Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст] - Татьяна Рожнова

Так бесславно закончилась карьера красавца-кавалергарда…[201]

Из писем Натальи Николаевны П. П. Ланскому из Годсберга:

«11 июля 1851 года. …Дорогому благодетелю моему Анненкову, пожалуйста, поклонись»{900}.

«12 июля. Годсберг. …Здоровье мое решительно лучше»{901}.

«13 июля. …Я составила план путешествия… В Остенде я предполагаю остаться 20 дней, таково количество предписанных мне ванн. Что касается моего путешествия по Рейну, не беспокойся, это не займет у меня более одного дня, так как из Остенде до Бонна я поеду по железной дороге. В Бонне я сяду на пароход и, нигде не останавливаясь, доеду до Мейнца. <…> Из Мейнца до Франкфурта — поездом. В Дрездене остановлюсь, только чтобы посмотреть Швейцарию и Саксонию, как советовали Мещерские. Фризенгоф обещал там к нам присоединиться, и так как он будет путешествовать с нами, я могу меньше времени посвятить Вене и 15-го, повторяю, я буду у тебя во что бы то ни стало. <…>

А теперь я возвращаюсь к твоему письму, к тому, где ты пишешь о моих девушках (Марии и Наталье. — Авт.) <…> На днях мы долго разговаривали <…> Между прочим, я их готовила к мысли, что замужество не так просто делается и что нельзя на него смотреть как на игру и связывать это с мыслью о свободе. Говорила, что замужество — это серьезная обязанность, и надо быть очень осторожной в выборе. В конце концов можно быть счастливой, оставшись в девушках, хотя я этого не думаю. Нет ничего более печального, чем существование старой девы, которая должна довольствоваться любовью не к своим, а к чужим детям и создавать себе какие-то другие обязанности, а не те, которые предназначены природой ей самой. Ты мне называешь многих старых дев, но побывал ли ты в их сердце, знаешь ли ты, через сколько горьких разочарований они прошли и так ли они счастливы, как кажется. А ты сам помнишь ли, как ты был холостяком, — я называю холостяцкой жизнью тот период, когда ты был один после твоего страстного увлечения, — твое сердце было ли удовлетворено, не искало ли оно другой привязанности, и когда вы, ты и Фризенгоф, твердите мне обратное, скажу вам, что вы говорите вздор. Последний, не успел он овдоветь, как принял в качестве утешения любовь Александрины, и перспектива женитьбы на ней заставила его забыть всю свою горестную утрату. Союз двух сердец — величайшее счастье на земле, а вы хотите, чтобы молодые девушки не позволяли себе мечтать, значит, вы никогда не были молодыми и никогда не любили. Надо быть снисходительным к молодежи. Плохо то, что родители забывают, что они сами когда-то чувствовали, и не прощают детям, когда они думают иначе, чем они сами. Не надо превращать мысль о замужестве в какую-то манию, и даже забывать о достоинстве и приличии, я такого мнения, но предоставьте им невинную надежду устроить свою судьбу — это никому не причинит зла.

Что касается Фризенгофа, то, при всем его уме, он часто многое слишком преувеличивает, тому свидетельство его страх перед несоблюдением приличий и общественным мнением до такой степени, что в конце концов говорит об отсутствии характера. Я не люблю этого в мужчине. Женщина должна подчиняться, законы в мире были созданы против нее. Преимущество мужчины в том, что он может их презирать, а он несчастный всего боится. Тому свидетельством его любовь. Он дрожит, как бы его брат или венские друзья не догадались об этом. Это удерживает его от заключения брака ранее положенного срока, чего он хотел бы сам. Я прекрасно понимаю, что он хочет выдержать годичный срок вдовства, и от этого зависит его боязнь Тетушки (С. И. де Местр. — Авт.) и брата, а вовсе не от состояния его дел. <…>

Кстати, по поводу любовных страстей и тому подобных вещей. Я имею сведения о Вяземском через Фризенгофа, который пишет Александрине, что князь очень нездоров, что опасались за его рассудок, и что сам он думал, что сойдет с ума, и заявил жене, что если подобное несчастье с ним случится, он застрелится. Его быстренько отправили в Ревель, для перемены обстановки и воздуха»{902}.

|

Из писем Федора Ивановича Тютчева жене:

«Москва. Пятница. 13 июля.

…Намедни я получил самое кокетливо-любезное письмо от графини Ростопчиной, которая зовет меня к себе в гости в деревню (в подмосковное имение Вороново. — Авт.), прибегая к разным малоубедительным доводам… Как будто такое tête-à-tête возможно хотя бы на 24 часа…»{903}.

«С. Петербург. Суббота. 3 августа 1851.

…Вчера вечером, не застав графиню С. Бобринскую, я направился к Строгановым, где оказался весьма желанным гостем, ибо был гостем единственным. Тем не менее, мы без труда досидели до 11 часов — до священного часа, когда сажают на насест самого толстого из всех Снегирей. Намедни я навестил другую птицу — если не той же породы, так той же давности. Я имею в виду старика Местра, которого я застал в гостиной в одиночестве, ибо жена его уже несколько дней лежит. Видно, такой уж год выдался, что все престарелые мужья покинуты женами… Он с большой сердечностью расспрашивал меня о тебе и просил передать, что припадает к твоим стопам, но пока что я скажу это о самом себе, ибо пришел парикмахер и ждет меня…»{904}.

Ценя общество де Местров, Тютчев продолжал бывать в их доме, навещая заболевшую Софью Ивановну, о которой писал жене:

«С. Петербург. Вторник, 14 августа 1851.

…Могу каждодневно устно переговариваться со старухой Местр <…>

Вчера, вернувшись из Петергофа, я поехал к Вяземским; они уезжают сегодня. <…> Они едут сами еще не зная хорошенько, куда. Состояние его совершенно непонятно, но ничем не бросается в глаза тому, кто не видит его во время припадков. Жалость вызывает скорее положение княгини. Она спит еще меньше его, хоть ежедневно борется с желанием заснуть. Они поджидали старуху Карамзину, которая должна была приехать проститься с ними, но не приехала по нездоровью, причиной которому была ее дочь Софи»{905}.

Август 1851 года

Умерла тетушка Натальи Николаевны — Софья Ивановна де Местр, которую похоронили в Петербурге на православном Георгиевском кладбище на Большой Охте, где в 1823 г. была погребена ее дочь Александра Ксаверьевна. А. П. Арапова писала: «Графиня де-Местр скончалась в 1851 году летом, во время пребывания матери за границей, куда она отправилась для лечения на водах старшей сестры (Маши Пушкиной. — Авт.)»{906}.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});