Истории московских улиц - Владимир Муравьев

По мнению графа, события и испытания военного времени оттеснили у графини на задний план, а может, и вообще вытеснили из мыслей ее католичество. Перед вступлением французов она с детьми уехала в Ярославль. Аббат Сюрюг оставался в Москве и был советником Наполеона по русским делам.

После окончания войны католические церковники не оставили графиню Екатерину Петровну в своих домогательствах. Ее психика была сломлена. Она стала фанатичкой, мужа называла не иначе как "проклятым еретиком". С ее помощью окружавшим ее аббатам удалось увлечь в католичество старших дочерей Ростопчина. В родной семье Ростопчин оказался чужим и одиноким.

Его внучка Л.А.Ростопчина в своих воспоминаниях пишет, что после того как он обнаружил, "что хитрость и ложь свили гнездо у его очага... чувство глубокой горести не покидало его никогда". Единственной отрадой оставалась для него младшая дочь Лиза, которая была к нему ближе, чем к матери, и не поддавалась ее уговорам принять католическую веру.

Но семнадцатилетняя Лиза заболела скоротечной чахоткой и умерла в 1824 году. Ее смерть, по общему мнению современников, свела в могилу и отца.

Ужасны были и обстоятельства смерти девушки.

Внучка Ростопчина в своих воспоминаниях много лет спустя открыла эту семейную тайну.

Уже было ясно, что Лиза умирает, Федор Васильевич неотступно дежурил возле нее, позвали священника, он исповедал и соборовал девушку. Екатерина Петровна убедила Федора Васильевича, что дочери лучше, и отослала его отдохнуть и поспать.

Ночью Лиза скончалась. "Утром (графиня) разбудила мужа и сообщила ему, что Лиза умерла, приняв католичество... - рассказывает Л.А.Ростопчина. Граф отвечал, что, когда расстался с дочерью, она была православной, и послал за приходским священником. Вне себя графиня в свою очередь послала за аббатом - оба священника встретились у тела усопшей и разошлись, не сотворив установленных молитв. Тогда дед (Ф.В.Ростопчин) уведомил о событии уважаемого митрополита (Филарета. - В.М.), приказавшего схоронить скончавшуюся по обряду православной церкви. Мать не присутствовала на погребении".

Позже стали известны подробности кончины Лизы из рассказа случайно оказавшейся свидетельницей этой сцены племянницы горничной. Мемуаристка записала ее рассказ. "В ночь ее (Лизы. - В.М.) смерти, услыхав странный шум, она (племянница горничной. - В.М.) проснулась и босиком подкралась к полупритворенной двери. Тут она увидела бабку (графиню Е.П.Ростопчину. В.М.), крепко державшую при помощи компаньонки умирающую, бившуюся в их руках, между тем как католический священник насильно вкладывал ей в рот причастие... Последним усилием Лиза вырвалась, выплюнула причастие с потоком крови и упала мертвой".

Ростопчин умер полтора года спустя. Он завещал похоронить себя рядом о Лизой, без пышных похорон в простом гробу и не означать на надгробии его чинов и должностей. Младшего, двенадцатилетнего сына он в завещании распорядился взять от матери и передать опекунам. По распоряжению императора мальчик был зачислен в Пажеский корпус.

Екатерина Петровна не вышла проститься с мужем, не присутствовала ни на панихиде, ни на похоронах...

С.М.Загоскин, сын известного писателя, знавший графиню Е.П.Ростопчину в 1840 - 1850-е годы, рисует характерный портрет фанатички. "Она, - пишет он, - была высокого роста, крепкого телосложения и отличалась грубыми, неприятными чертами лица и огромными выпуклыми глазами. Она одевалась по моде 20-х годов, но ходила не иначе, как в черном платье и валеных туфлях. Темные волосы ее, почти без седины, были обстрижены, всклокочены и щетинисты, а уши огромного размера... Страшная нелюдимка, она не имела вовсе знакомых и, сделавшись католичкой, окружала себя только французскими аббатами... Почти не выходя из дома, она в течение дня развлекалась двумя ручными попугаями, которых носила на пальцах, сталкивая их лбами и потешаясь неистовыми их криками. Такой дикой, неприветливой старой дамы я никогда и нигде более не встречал".

Графиня Екатерина Петровна была похоронена по ее завещанию не на семейном участке Пятницкого кладбища, а отдельно - в католической части Немецкого. Еще до войны памятник с ее могилы пропал, и могила ее затерялась.

На могиле Евдокии Петровны Ростопчиной (1811-1858) - жены младшего сына графа Федора Васильевича Андрея Федоровича сохранился старый памятник, надпись также сохранилась полностью: на ней нет никакой эпитафии, только имя и даты жизни.

