Тьма внешняя - Владимир Лещенко

Владислав оглянулся на обтянутый кожей сундук.

«Еще протухнет до срока» – подумал он некстати, и вдруг расхохотался.

Матвей испуганно подскочил на месте.

– Ничего, брат Матвей, это я так, вспомнил кое-что, – поспешил успокоить Владислав подозрительно глядевшего на него витязя.

В глубине души он понимал, что это прорвалось в нем напряженное ожидание конца. Но еще пугало другое. Что если Сатана приготовил ловушку под самый конец, чтобы мучительней было поражение? Владислав утер пот, выступивший на лбу при этой мысли. Будь что будет, они сделали что могли.

Матвей тоже чувствовал себя из рук вон плохо. Он явственно ощущал давящее присутствие чего-то непонятного, бесконечно чужого и чуждого окружающему миру. Нет, не злоба, не угроза, но какая-то равнодушная мощь.

Это было гораздо сильнее, чем тогда, у могилы… Нечто потустороннее, нечеловеческое было как бы разлито в окружающем воздухе. То, от чего отталкивалась всеми силами душа Матвея, но что, как будто даже, не было лишено и притягательных сторон.

Это и впрямь нельзя было сравнить ни с чем, и даже внятно описать. Но вместе с тем это и не было нечто совсем уж незнакомое… Как будто он встретился с чем-то давно забытым и теперь мучительно пытался вспомнить.

Стараясь отогнать нарастающую тяжесть, он принялся оглядывать пейзаж по обе стороны дороги. Уже убранные поля, обширные пустоши, далекое марево на самом горизонте.

– Ты тоже чуешь? – хрипло каркнул вдруг дотоле молчавший Владислав, и Матвей поразился – таким спокойным, равнодушным был его голос. – Ничего, скоро уже все… – он оборвал фразу, и подобие улыбки появилось на его изуродованном лице.

Матвей опять, в который раз, с тревогой подумал – настолько ли сильным окажется его колдовство, и в который раз попросил за него у Бога прощения. Несколько часов назад, в придорожной рощице он совершил его, начертав углем на гранях сундука символы, и произнеся слова. Оставалось завершить обряд, произнеся одно единственное слово, которое он избегал произносить даже вслух. Полузапретное имя Бога, которое, как упомянул Карел, по убеждению каббалистов, будучи правильно произнесенным, или в сочетании с магическими фигурами, может двигать горные хребты и сотрясать землю.

Мимо проходили, отползая назад, поля, на которых копошились малочисленные жнецы, леса, чуть тронутые осенней желтизной. Путники миновали остатки покинутой, должно быть еще в начале войны убогой хижины, со слепыми провалами крохотных окошек, и остатками гнилой соломы на крыше. Далее, полого вниз уходила равнина; по обе стороны дороги время от времени попадались уже тронутые желтизной маленькие рощицы. Дорога, по которой они двигались, становилась все более многолюдной и шумной. Их обогнала вереница возов, сидевшие на них парни весело болтали о чем-то, перебрасывались шуточками.

Дорога в очередной раз повернула, и их взорам открылся храм. Один из бесчисленного множества сооруженных по воле Владычицы на пространстве от Вислы до Шотландии. Довольно аляповатое сооружение из тесаного камня – не иначе взятого из какой-нибудь разрушенной церкви.

На кольях сидело несколько трупов; должно быть «врагов Бога», а на площади перед выходом – несколько больных и умирающих, принесенных сюда родными, в надежде на чудесное исцеление.

Владислав вдруг ясно ощутил невероятное, нереальное затишье. Пелена напряженности вдруг спала, и какое-то необычное спокойствие снизошло на них обоих. Скорая неизбежная гибель никак не могла занять подобающее вроде бы ей место в их мыслях.

Как хорошо знакомо было Владиславу это чувство, всегда приходившее перед чем-то тяжелым и опасным. Сборы в дальний поход, последние часы перед решающим боем, выход в разбойничий набег…

Люди говорят о чем-то постороннем, пускаются в длинные разговоры, натянуто шутят и предаются воспоминаниям, но мыслями они уже там… Сколько таких вот часов и минут было у него – и не упомнишь.

Теперь это уже в последний раз.

Мысль о скорой и неизбежной смерти не вызывала в его душе ничего, кроме глухой печали. Странно думать, что вот этот старый мерин проживет еще, наверное, многие годы. И, даже, вот этот воробей, что вспорхнул с дороги из под его копыт, переживет Владислава и Матвея.

Ему осталось прожить несколько часов – о чем, интересно, следует думать ему?

Он принялся вспоминать места, где когда-то бывал. Изобильные восточные базары, пестрые, как тамошние одеяния. Сожженные солнцем сизые степи Таврии, где на курганах возвышались грозные в своей грубой мощи неведомо кем высеченные статуи, и поднимавшиеся в жгуче синее небо генуэзские башни Кафы и Каллиеры… Золотые просторы великой африканской пустыни, над которыми поет свою тысячелетнюю песню ветер, а с древних развалин усмехаются загадочные изображения. Пронизанные солнцем светлые леса кипрских гор, и безбрежную сине-зеленую даль Средиземного моря с россыпью изумрудных и серых пятен – островов.

«А получается, что все поколения его предков от Адама, жили именно для этого дня?» – вдруг совсем невпопад подумал он.

Владислав снова усмехнулся, вторя своим запоздалым надоедливым мыслям. Да, пожалуй из него вышел бы неплохой аббат…

– Ну, что, друг Матвей, готовься, – ободряюще молвил силезец.

«А ведь аббат действительно бы вышел из меня неплохой…»

Владислав понимал, что Матвей просто не может поверить в неизбежность гибели, как не верил и он сам в молодые годы, не верил даже тогда, когда в последнем бою из пробитой стрелой руки выпал меч, и над его головой взвился тяжелый боевой молот в руках рослого чеха.

Он подумал было: что если предложить Матвею перед самым въездом в лагерь покинуть его. Ведь в конце концов Владислав идет искупать СВОЙ грех. Он скосил глаза на русина. Лицо того было суровым и сосредоточенным. Нет, пусть все идет как идет, может быть Господь поможет им спастись… Лучше вообще не думать о том, что их ждет, такие мысли только ослабляют дух.

По мере приближения к лагерю Владычицы, мысли их уходили все дальше от того, что им предстоит через короткое время.

И вот они миновали два врытых в землю бревна, с украшенной зелеными ветками перекладиной между ними. Миновав эти импровизированные ворота, где не было никакой стражи, они оказались там, куда так стремились все эти месяцы, и где им предстояло закончить свои земные дни.

Так обыденно и незаметно они достигли цели. Въезжая в лагерь Девы, каждый из них думал о своем, и мысли их тоже были на удивление обыденными.

Матвей прикидывал, что сторожевая служба в войске Дьяволицы поставлена все-таки скверно, и что у венгерского короля, да и любого из русских бояр человек, пропустивший в лагерь повозку без досмотра, самое меньшее отведал бы плетей.