Ферзи - Татьяна Чернявская

Не прошло и получаса, как из общего туалета, слегка прихрамывая и подволакивая ноги, вышел невысокий полноватый уборщик с погнутым жестяным ведром, полным сухой земли и ломаных камней. Его плечи слегка подёргивались, а голова была низко опущена, отчего из-за форменной кепки и воротника униформы практически не видно было лица. Он спокойно шёл вдоль коридора, бурча себе под нос мотив какой-то старой армейской песни.

— Эй, Лексий, как сегодня наряд отбывается? — глумливо заржал проходящий мимо мужчина в серой спецформе. — Заставили срач в триста первой разгребать?

Уборщик в ответ проворчал что-то невнятное, предположительно, матерного характера и лишь тяжело вздохнул.

— А то! — не унимался знакомец, больше занятый собственным ехидством. — Думал, нахаляву денёк отбыть, пока остальные жопу рвут на оборонке!

— Вали давай! — прикрикнул на него другой, вышедший из-за поворота боец, щедро сгрузив половину собственной ноши, представленной длинными полыми трубками с россыпью заклинательных рун.

Бойцы двинулись прочь по коридору, продолжая беззлобно переругиваться и тихо поносить начальство, а уборщик пошёл дальше, всё так же прихрамывая и подволакивая ногу, только сутулиться стал чуточку сильнее. Никто из пробегавших по коридору, устанавливающих оборудование и расчищавших подходы так и не обратил внимания на то, что потрёпанный уборщик странно несет своё ведро, погрузив два пальца в вывернутую землю. А меж тем невидимые глазу голубые и чёрные искры поднимались под бледной кожей к запястью.

* * *

В большом камине трещит огонь, радостно подбрасывая вверх искры, что благодаря заклятью превращаются в бабочек и разлетаются по полутёмной гостиной. За ними с заливистым смехом бегают двое малышей, пытаясь развеять прежде, чем на трепещущих огненных крылышках схлопнется большая пасть резвящегося с ними волкособа. Когда этого не удаётся годовалый щенок недовольно морщится и, поскуливая, трясёт огромной косматой головой, чтобы сразу же броситься в погоню за следующей искоркой-бабочкой. Помимо огня и редких вспышек от удачных заклятий обитую деревом комнату освещает лишь, заключённый в банку светляк, висящий на спинке одного из кресел. Перед ним сидит женщина, увлечённо читая какой-то потрёпанный фолиант. Изредка она прикрывает рот ладонью, чтобы хихиканьем не отрывать его от важных дел и даже не представляет, что для него нет дел важнее, чем просто сидеть перед огнём всей семьёй и наслаждаться наблюдением за ней и их детьми. На коленях у него лежит схема очередного заклятья, но этот особый уют совершенно не располагает к работе.

— Можно я тебе помогу? — на него снизу вверх смотрит любопытная мордашка старшего из детей, чьи русые волосы в отблесках пламени, кажутся насыщенно рыжими. Он лежит на ковре прямо возле камина и в который раз пытается вчитаться в выданную отцом книгу заклятий, не отвлекаясь на трюки разыгравшегося пса и попискивание младших.

— Обязательно, — он улыбается и гладит сына по непослушным вихрам, — как только выучишь заклятье левитации, так сразу и приступим с тобой к схемам.

Мальчишка недовольно сопит и обиженно утыкается в книгу.

— Может, стоит его в следующем году отдать в Академию? — спрашивает женщина, оторвавшись от своего чтива.

Он не видит её лица, но полностью уверен, что прекраснее и роднее её не было и нет в его жизни.

— Ма-а-а, я уже умею больше, чем их третьекурсники! — недовольно ворчит малыш, радуясь тому, что можно так удачно позабыть о выданном задании. — Даже Ворожей умеет больше, чем они!

Заслышав своё имя один из малышей, играющих с собакой, неловко оборачивается и зачарованная им бабочка врезается в висящий над дверным проёмом щит, расплываясь по нему отвратительной кляксой.

— Ладно-ладно, — смеётся женщина, откладывая в сторону книгу и прижимая к себе расстроенного младшего сынишку. — Пойду распоряжусь подавать ужин.

В самом дверном проёме она оборачивается так, что идущий из коридора свет вырывает из полумрака её черты. Ещё чуть-чуть и можно будет рассмотреть…

— Sinjoro secrettio!

От неожиданности мужчина подпрыгнул на месте и едва не оказался на полу из-за чрезмерно пружинистого матраса. За последнюю неделю он настолько отвык от комфортабельных постелей, что сам до конца не верил в то, что добрался до одной из них. Ещё больше он отвык от снов. Долгие годы, ночь за ночью, видя перед собой лишь темноту да обрывки написанных ранее формул, он просто закрывал глаза, и теперь, вися на краю выделенной кровати, пытался рассеянно сообразить, что же это было. Уют и тепло полутёмной гостиной с пылающим камином не хотелось отпускать, хотелось снова погрузиться в это волшебное забытьё к детскому смеху, аромату смолы и нежному голосу.

— Sinjoro secrettio!

В дверь забарабанили с большей настойчивостью, будто пытались продолбить тараном, но места на разбег категорически не хватало. Ещё чуть-чуть, казалось, и полотно треснет под напором страждущих секретарского тела. Мужчина недовольно слез с кровати, едва выпутав из сбившегося одеяла застрявшую ногу, и без особого энтузиазма поплёлся к дверям. Сейчас он на какое-то мгновенье пожалел, что предпочёл легенду не-чародея и не может себе позволить просто взмахом руки вышибить к чирьям собачьим эту дверь вместе с вопящими.

— Sinjoro secretti…o? — от удивления и испуга голос давешнего парламентёра едва не сорвался на крик, мужчина бы даже отскочил в сторону, будь в узком проходе, набитом людьми чуть больше места.

Неизвестно, что они ожидали увидеть, вламываясь в спальню отдыхающего после трудного дня посланника Cefa, может затянутого в строгий костюм невозмутимого ледяного истукана, коим всегда и представлялся пугающий секретарь. Вид же одетого в одни пижамные штаны ядрёного салатового цвета, конфискованные у бывшего владельца комнаты, лохматого спросонья и откровенно недовольного, если не сказать разъярённого, посланника вселил в сердца страждущих невольный трепет. Следы ль от шрамов, покрывающие корпус, свежие гематомы или, быть может, покрасневшие белки глаз, заставили обитателей штаба номер шесть замереть на месте, словно крысы перед гадюкой.

— Tia bruo esty tra кiu preteksto? — в свойственной ему манере уточнил секретарь и этот бесстрастный тон показался присутствующим каким-то особенно зловещим, на фоне общей помятости иностранного господина.

— Э-э-э, — замялся недавний парламентёр, мигом забыв о своём превосходном владении магнаром.

— Unus da ciu forkuri! — рявкнул какой-то доброхот из задних рядов и тут же поспешил ретироваться за спины коллег.

— N-ni sendi qu Lei anif, sed… — отмер от ступора переводчик.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});