Евдокия Петровна Ростопчина родилась в Москве. По рождению она принадлежала к высшему светскому обществу, воспитывалась в семье деда и бабки - известных богачей Пашковых, так как в раннем детстве осталась сиротой. В ней рано проявился поэтический талант, Пушкин похвалил стихи семнадцатилетней поэтессы. В 1830-е годы ее произведения становятся "известны, - как пишет В.Г.Белинский, - каждому образованному и неутомимому читателю русских периодических изданий". С Москвой связана почти вся ее литературная деятельность. Переехав после замужества в Петербург, она через несколько лет возвращается в Москву.

В Москву, в Москву!

В тот город столь знакомый,

Где родилась, где вырастала я;

Откуда ум, надеждою влекомый,

Рвался вперед, навстречу бытия;

Где я постичь, где я узнать старалась

Земную жизнь; где с собственной душой

Свыкалась я; где сердце развивалось;

Где слезы первые пролиты были мной!

В Москве салон Ростопчиной привлекал многих литераторов и ученых, она была дружна с Жуковским, Лермонтовым, Вяземским, Островским, Погодиным, Одоевским и многими другими литераторами. Прекрасно чувствуя московский быт, "особый отпечаток" которого заметен "на всех московских", она пишет стихотворную комедию "Возврат Чацкого" - продолжение самой московской пьесы - "Горе от ума" А.С.Грибоедова. Комедия Ростопчиной имела большой успех в Москве, но, как и ее прототип, была запрещена цензурой и расходилась в публике в рукописном виде.

На том же участке, где и место Ростопчиных, означенном на официальном плане кладбища под № 8, находится могила ученого, поэта, художника Александра Леонидовича Чижевского (1897-1964), имя которого уже несколько раз упоминалось в этой книге. Над его захоронением поставлена невысокая стела светлого гранита. Здесь же похоронена его жена Нина Вадимовна Чижевская (Энгельгардт) (1903-1983).

Дворянские фамилии Чижевских и Энгельгардтов имели поместья в Смоленской губернии и были соседями. Впервые Нина Энгельгардт увидела Александра Чижевского в 1916 году. Тогда, вспоминала Нина Вадимовна, вольноопределяющийся, с Георгиевским крестом за храбрость, раненый герой, прибывший с фронта, приехал к ее родителям с визитом и, конечно, не обратил никакого внимания на тринадцатилетнюю девочку. Следующая встреча состоялась три десятилетия спустя.

За это время Чижевский стал всемирно известным ученым, познал счастье великих открытий, радость признания, а также зависть так называемых научных оппонентов и ненависть врагов. В 1942 году по обвинению в антисоветской агитации он был арестован (хотя, как справедливо полагал сам, мог попасть в застенки ГПУ-НКВД гораздо раньше) и по статье 58, пункт 10, получил восемь лет лагерей.

Нина Вадимовна была арестована ГПУ в первый раз в 1920 году, будучи семнадцатилетней девушкой, недавней воспитанницей Института благородных девиц. Тогда ее вскоре отпустили. Но два или три года спустя взяли снова, на этот раз она получила срок и попала на знаменитые Соловки. Ее вина заключалась в том, что она принадлежала к "враждебному классу", и таким же был круг ее знакомых. С тех пор Нина Вадимовна жила под постоянным наблюдением органов: по отбытии очередного срока ее на краткое время выпускали на волю, затем арестовывали снова. Очередной срок в послевоенные 1940-е годы Нина Вадимовна отбывала на лагпункте Долинка под Карагандой, работала завбаней.

Однажды для починки крыльца бани прислали старика заключенного, и это был Александр Леонидович Чижевский.

Долинка была так называемым больничным лагпунктом: туда собирали больных, инвалидов, истощенных дистрофиков, тех, кто, даже по мнению лагерной администрации, уже не имел сил работать. Чижевский в это время был полным "доходягой" и выглядел глубоким стариком, хотя ему было только пятьдесят лет.

Разговорились, вспомнили прошлое. У Чижевского с арестом не осталось ни одной родной души во всем мире, жена от него отказалась, детей не было. Нина Вадимовна отнеслась к нему с сочувствием.

Начальник лагеря, вникнув в документы о научной деятельности Чижевского, назначил его руководить лабораторией при больнице.

Между тем отношения между Александром Леонидовичем и Ниной Вадимовной перерастают в любовь - любовь-благодарность, любовь-дружбу, любовь-восхищение.

В лагере в первые месяцы после встречи с Ниной Вадимовной Чижевский написал посвященное ей стихотворение, и много лет спустя, когда она была уже его женой и носила его фамилию, он, переписывая это стихотворение, как дорогую сердцу память, оставил тогдашнее посвящение: Н.В.Э.