совершенно неспособной усвоить подходящую к случаю манеру держаться и вести разговор, Арабелла мялась и сбивалась на повторения. — Но я рада, что нашла могилку. Ты должен поставить им красивый камень на могилу, Джуд, это ведь по твоей части.

— Я поставлю надгробье, — мрачно ответил Джуд.

— Я была ему мать… само собой, я горюю по нем, — продолжала Арабелла.

— Ну конечно. Мы все горевали.

— По тем, другим, я не так горевала, ну да это понятно.

— Разумеется.

Из темного угла, где сидела Сью, послышался вздох.

— Мне так часто хотелось забрать его к себе, — продолжала миссис Картлетт. — Быть может, тогда ничего бы и не случилось. Но, понятно, я не хотела отнимать его у твоей жены.

— Я не жена его, — послышался голос Сью.

От неожиданности такого заявления Джуд лишился дара слова.

— Ах, простите, пожалуйста, — сказала Арабелла. — Во всяком случае, мне так казалось!

По тону Сью Джуд понял, что ее слова продиктованы ее новыми, необычными взглядами, но, разумеется, до Арабеллы они дошли только в их буквальном значении. Оправившись от изумления, в которое ее повергло признание Сью, она продолжала с безмятежным спокойствием толковать о «своем мальчугане», хотя при жизни его она нисколько не заботилась о нем, и скорбь ее, чисто показная, была явно предназначена для успокоения совести. Упомянув о прошлом, она снова обратилась к Сью с каким-то замечанием. Ответа не последовало: Сью незаметно вышла из комнаты.

— Она сказала, она тебе не жена? — спросила Арабелла уже другим тоном. — С чего это она так сказала?

— Не берусь тебе объяснить, — резко ответил Джуд.

— Но ведь она твоя жена, правда? Она сама мне это говорила.

— Я не собираюсь обсуждать ее слова.

— А-а… понимаю. Ну, ладно, мне пора идти. Я сегодня остаюсь здесь на ночь, вот и решила заглянуть к тебе, ведь несчастье-то у нас общее. Я ночую в той гостинице, где работала буфетчицей, а уж завтра отправлюсь в Элфредстон. Отец вернулся домой, я теперь живу вместе с ним.

— Вернулся из Австралии? — безучастно спросил Джуд.

— Да. Не ладились у него там дела. Круто ему пришлось. Мать умерла в разгар лета, от этой… как ее… диз… забыла, как это называется, и отец с двумя младшими ребятишками вернулся. Поселился в домике рядом с тем, где жил раньше, и я пока веду его хозяйство.

Арабелла соблюдала приличия даже после того, как ушла Сью, и пробыла с визитом не дольше, чем позволяли самые строгие правила хорошего тона. Когда она ушла, Джуд вздохнул с облегчением и, выйдя на лестницу, позвал Сью, беспокоясь, куда она исчезла.

Ответа не последовало. Плотник, их квартирный хозяин, сказал, что она не приходила. Это озадачило Джуда, и теперь он уже не на шутку встревожился ее отсутствием: время было позднее. Хозяин позвал жену, и та высказала предположение, что Сью пошла в церковь св. Силы, которую часто посещала.

— В такой поздний час? — удивился Джуд. — Церковь уже закрыта.

— Она знакома со сторожем, у него ключ, и она может получить его в любое время.

— И давно она ходит туда?

— По-моему, всего несколько недель.

Без особой уверенности Джуд направился к церкви, возле которой ни разу не показывался с тех пор, как жил в этих местах много лет назад, когда в его юношеских воззрениях было гораздо больше мистицизма, чем теперь. У церкви было безлюдно, хотя вход был действительно не заперт; он тихо поднял щеколду, вошел и, бесшумно закрыв за собой дверь, замер на месте. В глубокой тишине церкви слышался едва уловимый звук — не то вздохи, не то рыдание, — доносившийся из угла. Сквозь мрак, который едва разгонял слабый вечерний свет, проникавший с улицы, он двинулся в том направлении. Дорожка заглушала его шаги.